XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

***

Твое имя дарует мне ласковый Бог,

и вполголоса прячу его я

в тишину моих трав, немоту моих строк,

в первозданное царство покоя,

как безумец сомнамбулы, словно извне,

в полусне поминутно шепчу я…

И Господь опускается наземь ко мне

и дарует мне полпоцелуя.

***

1.

Меня не станет завтра поутру,

не то что бы физически умру,

а просто перестану. Я во сне

приду к тебе, бесформенный, извне

и расскажу про слоги, падежи,

про то, как страшно телу без души,

про то, как утомительно в раю,

и про печаль великую мою.

2.

Слепи меня обратно в челове,

мне страшно здесь, в Эдемовой траве,

без тела, мысли, облика, любви, –

обратно в человече умертви,

вложи в меня великие слова,

верни мне облик сути естества.

Я ожил, умертви меня, Господь,

обратно в человеческую плоть.

***

В Гефсиманском саду тишина и морозная ночь,

предпоследнее слово созрело и хочет наружу.

Не дыши: раскаленного воздуха не превозмочь,

забери мое тело, возьми мою лёгкую душу.

Этот сад невесом, он поднялся великой стеной,

мы под ним в темноте не увидим себя, одиноких,

поцелуй меня в лоб, я прощаюсь навеки с тобой,

я уже не земной

я

уже

рассыпаюсь

на

строки,

этой темной земли я уже не касаюсь ногой,

с этим миром земным я не чувствую больше разлуку,

поцелуй меня в лоб,

я прощаюсь навеки с тобой,

я уже не земной,

отпусти,

отпусти

мою руку.

***

Совершенно один на пустом берегу

разделяю себя на́ две части:

я пытаюсь сказать, но сказать не могу,

потому что забыл в одночасье

все слова и наречия, вот и лежу,

бормочу о зелёном по-рыбьи,

и, подобно невиданному миражу,

растворяюсь в малиновой зыби,

где ни слов и ни звуков, ни нот, ни людей –

ничего кроме счастья не надо.

Я не знаю печаль. Я творю лебедей

в тишине первозданного сада.

***

«Господь и душу, и тело мое привел из небытия в бытие — так Он всемогущ»

©Иоанн Кронштадтский

Не появившийся на свет,

себя не помнящий, во мраке

небытия, где бога нет,

я ждал какой-нибудь скелет

дворовой, немощной собаки.

Но чьей-то праведной рукой

я был заложен в человечье,

нагое туловище, злой

уже пропитанное тьмой

от черноты своей же речи.

И, ощутив чужую плоть,

я увидал земные страхи,

и я пытался распороть

глаза свои. Зачем, Господь,

родился я в людской рубахе?

***

Красные яблоки в рукаве.

Сон во сне. Мотылек в полыни.

Смутный шорох в сухой траве.

Нет дыхания. Только иней

на ресницах твоих, и мед

застывает в моей ладони.

Все закончится. Все пройдет.

Спи, Мария, никто не тронет

глаз твоих океан. И весь

мир останется только с нами,

я прощаюсь со всем, что есть,

до свидания, до свидани…

***

Вы сожгли меня: бросили в черную печь,

я воскрес и родился наружу,

я пришел, чтоб потухшее слово зажечь,

оживить его мертвую душу.

И я выковал стих из любви и стекла,

но кого б на пути я ни встретил,

всякий тихо шептал: «Ты — зола. Ты- зола.

Ты — зола. И слова твои – пепел».

Вы сожгли меня: бросили в черную печь,

я воскрес и шепчу вам невнятно:

«Я — зола. Я — зола. Мне себя не сберечь,

и я лезу обратно, обратно».