Мастер кисти
1
— Ты любишь меня? – взволнованно спросил Сеня. Мне было непривычно видеть его таким серьезным и сосредоточенным после долгих шуток по дороге из кинотеатра.
Мы стояли с ним недалеко от фонтана, на котором уже включили подсветку. Синие лучи раскрашивали наши лица, и мне казалось в эту секунду, что мы – особенные, что только наши отношения с ним не конфетные. Мимо нас прошла шумная компания, осыпая друг друга непристойностями, и Сеня смутился на долю секунды.
Пару недель назад мне пришло сообщение от одного молодого человека. Он осыпал меня комплементами, а я лишь усмехалась, читая каждый из них и тут же глядя на себя в зеркало. Не могла я увидеть в себе «осиную талию» и «два океана-глаза».
То был Сеня. А сейчас он передо мной, греет мои холодные руки и смотрит на меня, как на карточный домик, который он мучительно долго строил.
Я попыталась улыбнуться, от волнения у меня перехватило дыхание. Единственный раз, когда на меня обратил внимание мальчик, был в 3 классе. Мой сосед по парте оставил записку: я нравилась ему. А потом меня пересадили, и наша любовь прошла. А сейчас я очень уверенно и, может, громко ответила Сене:
— Люблю!
Мальчик с самокатом, сидевший у фонтана, тут же поднял голову и поспешил отъехать. В следующее мгновение я очутилась в объятиях Сени, от которых мне стало неловко. Подул ветер и брызги от фонтана долетели до нас, я вскрикнула, а Сеня всё не отпускал меня.
— Сень, ну долго мы на дороге стоять будем? – смеясь, проговорила я, а он всё что-то шептал, но из-за шума воды я почти ничего не расслышала. Ну, кроме того, как он медленно, словно оценивая, произнес моё имя – Алина.
Мой ответ поверг его в ещё большую задумчивость, и от прежней веселости ничего не осталось.
— Пойдем чай попьем, я замерз, — тоже, еле дыша, произнес он, после чего уверенно схватил мою руку и повел прочь от фонтана.
— Больно, Сень! Пусти! Или не дави так на руку! Никуда я не денусь.
На его лице мелькнула пародия на улыбку, но меня это не смутило. Я была занята мыслями о том, как назову наших будущих детей.
— А куда мы пойдем? Тут поблизости нет кафе, — удивилась я и остановила Сеню.
— Тут до моей квартиры недалеко. Я тебя потом провожу, — ответил он и снова повел меня за собой.
2
Скрип большой, обклеенной цветастыми объявлениями, двери поприветствовал меня, и я оказалась в типичном подъезде хрущевки. Постсоветская атмосфера гнала нас наверх, в квартиру. Сеня наклонился ко мне и шепнул: «4 этаж». Легко толкнув меня, он развернулся и помчался вверх, а я, не сводя глаз с его в момент повеселевшего лица и держась за подол платья, семенила за ним.
Я удивлялась Сене все больше и больше: он жил один в просторной квартире — студии, которая некогда была «однушкой». Его родственники уехали покорять столицу, но Сеня не последовал за ними. Он признавался, что не очень хотел во всем зависеть от родителей, почему и предпочел маленький городок, но решительную свободу и созвоны раз-два в неделю, во время которых мама не упускала возможности немного пожурить его.
Мы зашли в квартиру. Сначала, я немного постеснялась пройти к нему в комнату: я ожидала увидеть беспорядок. Сеня особой аккуратностью, как по мне, не отличался, но в квартире было убрано. Меня привлекла дверь на балкон: она была незакрыта, отчего тюль развивался на слабом ветерке. Я выбежала из прихожей и замоталась в него.
А Сеня прошел на кухню и уговаривал старый чайник в последний раз вскипеть:
— Я не пью чай дома. Начнем с того, что я вообще дома не ем. Ему уже плохо: у него предсмертные судороги. Зря я понадеялся на него… Алин?
