XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

«Милостивые государи! Обращение мое к Вам несколько дерзко и, может показаться, чрезмерно надуманно. Но я прошу Вас оставить в покое имя этого глубоко несчастного человека. Говорю это с тревогой и заботой о его душе и честном имени. Менее всего намерен обидеть Вас, милостивые государи» (мой внутренний голос).

Поэт – Прозаик – Драматург

Друг – Муж – Отец

Барин

Гражданин… Как много Пушкина! Сколько вам еще нужно?

Часто, восхищаясь, мы ищем в нем утешения. Мы, не зная сами, ждали его. Мы за-ци-ти-ро-ва-ли его. Ему же хотелось покоя. Мы при-кры-ва-ем-ся им в самом неприличном смысле этого слова. Мы ищем в его творчестве оправдание своих несчастий и пороков. А нам всего лишь шестнадцать.

Наши учителя, родители, пушкиноведы умиляются этим чудом, которое зовут Пушкин. Интересно, спокойно перенесла бы вечное обывательское умиление своими деяниями наш учитель русского языка и литературы?

Пушкин любил Россию XIX века.

Пушкин возненавидел бы Россию XXI века.

Мы перечеркнули скромность этого человека. Вероятно, он захотел бы уехать на родину деда. Но ему не суждено. Судьбе ли было угодно так направить дуло пистолета, чтобы гений африканского народа остался навсегда здесь?

И теперь он вне времени…

Верни покой нам,

О, великий наш поэт!

Он написал все-таки мало. Но не все читали «Межстрочье» — холодное, колючее, нагое, постыдное слово, рассказавшее нам о нас самих.

Сиюминутно позвольте мне выступить его издателем.

***

Последняя болдинская осень, последняя сказка Пушкина. 1834 год – начальный рубеж последнего периода жизни, горького и мрачного. В эту осень была написана только «Сказка о золотом петушке», самая мрачная и таинственная из его сказок. И не случайно она является последней сказкой Пушкина: она – кричащая боль души, ответная реакция на все события, произошедшие с Пушкиным в 1834 году.

Сказка… Сказка – это нечто доброе.

Сказка – это борьба добра и зла, где заведомо победит добро. «Сказка о золотом петушке» совсем не похожа на ту сказку. Она является реальностью, окутанной и опутанной сказочной таинственностью и загадочностью, реальностью, спрятанной внутри сказки.

Так может быть это не сказка, а…вызов?! Но кому? Царю, судьбе, действительности? А, может быть, это вызов Эпохе?

Вызов или ответный удар?

В основу сказки Пушкина положена «Легенда об арабском звездочете» В.Ирвинга. Пушкин переосмыслил Легенду и переписал ее, осложняя сюжет и оставляя неясность сюжета. Но зачем? Зачем эта неясность?

Вот тут и нужно вчитаться в «Межстрочье» сказки. Открываю вам невидимые страницы «Межстрочья»

***

В этой сказке нет противостояния добра и зла. Где добро? Где зло? Да, и существует ли в этой сказке что-то доброе? Царь? Шамаханская царица? Звездочет? Или петушок? Добра нет?! Зато зла предостаточно!

Нет добра, но есть борьба!

Петушок загадочен, непредсказуем: живой, как казалось, в начале сказки, превращается в золотого в прямом смысле. Чью же волю он исполняет? Неизвестно? Или он неуправляемый вообще? Никем. Он – Судья?!

Образ звездочета наиболее загадочный образ сказки: он не досказан. Кто он такой невозможно узнать. Друг он или враг? Но ему доверятся судьба царства. С какой целью звездочет дарит царю петушка, оставив последний ход за собой, ведь царь становится его должником? Звездочет знал, чего ждать впереди. И он ждал. Интересно то, что с появлением звездочета в царстве появляется смерть. Звездочет приносит смерть. Но главное, образ звездочета связан с белым цветом. Белый цвет для Пушкина имел особое значение. По свидетельствам современников, многие гадалки предсказывали ему беду от белой лошади, белой головы белого человека. Беда случилась…И звездочет со своей белизной как будто воплощение страхов и остережений Пушкина.

Что же Шамаханская царица… Горы, шатер… Это другой мир, и здесь все наоборот. Это мир колдовства и коварного зла. Дадон попал в чужой мир, из которого живым ему уже не выйти. Шамаханская царица на протяжении всей сказки не произносит ни одного слова. И только смех в конце сказки. Смех странный, жестокий, останавливающий кровь в жилах, и, вместе с тем, таинственный и загадочный.

Когда Дадон видит впервые царицу, происходит невероятное: царь зачарован и забывает про своих мертвых сыновей.

И самое интересное:

Перед ним его два сына

Без шеломов и без лат

Оба мертвые лежат,

Меч вонзили друг во друга.

Она убила или они из-за нее убили друг друга? А как же остальная рать? Что с ней случилось? А может, ее и нет совсем? Нет никакого войска. Все это мираж. Сила, защита – мираж?

Что же получается: петушок неживой, Шамаханская царица – мираж, реален только звездочет. Но и он, и царь погибают: первый от руки царя, второй, получается, от руки звездочета, воплощенной в петушке…Петушок – кара.

И на этом конец этой сказки.

***

Пушкин как будто специально разрушил все законы сказки, передав нам право на «Межстрочье» — виртуальный текст, рассказывающий о его жизни в последние годы. Жизни как вызову его эпохи. Последствия этого вызова – переполох странный и загадочный. Но из «Межстрочья» понятно, что его гибель была логична: он просто больше не мог жить.

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?

И время этого вызова еще только 1828 год.

Пушкин потерял веру в жизнь, и в этом он виновен. А Дантес? Был ли он виновен в гибели Пушкина? Или Дантес почти аналог сказочной птицы?

Дадон – Скопец – Петушок – Смерть

Жизнь – Дуэль – Смерть

Это все сказка. Это все игра. Хорошо продуманная и просчитанная игра без промахов и ошибок. Смерть Дадона как и смерть Пушкина – это не ошибка, это цель игры.

Почему же так противен вопрос: виновен ли Дантес? Дантес…Данте…ад – чистилище – рай. Пушкин в раю, и там уже два с небольшим столетия не прекращается Золотой век. А у нас только слабый отблеск заката Солнца русской поэзии. Хотя почему поэзии? Наша учитель русского языка и литературы предпочла бы его драмы.

Так виновен ли Дантес? Уголовно – да, причинно – нет. Странно задавать вопрос для очевидного ответа. И лучше сохранить почтенное молчание вокруг обыкновенного человека Александра Пушкина. А самим стать классиками уже при жизни.

Ведь нам всего шестнадцать.