XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Доктор Джонс откинулся на спинку уже видавшего виды кожаного кресла и с любопытством взглянул на посетительницу. Худенькая женщина в строгом сером платье и такого же цвета шляпке уже минут десять теребила в руках носовой платочек и вздрагивала: никак не могла начать свой рассказ. Нет, всё, конечно, понятно: не каждый человек может запросто болтать о своих проблемах, тем более с незнакомцем. Доктор решил помочь.
— Неприятности с мужем? – он улыбнулся, стараясь смягчить выражение своего усталого, осунувшегося лица.
Как женщина ни была напугана и сконфужена, возмущение, всплеснувшееся в бледно-голубых, будто выцветших глазах, пересилило и на секунду даже придало пресному лицу выразительности.
— Да как вы могли подумать? У нас идеальная, образцовая, — она выделила голосом это слово и чуть приподнялась, стараясь казаться выше ростом, — замечательная семья.
— Конечно, конечно, извините. Но всё же, что-то заставило прийти вас ко мне.
Женщина успокоилась, и лицо опять скрылось под безликой маской добропорядочности.
— Да… — она замолчала и, наконец, сжав платок изо всех сил, будто решившись на безумный поступок, продолжила, — понимаете, мой сын… Я думаю, он опасен.
— Хм, интересно. Секунду, — доктор подался вперед и, игнорируя жалобные вздохи скрипучего кресла, подкатился к столу. Выбрал ручку и распечатал новую упаковку с блокнотами. Все были как на подбор, чистые, аккуратные, пахнущие свежей бумагой. Джонс, не глядя, взял один и приготовился делать пометки. Писанины намечалось много.
***
Тай был СТРАННЫМ мальчиком. Пугающе странным. Ну, то есть, конечно, сначала его причислили к обычным озорникам. К тем самым мальчишкам, которые любят делать глупости и быть не такими как все.
— Не повезло с характером, — вздыхая, кивала головой мать, — у всех дети, как дети, а этому всё надо по-своему. Замучиться можно!
Соседки жалостливо улыбались, а, отойдя чуть подальше, осуждающе перешептывались между собой. Но особой трагедии никто не видел. Даже в образцовом обществе встречаются такие чудаковатые дети. Редко, конечно, но встречаются. Ничего. Для того и нужны добропорядочные родители, чтобы вбить в голову своему чаду, как себя вести среди нормальных людей.
Все проблемы начались с того дня, когда Тай начал жечь бумагу.
Мальчишке на тот момент было десять лет, и за эти десять лет он уже успел всех порядком достать. Мало того, что ему приходилось сидеть дома: из-за безумных идей, невероятной тяги к приключениям и мерзкой привычки приходить с каждой прогулки грязным, как поросенок, порядочные родители не пускали играть с ним своих порядочных детей; так он еще и в четырех стенах не упускал возможности сделать нечто из ряда вон выходящее. Поэтому когда мать, работавшая на огороде, увидела, что из окна его комнаты клубами валит темный дым, она лишь втянула голову в плечи, чтобы избежать длинных любопытных взглядов соседки, и побежала в дом. Будь это обычный добропорядочный ребенок, обычная добропорядочная мать скорее всего предположила, что произошло какое-то несчастье и вызвала бы пожарную. Но разве вы забыли, что Тай был не обычным и уж точно не добропорядочным?
— Наверное, игрался со спичками! – думала мать, рассержено скрипя толстыми лестничными ступеньками, — ну я ему сейчас задам! Так ведь и дом может спалить!
Но когда она сердито распахнула толстую ярко-красную дверь ( опять же происки несносного мальчишки, нормальным дверям положено быть белыми!) она пожалела, что он не спалил дом. Лучше уж, знаете, дома лишиться, чем такое…
Тай не баловался и не хотел причинить никому зла. Он специально скатал ковер, поставил на пол огромный чугунный котел, найденный, видимо, на кухне, развел в нем костер и … жег бумагу.
— Что ты делаешь? – хрипло спросила мать, опираясь на косяк двери ( ей почему-то стало вдруг ужасно жарко и вовсе не от того, что в комнате бушевал живой огонь).
— Я? – Тай счастливо улыбнулся и подбросил в костер еще пару листочков, — бумагу жгу. Мы же все равно ее выбрасываем, а так намного интереснее.
Воцарилось гробовое молчание, прерываемое лишь шелестящим танцем алых языков пламени да тяжелым дыханием матери. Мальчик сразу понял, что она недовольна; он вообще быстро соображал, когда что-то шло не так.
— Ты расстроилась из-за того, что в доме опасно разводить костер? В следующий раз я могу жечь на улице…
— В следующий раз?! – взвизгнула женщина, впадая в безумную ярость, — в следующий раз?!
Тай вздрогнул от ее неестественно высокого и злого голоса и, растеряв остатки веселья, прошептал:
— А разве это запрещено?
Эта фраза прозвучала, как гром среди ясного неба, и была настолько простой и правильной, что привела женщину в бешенство.
