XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Блестящий платиновый значок, почет и уважение товарищей, лучшее место в столовой — вот, что было доступно “лучшим из лучших” на фабрике фантазий.

Поговаривали, что в фаворитах верховной богини, Энниллы, долго никто не задерживался. Поговаривали, что быть “лучшим из лучших” — на деле худшая участь из всех возможных. Но так говорили только те, кто ходил в друзьях у фаворитов, а говорили ли это фавориты взаправду — никто не знал.

Поэтому такие юные, амбициозные и многообещающие новички, как Клэй Таурус (номер 0-80), не придавали этим слухам особого значения.

Со дня на день восьмидесятый номер из научно-фантастической трилогии “Хроники “Кортеса” заслуженно должен был стать “лучшим из лучших” и получить привилегии, доступные только избранным. Об этом сообщила сама Эннилла на одном из недавних собраний.

Друзья смотрели на Клэя с уважением. Товарищи — с завистью. А Клэй украдкой подсматривал за восьмеркой фаворитов с восхищением.

Огромная столовая с низкими потолками была заставлена длинными прямоугольными столами. Столы были белые с серыми разводами и изо всех сил старались превратиться из пластиковых в мраморные, но получалось это плохо. А в углу стояли маленькие столики из дуба с платиновой оковкой и изящные резные стулья.

За столиками по двое сидели фавориты Энниллы: Фокс, Джессика и Рональд — коллеги Клэя; Рейн и Ника — из “Противостояния”, серии книг; демон-лис Кицунэ из “Небесной Канцелярии”. И еще какой-то стройный парень с белоснежной кожей и розовыми волосами, заплетенными в толстую косу, Клэю незнакомый.

“Лучшие из лучших” оживленно переговаривались, обсуждая самую горячую тему на протяжении всего существования фабрики — нехватку ментального топлива.

— …Черт побери, Эннилла совсем уже очешуела! — сердито говорил Фокс: рыжеволосый, коренастый, с узкими серыми глазами и мускулистым телом. — Две — две! — меры этого бензина недоделанного в день! Это еще с бонусами!

— Что ж, было время, когда и половине люди радовались, — пожал плечами спокойный и рассудительный Рональд, отпивая из кружки.

— Было, да сплыло, — мрачно отозвался Фокс.

— Не забывайте, что на топливе работает вся фабрика, — сказала Кицунэ, сверкнув своими черными глазами. У нее был глубокий, бархатистый голос, обволакивающий разум, словно шоколад. — Иногда Эннилле может не хватать запасов, и в этом нет ее вины.

— Вот именно, — поддакнула Джессика. — Если бы не Эннилла, нас бы вовсе не было!… Кстати, — она завертела головой по сторонам, — где Клэй?

Услышав свое имя, Клэй подался вперед, но Рейн обнаружил восьмидесятого первым.

— Так вот же он, — сказал революционер, указав на Клэя подбородком. Лицо Рейна скрывала черная маска с тремя белыми точками на месте глаз и рта, и выглядело это жутко.

Фавориты разом повернулись к Клэю. Тот, чувствуя себя неуютно, медленно прошел вперед.

— Какие люди, — хмыкнул Фокс (семьдесят девятый номер). — Ты че сныкался? Подсматривал?

Таурус мучительно покраснел. Джессика улыбнулась:

— Хорошо, что ты пришел, Клэй! — И добавила: — Не обращай внимания на Фокса, он просто голодный.

Рональд усмехнулся. А розоволосый парень повернулся к Клэю и сказал:

— О, привет! Ты ведь номер восемьдесят, Клэй Таурус?

— Да, — кивнул Клэй. — Только мы, кажется, не встречались…

— Все нормально. Я новичок, сто двадцать девятый. Меня зовут Доки…

— Приятно познакомиться…

— …А про тебя мне рассказала Эннилла. Ты из “Хроник “Кортеса”? У тебя же скоро посвящение, верно? Ой, — спохватился Доки, не дав Клэю ответить, — что ж это я так на тебя… хочешь присесть?

И подвинул Таурусу стул.

— Ты фигли на него так напал? — фыркнул Фокс. — Он тебе не компьютер, чтоб твою болтовню переваривать.

— После тебя Клэй должен был привыкнуть ко всему, — парировала Кицунэ вместо Доки.