Я отошла от окна и застыла около стола, разглядывая большой рисунок. На нем была изображена старая стоянка: полуразваленные машины, покрытые бесчисленным количеством граффити.
— Это ты так? Ты рисуешь? – спросила я, удивленно глядя в глаза Сене. Его взгляд забегал.
— Я хотел показать тебе его чуть позже, но … Ты, солнце, опередила меня…
От этого «солнце» меня передернуло. Оно было сказано, словно с каплей негатива, отчего мне стало не по себе. Ну что такого в том, что я увидела этот рисунок?
— Прошу простить мое любопытство, — я постаралась улыбнуться, но у меня вышла лишь пародия на улыбку, которую так часто вызывают на лице, уставшем от необходимости выражать ту или иную эмоцию. Сеню почти трясло.
Я медленно развернулась, делая вид, что меня увлекло нечто за окном, но тут же Сеня потянулся и толкнул меня. В моей голове успела пронестись только одна мысль: сейчас мне будет больно, я ударюсь об стол.
3
По знаку зодиака я – рыбка, но рыбкой я почувствовала себя только сегодня. Я закричала, когда обнаружила себя на старой стоянке, где полуразваленные машины, покрытые бесчисленным количеством граффити, соседствовали с унылым пустырем. Только своего крика я не услышала. В момент у меня появилось ощущение, будто бы я захлебываюсь. На подкашивающихся ногах я сделала несколько шагов назад и продолжила кричать. Я должна была сорвать голос.
Впервые в жизни у меня началась истерика, и никогда я не ощущала такой необходимости услышать свой голос. Всю жизнь я предпочитала быть немногословной, не задавать лишних вопросов и глупостей не говорить, но сейчас я должна разбить тишину любыми способами: я прыгала, пинала одну из машин. Мне становилось жутко именно оттого, что ничего не происходило. Облака, словно тянущиеся ко мне, не двигались. Я не чувствовала холод или тепло: ветра тоже не было. Даже запахи мне не удалось различить. Я села в ту же машину, что пинала, и обнаружила освежитель воздуха, который из-за резкого запаха я называла раньше «вонючкой», но сейчас не было ни намека на запах. Я решила осмотреться и вылезти из машины, но запнулась обо что-то и вниз головой упала на землю. Я не почувствовала даже боли.
Мысли, одна за другой, сновали в голове. «Значит, не сплю», — подумала я и попыталась припомнить, что я делала вчера, ведь мне показалось, что «завтра», судя по всему, уже давно наступило.
— Подъезд… Балкон… Рисунок… И Сеня. Сеня! Сеня, чтоб тебя…
Я осеклась. На месте одной из машин внезапно появилась странная фигура: не то серая, не то болотного цвета. Я подбежала к ней и попробовала просунуть туда дрожащую руку. Ничего не произошло. Я попятилась назад, села на коленки и стала наблюдать.
Прошла пара минут, прежде чем эта фигура приняла подобие прямоугольника. Я закрыла глаза на несколько мгновений, а открыв, ужаснулась. На меня смотрел Сеня: изучающе и очень серьезно. Но, признаю, затем мне стало спокойно. Я почему-то была рада ему, хоть он и был последним, что я помнила, перед тем как очутилась на этой убогой стоянке.
«Может мне это всё мерещится», — задумалась я.
— Тебе не мерещится, — в моей голове отозвался его голос. Я подняла голову и посмотрела на Сеню. Он сидел на стуле у себя в комнате.
Я вздрогнула и стукнула себя по голове, после чего услышала нарастающий, захлебывающийся смех. Сеня слез со стула и закрыл лицо руками.
— Я тебя вижу! Не издевайся надо мной! – произнесла я. Сеня застыл на мгновение.
— Ты как в телевизоре.
— Еще скажи, что мы по видеосвязи говорим.
— А вот жаль, что твоё чувство юмора поправить нельзя.
— Поправить? У тебя всё хорошо с головой?
Хотя, это у меня, должно быть, «всё хорошо» с головой.