— Не запрещено, не запрещено, — кричала она, дергая ребенка из стороны в сторону и отвешивая ему оплеухи, — тебе ничего не запрещено, мерзкий ты мальчишка. Все делаешь по своему, позоришь меня перед честным народом.
Тай стерпел все побои и оскорбления молча, лишь чуть прищурил глаза и крепко, до скрипа, стиснул зубы. Мать и раньше срывалась на него за разные проделки, но в тот раз впала в настоящую истерику, будто инстинктивно почувствовав всю безысходность ситуации. Тай НЕ БЫЛ просто чудаком, Тай БЫЛ ДРУГИМ.
С тех пор всё и началось. С тех пор Тай и превратился в пугающе СТРАННОГО. Самое ужасное было то, что он и правда больше не делал ничего запрещенного, так что и ругать его в принципе было не за что. Он стал даже более послушным, и соседям могло показаться, что мальчик изменился. Бросил, наконец, свою глупую привычку все делать по-своему: чинно играл с ровесниками, читал книги, которые положено, и внимал советам старших.
Но мать знала: вечером, когда никто не видел, Тай выходил на задний двор и жег бумагу. Иногда она наблюдала за ним. Причудливые языки пламени плясали в ярко-голубых глазах, окруженных тонким фиолетовым ободком, а алые губы растягивались в широкую улыбку. Вот какой был Тай настоящий и, как бы ни хотелось матери верить в лучшее, она знала, что на самом деле её сын СТРАННЫЙ.
Следующая трагедия случилась, как по расписанию, ровно через пять лет. Через пять счастливых, почти нормальных лет.
Тай привел в дом нимфу.
Она была похожа на обычную девчушку лет 15. Стройная, красивая, кареглазая. Но ее легкие, грациозные движения, маленькие босые ступни ( и как только волшебные существа ходят по земле без удобной, прочной обуви?) и золотистые волосы, спускающиеся до самого пола…
Конечно, все сразу поняли, кто пожаловал. Точнее, кого притащил Тай.
— Это моя подруга! – сказал мальчик, серьезно глядя матери в глаза своим ОСОБЫМ взглядом, выдерживать который становилось с каждым разом всё труднее. Но по тому, как девочка смотрела на него своими огромными глазами, по тому, как они держались за руки, боясь разлучиться хоть на минуту, мать поняла, что нимфа была для него не просто подругой. Тай влюбился в волшебное существо, и, судя по всему, это чувство было взаимно.
Ничего запрещенного он не сделал. С Нимфами и эльфами было заключено перемирие.
Обсуждать стали с первой секунды, жадно и зло. Возможно, это было связано с тем, что многие подрастающие красотки были не прочь, чтобы Тай выбрал их. Сплетничали за спиной, потом осмелели и стали шушукаться громче, в глаза называть «сказочной». Мать видела, как нимфа до крови закусывала нижнюю губу и опускала голову на плечо Тая. Скоро они перестали появляться в деревне – все время проводили в лесу.
Как всегда ничего запрещенного. Только во владениях лесничего.
Наверное, нимфа познакомила его со своими друзьями и, конечно же, Тай им понравился. Сказочным всегда нравятся СТРАННЫЕ.
Мать уже не удивлялась. Она уже устала бояться, что нового выкинет ее СТРАННЫЙ сын. Тем более появились другие важные дела. После стольких лет она, наконец, вновь родила малыша. Мальчика. Хвала богам, абсолютно нормального.
Тай продолжал жить своей жизнью. Начал ходить босяком, дома появлялся всё реже, жёг бумагу. Делал он это тихо, не привлекая внимания, да даже если бы и привлекал. Вы ведь помните: ничего запрещенного.
Однажды мать пришла домой и увидела, что младшенького нет в комнате.
— Куда бы он мог пропасть? – думала женщина, тщетно стараясь успокоить рвущееся наружу сердце, — он обычно играется с машинками у себя.
В принципе малышу уже исполнилось полтора года, и он мог с горем пополам перемещаться по дому, даже выйти в сад.
— Но зачем? – снова подумала мать, сбегая по ступенькам. От нехорошего предчувствия потемнело в глазах.
Она его нашла. В саду. В полном порядке. Веселого. Он заворожено наблюдал, как Тай жжет бумагу. В маленьких голубых глазах плясали те же огоньки, которые раньше так пугали мать в Тае. Этого она вынести не смогла.
Именно тогда материнское сердце окончательно избавилось от любви к старшему сыну. Он был для нее слишком чужим, слишком непонятным, слишком СТРАННЫМ.
Именно тогда она поняла: Тай опасен, опасен для всех нормальных людей, а самое главное – опасен для своего брата. И, как настоящая женщина, бросилась своего ребенка (теперь уже единственного) защищать.
***
— Так вы мне поможете ЭТО сделать, доктор?
— Я? – вздрогнув, вышел из сероватой дымки рассказа Джонс и удивленно, даже испуганно добавил, — чем я могу тут помочь?