Семьдесят девятому ответить на это было нечего. Но ему неожиданно помогла Ника, до того не принимающая в разговоре никакого участия.

Полутень и алхимик, она была очень похожа на Доки: бледнокожая, с хрупкой фигурой и волосами цвета заката, отливающими золотом. Но стоило Нике заговорить, как все чувствовали внутреннюю силу этого удивительного создания; силу, дарящую покой и уверенность.

— На все воля Энниллы, — сказала она. — И если между фантазиями сложные отношения, так и должно быть, ведь это придает произведению особый колорит. — Тут Ника скользнула взглядом на стену и, выдержав секундную паузу, резко сменила тему: — Сегодня Платиновая Ночь, помните?

Все закивали, а сердце Клэя екнуло. Знак, точно знак! На фабрике было только три праздника, и все три считались священными: день Единения — в честь окончания Великой Фабричной войны; день Фабрики — в честь основания этого места; и Платиновая Ночь, которую отмечали в честь самого первого фаворита Энниллы и, более того, самой первой фантазии. Что интересно, это был дракон.

Его имя и было записано на плакате в строке “Организатор” — Бетельгейзе Найтмер. Раньше уважаемая персона на фабрике, теперь, после Фабричной войны, ему в фавориты путь был заказан. Драконы уже давно вышли из моды.

— Вы же придете? — спросил Клэй, глядя на плакат, но тут же повернулся к “лучшим”, услышав в ответ лишь гробовое молчание.

На секунду — всего на секунду — у Клэя зародилось нехорошее предчувствие, сжавшееся внутри мерзким комком. Однако лица фаворитов остались совершенно спокойными, а Рональд ответил за всех:

— Придем, придем, не боись. Как нам не прийти-то?

Кицунэ же сказала — почти приказала:

— Садитесь, Клэй. Не стойте, как Александрийский маяк.

Тонкая ирония была оценена по достоинству — Клэя с его ростом (метр восемьдесят восемь) Фокс иногда называл “ходячей телебашней”.

Но подсесть к фаворитам Клэй не успел.

Едва он коснулся спинки пустого стула между Фоксом и Кицунэ (ну и стул — на таком только королям сидеть!), по толпе как будто прокатилась волна. Фантазии замолкли, как по команде повернув головы ко входу, а сидящие рядом с дверьми творения вскочили с мест. Двери с грохотом распахнулись, пропуская внутрь какую-то не то девушку, не то девочку в простой летней одежде. Она встала на пороге и зычно гаркнула на всю столовку:

— Эй, ноль-восемьдесят! Сюда иди!

— А вот и Эннилла. Легка на помине, — усмехнулся Рейн.

— Че глотку-то рвать? — буркнул Фокс, глядя на верховную богиню безо всякого энтузиазма или благолепия.

— Клэ-эй! — заорала Эннилла.

— Клэй, это тебе! — зашипела Джессика, подтолкнув окаменевшего коллегу в спину. — На посвящение!

Но пояснения уже не потребовались. Восьмидесятый вздрогнул и помчался между столов, толкая возмущенных людей и драконов локтями.

— Удачи! — помахал ему вслед Доки.

И когда Клэй застыл, вытянувшись по струнке, перед подростком тринадцати лет с толстой русой косой, перекинутой через широкое плечо, в его голове промелькнула незванная мысль, что как раз удача ему и понадобится.

— Послушайте, Эннилла…

Они шли по железному коридору, который заливал синеватый тусклый свет. В коридоре было пусто — все фантазии еще сидели в столовой — и очень, очень тихо, только булькало в толстых железобетонных стенах топливо, питающее всю фабрику. Каркас, провода, насосы и механизмы — вот что стояло за головокружительными фантастическими пейзажами в книгах.

— Да?

Клэй замялся.

— Я не думаю ничего плохого, но моих товарищей давно нет в их комнатах в общежитии, — он глубоко вздохнул, — с того момента, как они стали вашими фаворитами. Почему?

— А, ну, у них свои комнаты. Или типа того. У тебя тоже будет…

Клэй смутился. Как он мог подозревать верховную богиню в чем-то плохом?

— Можно еще один вопрос? — с трудом выговорил Таурус.

— Конечно.