— Я ничего не понимаю. Может ты — галлюцинация, а у меня действительно проблемы. Правда, те, у кого действительно проблемы, не понимают этого.
— Ты ничего не понимаешь. Ты – молодец! – голос Сени в моей голове прозвучал очень тепло, и он неловко улыбался мне из прямоугольника.
– Потом поговорим, — заключил он, наклонился в прямоугольник, и тут же всё схлопнулось.
4
Мы встречаемся с Сеней почти два месяца. Мы с ним, конечно, не конфетные, но романтика и трепет еще от нас не ушли.
Я помню всё, что он говорил мне даже по мелочи, не оставляю ни одно его сообщение без ответа. Прихожу на встречу на полчаса раньше, и, как в фильме, он уже там. Он читает мне Есенина, а я тихо-тихо, шепчу известные строки вместе с ним. Бывает, он принесет мой любимый сырок ***, а вместе с ним рисуночек на вырванном из блокнота листе: мой портрет в некоем образе. Он мне очень льстит, я это, конечно, вижу, но рисует Сеня неплохо, хоть и есть к чему стремиться.
Всё так замечательно! Я иногда даже не верю, что со мной рядом может быть такой человек. Иногда меня посещают мысль, что всех моих хороших качеств не хватит, чтобы поставить их вровень с Сениной добротой ко мне.
Однако мы начали ссориться не так давно. Наденька звала меня как-то прогуляться по центру. После нашего объяснения с Сеней я стала проводить всё свое время с ним. Даже когда ехала к нему, мысленно просила, чтобы автобус ехал поскорее, пробок не было. Каждая минута расставания была залогом новой встречи. Наденька не очень радовалась моим отношениям и моему счастью, которое я просто не могла сдерживать. Но дело, по-видимому, не во мне: Наденька уже долгое время одна.
Я желала ободрить её при встрече, и вообще потусить, как это было раньше. Мы завалились к ней и просидели несколько часов, болтая обо всем: об учебе, о возможных вакансиях, о наших общих знакомых, о попытках похудеть с первого числа, но главное – о Сене.
— Знаю я твоего хахаля, Никита общался с ним когда-то. Странный он какой-то, лицемерный даже. С одними он так лебезит, а с другими мрачнее некуда. И кто же он с тобой? – она многозначительно посмотрела на меня.
— Надь…
— Что Надь? Ты посмотри на себя, кем ты стала? Ты так изменилась за эти два месяца. Он обмолвился, что ему нравятся блондинки, а ты пошла и перекрасилась, каре сделала, да всё ему в угоду. Да кто он такой, чтобы ты меняла свою внешность ради него?
— Да ты завидуешь мне, ну!
— Завидую? Чему завидовать? Ты знаешь, что я права! Ну-ка, дай сюда рисунки. Смотри: результат на лицо. Ты выглядишь точь-в-точь как на этом рисунке, а он, если не ошибаюсь, первый подаренный.
Надя была права во многом, но признать это – значит подтвердить незыблемую Надину позицию, что все пацаны не стоят ее мизинчика. Я старалась заверить её, что Сеня здесь не причем, что он скорее подал мне классную идею.
Разошлись мирно, но с ощущением, что не скоро встретимся снова.
5
Перед сном я часто слушала музыку в наушниках: обычно поп-хиты, потому что мозг под конец дня уже ничего серьезного не принимал. Я прокручивала в голове прошедшее за день, а потом начинала утопать. Это мое любимое ощущение – мысли уже не здесь, слова дурацкой песни еле различишь. Мне очень нравилось засыпать.
Когда Сеня схлопнул нашу беседу и ушел, я «начала засыпать», постепенно перестав различать очертания машин, его голос в моей голове исчез, и я погрузилась в нечто похожее на осознанное сновидение.
Перед глазами стояла серо-болотная дымка и мне казалось, что мои собственные мысли, словно носилки, несут меня по этому неопределённому пространству.
