Вот меня все мучает вопрос. Почему мою сестру назвали Марией, так красиво и гармонично, а меня Верой? Вот, интересно, верой во что? «В светлое будущее?» — как, поразмыслив, отзывалась моя подруга? Вот почему меня не могли назвать Антониной? Или Евдокией? И главное, что с этим именем ничего не сделаешь: оно как было, так и будет до конца дней. Прекрасно.
— Дочь! – прогрохотал папа откуда-то сверху, но, судя по отчаянно скрипящей лестнице, уже приближаясь. Папа, а по совместительству «Анатолий Генадьич», «Толя», «ну ведь вроде взрослый человек»,
«ну пааааап», и тому подобное, пуская уничтожающие молнии из глаз просунул голову в дверь. – «Забери сестру из сада. У меня работа в конце концов!»
Топот, жалобно скрипящие ступеньки, хлопок входной двери.
Я тихо шмыгнула носом, еще под впечатлением от молний, поразивших меня до глубины души – на моем веку папа еще ни разу ни на кого не орал,
и спрыгнула с кровати: видимо, пофилософствовать сегодня не удастся.
Спускаясь по лестнице, пережившей не меньшее потрясение, чем
я, оглянула дом в поиске домочадцев, но никого не нашла. Хотя
не удивительно: в шесть часов вечера мало кто бывает дома: дедушка еще борется с «этими вашими технологиями, спасу нету», что в простонародье обозначается как шланг, мама сидит за чашечкой чая у соседки, а Маня
в садике, куда мне и придется идти.
Под здание детского сада наш модернизированный сельсовет, который теперь называется как-то по другому, очень не модернизировано отвел полуразвалившийся сарай, огородил забором из подручных средств и нарек все это местом, где дети с самого раннего возраста научатся дружить, учиться и прочей чепухе. Условным охранником усадили Дядьславика, условным, потому что он очень редко бывал в трезвом состоянии, не спящим, и еще реже в хорошем расположении духа. Поэтому, уже неоднократно убедившись в его взрывоопасности, я сделала вывод, что звонить или стучаться в садиков забор – себе дороже. Так что, каждый раз рискуя платьем, пролезаю в уже довольно сильно округлившийся от моих постоянных перемещений лаз.
Проскользнув на ту сторону, я со вздохом поднялась и огляделась
по сторонам. Типичная мирная картинка: воспитательницы о чем-то переговариваются, округляя глаза и не обращая ни малейшего внимания
на детей.
Дети, тем временем, играют, перекидываются мячиком, закапывают друг друга в песочнице. Те, что постарше, ловят жирных мух, помладше – заняты сбором соломинок и травинок, которые отправятся в полет
с уже подготовленными насекомыми.
— Систро-о-о-о-о-онка! – из кустов, вся в листочках, земле, и прочей органической грязи на меня вылетает Маня.
— Как меня зовут? – строго спрашиваю, нахмурившись.
— Велгх… – сестра отчаянно пытается выплюнуть букву «р». – Веглха!
— Ага, уже лучше, – одобрительно кивнула я, и схватив Машу за руку потянула к калитке.
Пока я шла, разглядывая молочно-розовое, с фиолетово-золотыми облаками небо, сестренка вырвала свою ладошку из моей и побежала вперед, разводя руки и жужжа, как самолет.
И тут я заметила: душа, спокойствие, хорошее настроение
и все остальное упало в пятки. На голубеньком, в розовый цветочек платьице, которое знакомые с боем добыли в Германии, зияла огромная, пушащаяся
по краям дырка.
— Манечка, – притворно ласковым голосом подозвала я сестру. – А что это у тебя на спине?
— Чудо-юдо-рыба-кит! – не растерялась Маня. А потом, буркнув испуганное «ой», медленно потянулась к дырке на спине.
— Так. Слушай меня. Ты же знаешь, что с тобой будет если это мама увидит? – Маня быстро закивала – хвостик на голове замотался из стороны в сторону. – Мы тихо, очень-очень тихо заходим в дом, ты не поворачиваешься спиной ни к кому, кроме меня. А если повернешься – ты заквашенная капуста. Кирдык. Ясно?
Мы заползли во двор как на минное поле. Боком прошмыгнув мимо окна кухни, где обитала вернувшаяся от соседки мама, втиснулись в входную дверь. Все эти действа проворачивались абсолютно без дыхания.
— Добрый вечер. – в коридоре возникла мама, уперев руки в бока.
Я прижалась к стене, притянув за собой сестру. – Великий заговор значит, да? Маша, повернись спиной.
Дальше события разворачиваются как в замедленной сьемке. Маня, взревев, пытается тараном пройти через маму, я заползаю на кухню,
в коридоре развиваются события уровня драматического театра.
— Ты можешь себе представить сколько оно стоило? – слышится голос мамы, едва различимый в реве сестры.
Мы с папой сидим за кухонным столом, уперевшись взглядом
в настенные часы и вздрагивая от каждого звука.
— Будешь апельсин? – с грустным вздохом спрашивает отец.
— Буду. – обреченно киваю я. Оставшийся вечер мы мирно коротаем за поеданием фруктовых запасов нашего дома. А ночью мне снится зубная щетка, которой потрясает Дядьславик, почему-то одетый в королевский наряд.