— Они не появляются не только в своих комнатах, но и на фабрике вообще. Я вижу их только в столовой и Театре. Почему мы не можем видеться почаще? — голос предательски дрогнул.

— Будете видеться, будете, — махнула рукой Эннилла. — Когда пройдешь посвящение, будете.

Клэй глубоко вздохнул. Что на него нашло? Глупые сомнения. Ему выпал такой шанс, а он задает какие-то вопросы!

— Я понял вас, госпожа, — склонил голову Клэй. — Тогда скажите — куда мы идем?

— В Платиновый зал. Туда только мне… и фаворитам проход разрешен. Потому что черт разберет, где этот зал в следующий раз появится.

— Платиновый? Я никогда о таком не слышал.

— Ясное дело, не слышал. Но он круто-ой!… Сам увидишь, короче.

Сомнения Клэя окончательно рассеялись. Фабрика фантазий — зачарованное место, где исполняются мечты. Здесь не может быть ни угнетения, ни подавления, ни несправедливости. А сегодня Платиновая Ночь — что может пойти не так?

Сознание подсказало ответ: ничего.

Тем временем они поднялись на два этажа вверх, прошли по большому коридору — пересечению маленьких — и подошли к тупику. Только Клэй хотел спросить, куда им дальше идти, как Эннилла ткнула пальцем в незаметный гвоздик, и железобетонная стена с визгом отъехала в сторону. За ней открылся узкий темный проход.

— Ох, смазать бы тут все, — пробормотала богиня, просовываясь в проход. Клэй медленно направился за ней.

Проход оказался не таким уж маленьким: высокому восьмидесятому всего лишь пришлось пригнуться, а вот Эннилла с ее габаритами поджалась — пропорции у нее были совсем не детские.

За проходом открылся коридор, ведущий — это Клэй знал — к лестнице вниз. Коридор был тускло освещен, хотя светильников нигде не наблюдалось. В нем была всего одна дверь: высокая, широкая, с платиновыми уголками.

— Мы на месте, — сказала Эннилла.

Дверь со скрипом отворилась, и Клэй сощурился в кромешную темноту.

Тусклого света в коридоре было достаточно лишь для того, чтобы озарить блеснувший серебром порог и кусочек резного паркета. Но даже так Клэя охватило возвышенное чувство благоговения перед священным местом. Несомненно, оно было прекраснейшим из всех!…

Щелкнул выключатель.

Вспыхнули лампы.

— Добро пожаловать в Платиновый зал, — раздался сзади голос Энниллы, заставивший Клэя поледенеть от ужаса.

Он стоял на пороге гигантского зала, чей потолок скрывался высоко-высоко, там, куда не доходил свет. Стены красного дерева с платиновыми колоннами украшали картины в тяжелых резных рамах. Под ногами — дубовый паркет, над головой — смутные очертания богатых фресок…

Но первым делом Клэй увидел не это. Его взгляд был устремлен на огромные стеклянные кубы с платиновой окаймовкой, хаотично разбросанные по всему залу. Там изогнулись в причудливых позах фантазии — знакомые ему фантазии, те самые, с которыми он говорил этим утром!

Фокс с маузером наготове, прислоняется к стене с небрежным видом. Джессика лукаво улыбается, взявшись за лямку белой наплечной сумки. Рональд стоит в спокойной позе, наклонив голову и внимательно глядя куда-то вдаль. Розоволосый Доки — голубые глаза смотрят прямо на Клэя, как бы говоря: “Ну, привет… познакомимся?”

Все они были такими живыми, такими реальными, что восьмидесятый не сразу увидел длинные острые иглы, которыми фантазии были приколоты к стенкам кубов. Они не шевелились. Как чучела в музее.

— Фокс! — закричал Клэй, бросаясь к кубу. Никто не помешал ему, и он припал к стеклу, вглядываясь в лицо друга. — Фокс, ты меня слышишь?!

— Они не слышат, — сказала Эннилла, и Таурус обернулся.

Богиня стояла у открытой двери; ничего не делала — не шагнула вперед, не схватила Клэя за руку, даже дверь не закрыла.

— Что с ними?!

— Ну… они же “лучшие из лучших”, — казалось, что Эннилла слегка растерялась. — Это что-то вроде моей коллекции. Иногда я выпускаю их погулять… Сам же видел. А в свободное время они стоят здесь.