— Нет, вы, конечно, делать ничего не будете. Просто нужен документ от психолога, чтобы заявку одобрили.
— Эммм, я никогда таким раньше не занимался. А смогу я увидеть Тая?
— Да, конечно, — расцвела женщина, решив, что согласие получено, — я сказала ему прийти к 10. Это как раз через полчаса. А потом можно сразу провести процедуру. Вы успеете подготовить справку?
Доктор вздохнул, потер пальцами виски и внимательно посмотрел на посетительницу. Медленно кивнул.
— Успею, но мне нужно остаться одному, сосредоточиться.
— Конечно, конечно, — раскланялась мать, — спасибо большое, до свидания. Всего хорошего.
Джонс остался в кабинете наедине с историей — призраком и собственными мыслями. Минут пять посидел в тишине, гипнотизируя идеально ровную стену. Потом схватил было блокнот, но тут же отложил в сторону и полез в нижний шкафчик.
— Тут нужна бумага побольше….
***
Тай оказался ровно таким, каким доктор себе его представлял. Высокий парень с яркими, пронзительными глазами и невероятным обаянием. Он смотрел на собеседника так внимательно и в то же время нежно, будто насквозь видел все радости и печали и готов был их разделить. Психолог на мгновение почувствовал, что они поменялись ролями: доктору самому захотелось о чем-то рассказать. Вместо этого Джонс выпалил:
— Ты и правда общаешься с волшебными существами? – кажется, разговор должен был начаться по-другому.
Парень улыбнулся.
— Правда. Они такие добрые и честные. Никогда не врут и говорят то, что думают. Но не стоит обижаться, они стараются сделать лучше для тебя.
Доктор хмыкнул: он никогда особо не доверял «сказочным», но вот послушать об их жизни был не прочь. Полчаса пролетели незаметно и весело.
Когда они прощались, Джонс сунул мальчику напечатанную на плохенькой бумажке справку.
— Передашь матери. Кажется, она хотела сводить тебя еще к одному специалисту.
Тай кивнул и вышел из кабинета. Ногам было непривычно в тяжелой, сковывающей движение обуви ( мать заставила одеть для похода в «приличное» место) , и каждый шаг давался труднее, чем обычно.
— Вот бы сейчас в лес, — с тоской подумал парень, отдавая бумажку и проходя очередной опрос-досмотр, — Тина уже заждалась.
Воспоминания о подруге затронули особую струнку души, и в маленький кабинет Тай вошел с улыбкой. Все было идеально белым и стерильным, как в любой больнице. С потолка лился болезненно яркий, напряженный свет. Только сейчас парень вспомнил про небольшую бумажку, которую ему вместе со справкой сунул в руку серьезный психолог с добрыми глазами. Осторожно развернул и еле успел поймать выпавшую из послания зажигалку.
« Дорогой Тай. Конечно, я понимаю, что у тебя нет оснований мне доверять и слушать, что я скажу. Но я все-таки попробую. Мне придется принести тебе плохую, даже жестокую весть: твоя мать собирается тебя усыпить. Более того, она делает это с молчаливого согласия всех жителей города. Ты не такой, как они, а, как известно, лучший способ избавиться от неугодных – истребить их. Мнимый порядок для этих людей важнее человеческой жизни. Но самое ужасное даже не это, самое ужасное — их пугающе абсолютная уверенность в своей правоте.
Ты не такой, как они, Тай, ты лучше. Беги, мой дорогой мальчик, беги отсюда прочь, а я постараюсь тебя прикрыть. Быть может, еще увидимся. Быть может, не здесь.
P.S. сожги записку
Искренне твой
Доктор Джонс»
***
В кабинет доктор вошел с улыбкой и тут же закрыл настежь распахнутое окно. Сгреб в карман маленький клочок бумаги с подоконника. Потом вскрикнул. Санитар и всполошенная «женщина в сером», как он окрестил про себя неравнодушную мать, не заставили себя ждать. Слова были излишни. Джонс лишь в ужасе указал на горстку пепла на полу.
— Тай не был СТРАННЫМ, Тай был СКАЗОЧНЫМ, — обронил он в священном испуге и, предоставив шокированным жителям домысливать и додумывать, что хотят, якобы в плохом самочувствии отправился к себе.
Сел в привычное кресло и вытащил белый лист бумаги. Каждый раз, сумев помочь человеку, он заполнял на него карточку и складывал в толстую, слегка потрепанную папку – историю своих врачебных достижений. А изменять привычкам не стоит даже в самой СТРАННОЙ ситуации, верно?
Доктор выбрал ручку и красивым почерком вывел на середине листа «Тай». Немного подумал и зачеркнул. «Мальчик, который жег бумагу». Так-то лучше.
Откинулся назад и вытащил из кармана огрызок листка, на котором скачущими в разные стороны буквами было нацарапано «спасибо». Поднес зажигалку. Усмехнулся и глубоко вдохнул любимый запах. Запах жженой бумаги.