Внезапно «носилки» поломались, и меня выбросило на стоянку. Тело снова просило это «бесконечное» состояние, и я решила прилечь на заднее сидение одной из машин.
Когда я забиралась в машину, мой взгляд наткнулся на треснутое зеркало в салоне. Может, если бы я слышала свой голос, то могла бы сказать, насколько громко я закричала от внезапного страха. Из зеркала на меня смотрела другая девушка.
Это была довольно милая дама: у нее были светлые волосы до плеч, идеально чистая кожа, поразительные зеленые глаза. Единственное, что напоминало обо мне – это оставшиеся бледные губы.
Мои руки тоже изменились: ладони стали чуть меньше, форма ногтей приняла правильную форму и огромная царапина, которая долго не могла зажить, пропала.
— Не нравится? – взволнованный голос Сени прозвучал в моей голове.
— Ты издеваешься?
— Понятно… Я значит зря всю ночь выпендривался.
— Так это ты… Так вот что скрывалось под этим «релаксом» …
— Ты стала очень красивой, Алин! Я же помог тебе! Ты ныла мне на каждом свидании, что устала сливать все свои деньги на средства от черных точек. Я их убрал. Ты жаловалась, что хочешь худые «ляхи» — и вот я их преобразил. Может, увлекся немного, но теперь ты выглядишь идеально!
— Сеня, что ты наделал? – я даже не могла заплакать, не могла поверить в произошедшее. — Сеня, ты же говорил, что я ангел…
— Ангелы тоже некрасивые бывают, Катюш.
— Катюш? Мое имя Алина! – я негодовала.
— Я теперь твой художник, значит и имя поменять тебе тоже в силах. Мне никогда не нравились девушки с именем Алина. То ли дело Кати!
Лицо Сени не выражало никаких эмоций, когда я кричала все нецензурные выражения, что знала. Перед тем как снова схлопнуть наш разговор, я заметила, что его бледное лицо стало подозрительно красным. Только от злости или от потерянности?
6
Мы болтали с Сеней. Он всё также звал меня Катюшей и поминутно восторгался, как прекрасно я вскидываю брови теперь. Мы каждый день говорили о мелочах, отчего наш разговор никогда не оставался незавершенным.
Я существовала от момента, когда он приходил с пар, и до момента, как он уходил отдыхать. Но каждый раз, когда он готовился схлопнуть разговор, я порывалась попросить его перерисовать меня, вернуть хоть что-то из моего прежнего облика. Мои руки начинали дрожать, и Сеня, сразу же понимая, о чем я попрошу его, схлопывал разговор, иногда даже не прощаясь.
Вскоре Сеня стал беседовать со мной с каждым днем все дольше и дольше, и большую часть времени мы, молча, смотрели друг на друга, словно пытаясь запомнить и осознать каждую черту наших лиц. Иногда он смотрел на меня, и его лицо внезапно начинало смеяться, уголки губ так забавно дергались, а потом он резко вставал, приносил кисть и снова садился напротив меня. Вот он протянул руку ко мне, я прильнула к серо-болотной фигуре, в трепетном ожидании чего-то таинственного.
«Нет… не сейчас…»
Но однажды мы с Сеней говорили на повышенных тонах. Словно кто-то другой вернулся из института, а не он. Его взгляд перестал говорить. Если раньше, я могла уловить «я рад» или «я устал», то теперь в нем я не узнавала прежнего Сеню, отчего я потерянно отворачивалась к машинам и хныкала. Я не знаю, как помочь человеку, который сам этого не хочет.
— Сеня, что произошло? – в очередной раз спросила я.
Судя по тому, что мои черты лица и линии тела перестали меняться, произошло что-то серьезное.
— Да ничего не произошло! В сотый раз говорю. Ты не понимаешь русских слов?
— Я как раз-таки все понимаю. Я люблю тебя и хочу помочь.
— Любишь? Ну да, конечно. Любила – оставила бы меня в покое.