Спокойный, добродушный тон — как будто ничего не произошло.

— Это страшно, страшно, — прошептал Клэй. — Выпустите их!!

— То есть выпустить? — еще больше растерялась богиня. — Это моя коллекция! Я не могу их “выпустить”. Им тут вроде бы нормально. Я их кормлю, выпускаю на репетиции… Почему бы здесь не постоять? Кстати, вот твое место.

И она указала на пустой стеклянный куб с платиновой табличкой: “Клэй Таурус, №0-80”.

Сердце Клэя ухнуло в бездну. Он уже явственно представил себе свое окаменевшее лицо за стеклом…

— Нет, — замотал головой Таурус, пятясь вглубь зала. — Ни за что. Я не хочу! Я не хочу быть вашим фаворитом. Пустите меня!!!

— Да куда пустить-то?

— На свободу! Разве вы не понимаете?! Им плохо — здесь, в стеклянных тюрьмах! Это что, желанная участь для всех фантазий? Так вы заботитесь о своих фаворитах?!

— Ну, я как бы и не забочусь…

— Это еще хуже!

— …но ты вроде бы хотел здесь оказаться?

Клэй окаменел.

— Я хотел быть “лучшим из лучших”, — севшим голосом выговорил он. — Я не хотел быть узником, заточенным в стеклянный куб, как безвольный раб. Я…

Эннилла махнула рукой, заставив его замолчать.

— Первой фразы достаточно. Вот тебе Платиновый зал, вот бонусы в столовке, вот “лучшие из лучших”! Полезай в куб и не выеживайся.

Клэй взглянул на куб, зияющий своей леденящей кровь пустотой в паре шагов от него; на Фокса, Джессику, Рональда и многих других, навечно замерших в этих дурацких, псевдоживых позах; на Энниллу, стоящей у открытой двери…

Нет. Ни за что. Он готов потерять все: бонусы, значок, уважение… но не свободу.

Что угодно.

Но только не заточение в стекле под лампами.

— НЕТ! — закричал Клэй и напролом бросился в коридор.

Эннилла взвизгнула и отшатнулась в сторону, схватившись за за стену, но не удержалась на ногах и ударилась о куб с Доки. Стеклянный сосуд качнулся — выстоял, однако богине пришлось перехватить его разумом, чтобы драгоценный фаворит не упал на паркет.

Пока она отвлеклась на куб, Клэй стрелой вылетел из жуткого зала и понесся, не глядя, к лестнице. Скорее, скорее! Куда угодно — хоть в зону забвения, но лишь бы подальше от этого места!!

Его шаги глухим эхом отдавались в железных стенах. Сердце бухало в груди, словно готовилось выскочить наружу, проломив ребра. Клэй начал задыхаться; в горле першило, как будто он проглотил наждачку, но беглец ускорился и, не сбавляя скорости, завернул за угол.

…Еще секунду назад восьмидесятый был готов поклясться, что впереди был только пустой полутемный коридор. Однако уже сейчас он по инерции влетел в Платиновый зал и с силой врезался в стенку пустого куба, от которого только что успешно убежал.

Клэй зажмурился, приготовившись к удару, но ему только стало очень-очень холодно, как если бы его окатили ледяной водой, а затем все его тело замерло в параличе.

Тишина.

Замерло все: даже его сердце больше не стучало. И только эта мертвая тяжелая тишина, крепко охватившая Клэя со всех сторон.

Он мог только наблюдать, как из-за стекла на него смотрит Эннилла, как блестят длинные острые иглы, прошившие насквозь его безвольное тело.

Из глаз Клэя потекли слезы. И он понял, что сейчас они тоже замерзнут у него на щеках как деталь для создания объемного персонажа, вызывающего у читателей сочувствие.

Эннилла долго молчала, глядя не только на пленника, но и на других его товарищей по несчастью — или счастью? Наконец она открыла рот, и ее голос донесся до Клэя глухо, как из-за толстой стены.

— Прости, Клэй, — сказала она. — Вы не виноваты, что стали лучшими из лучших.

Хлопнула железная дверь, погасли лампы. И фавориты — рельефные, признанные, уважаемые — остались в темном пустом одиночестве.

С нижнего этажа доносились веселые громкие голоса шаблонных, нелюбимых фантазий.