— А зачем ты вызываешь меня тогда каждый раз? Помолчать? Так знай, что мне становится тяжелее с каждой нашей встречей. Очень сложно общаться с тобой, когда…
— Это со мной сложно? Да это тебя сложно выносить! Твои недовольства и вечные просьбы о перерисовке, — Сеня ожил. Он помолчал, а затем добавил:
— Ты не представляешь, как мне сложно с тобой, мне любить тебя сложно, а ты еще спрашиваешь, – Сеня перестал понимать, что говорит, закрыл лицо руками и застыл.
«Меня сложно любить? Так это любовь у нас такая или пародия на нее?» — я подняла голову, взглянув на Сеню, но он не пошевелился.
— Это мне сложно, Сеня. Мне, а не тебе! Я позволила тебе изменить меня, но ты забыл, что это ответственность. Ты забыл, что здоровые отношения строятся еще и на принятии друг друга. В частности, наших недостатков. Знаешь, некоторые влюбленные не видят их, а потом, лет через двадцать, пытаются оправдаться перед своим ребенком, почему они ушли из семьи. Ты увидел мои недостатки, я твои. Я приняла их, а что сделал ты? — пока я говорила, Сеня продолжал сидеть в этом застывшем состоянии.
— И знаешь, Сень… Я не могу так. Есть ли отношения токсичнее наших?
Сеня не реагировал. Я начала задыхаться от негодования: мне захотелось толкнуть его. Забыв, что между нами эта серо-болотная фигура, я протянула руку к Сене, потом вторую, после чего потеряла равновесие. Меня обдало что-то холодное, и я оказалась перед Сеней. Он поднялся и с ужасом глядел на меня.
— Катя…
— Алина, — отрезала я и прошла к широкому зеркалу в прихожей.
Я была измазана красками самых разных цветов. На меня всё также смотрела другая девушка, и лишь бледные губы, чуть запачканные фиолетовой краской, напоминали о том дне, когда я сказала то громкое «люблю».
7
Водитель автобуса молчал, но его особый «водительский» взгляд выгонял меня из автобуса. Он был недоволен тем, что я подал ему оплату за проезд одними рублями и копейками.
Я так давно не звонил матери в Москву… Даже не знаю, как сказать ей, что я потратил все деньги за месяц вперед. Я на расстоянии буду чувствовать ее взгляд полный странного злорадства и желания доказать свою изначальную правоту. Через час придет уведомление о переводе денег с подписью «На билет», и этого будет достаточно, чтобы сломать мою жизнь в третий раз.
Нет, они ничего не узнают!
Я бежал через всю площадь домой, надеясь, что старый чайник изволит вскипеть еще раз. Дверь подъезда открылась легко, как и всегда со скрипом, но сегодня я услышал в нем насмешку: «Ну что, приперся, мальчишка?»
Я бежал вверх, гонимый невыносимой постсоветской атмосферой, совсем как в тот день. Едва дверь открылась, я закричал «Алина!» и бросился к столу. Тот рисунок отвратительной стоянки был еще отвратительней, ведь Алины там больше не было. И уже месяц, как нет и никогда не будет.
Да, позвонить в Москву все-таки придется, и приехать видимо тоже. Я захлебнусь этим дождем, не им, так тревожностью, а не ей, так обилием книжных сюжетов, которые я перестал различать, или жалкими минутами, что я провел перед экраном ноутбука.
Мои бедные родственники перепутают вокзал, из-за чего мы поругаемся, еще не взглянув друг на друга. А я, сидя на чемодане, буду мечтать о еще 3 днях пути, но уже обратно.
Стены будут медленно поедать воздух. Но самое сложное — терпеть их недовольные взгляды, а они действительно будут такими. Они не узнают своего Сеню, потому что их Сеня уже как 10 месяцев не существует.
10 месяцев назад я, как и Алина, обнаружил себя измазанным краской самых разных цветов. Из зеркала на меня смотрел совсем чужой человек, в его глазах плясал страх, и лишь бледные губы, чуть запачканные фиолетовой краской, напоминали о том дне, когда я сказал то тихое «люблю».