Мне в тарелку свалилось небо. Пока я искал лимонный китель в кухонной раздевалке и принимал душ, оно ровным серым ломтиком опустилось на керамическое блюдо. Так, по крайней мере, рассказывал Пышкин, рыжий очкарик, скорее походящий на десертную вилку, нежели на креманку.
Дело в том, что с самого утра кто-то тихой настойчивой дробью стучал в наши окна. Сперва – робко, будто кончиками пальцев. Затем – все сильнее и решительнее, так что стекла изгибались под ударами его ладоней. Я был уверен, что причиной тому – дурманящий аромат корицы, подтекавший из вентиляции наружу — был экзамен по бисквитным тортам. Пришлось идти на жертвы и открывать окно, чтобы выпустить весь коричневый запах наружу. Иначе стекло бы треснуло вовсе! Отложив замес начинки, я распахнул створки настежь и тут же оказался в благодарных объятиях тучного голодного дождя. В спешке он сгреб в кучу сладкий воздух, слизал малиновый крем с моих рук, трижды поцеловал в щеки и вылетел наружу через вытяжку, точно ничего и не было. Пришлось покинуть кухню в поисках сухой униформы.
И вот я стоял в лимонном кителе, разглядывая конусообразный кусочек неба на тарелке. Все в нем было нескладно: мало рыжей апельсиновой начинки, глазурь тускло-голубого цвета и совсем неаппетитные, смазливые блики по краям. Я попросил Пышкина одолжить мне устричный нож, который он всегда носил при себе, и срезал крохотный кусочек вдоль торта. К моему крайнему изумлению, облака в нем оказались не бисквитные, а слоеные. Такие точно нельзя показывать педагогам в качестве зачета. Узнав о том, что Лопаточкин, то есть — я, перепутал виды теста, они, вероятно, отчислят меня из кулинарного техникума! Пришлось избавиться от небесного ломтика.
Я вторично одолжил у Пышкина устричный ножик и попытался соскрести небо в мусорный бак. Но оно, видимо, накрепко въелось в тарелку и лишь слегка дымилось под давлением тонкого лезвия. Тогда я решил замазать неправильный торт взбитыми сливками. И представьте себе: когда половина куска была уже закрашена, баллончик неожиданно закончился. Мне даже показалось, что его пластиковый носик сипло посмеивался надо мной. Однако, обернувшись, я обнаружил, что смеялся Пышкин, обнажив свои вилкоподобные зубы. Все вдруг прояснилось! Это он подсунул мне в тарелку кусок неба, пока я сушился после дождя. Пышкин – романтик. Он пишет стихи, а вот бисквиты по-хорошему печь не умеет. Так и сцапал мой торт, допекавшийся в самом низу духовки во время поисков кителя. Я решительно взял тарелку с полузамазанным небом и подошел к Пышкину.
— Нахал! – кинул я в лицо похитителю и тут же почувствовал, как холодная металлическая рука, схватив меня за шиворот, с силой вдавила лицо в торт на тарелке. Сливки мгновенно рассеялись, и я ощутил на губах обжигающий вкус осени. Оказалось — нечто вроде шипучки со вкусом грозы и конфитюра из осиновых веток. Окаченный холодной субстанцией, я отошел в сторону. Капли дождя вяло стекали по подбородку, образуя коричневатую лужу на полу, а между зубами хрустели застрявшие листья. Глаза слегка слезились от застывшей на ресницах глазури, точно в нее добавили что-то очень горькое.
Опьяненный осенью, я, не в силах вновь приступить к работе, наскоро умылся, доел остатки неба и, едва домыв за собой тарелку, услышал басовый голос преподавательницы, зовущий меня на зачетную дегустацию.
Полная дама с пряничным лицом и засаленными черными кудрями, именуемая Полиной Григорьевной, смотрела на меня недоуменными голодными глазами из-под целлофановой скатерти на столе.
— Ну и где твой торт, Половкин? – спросила она, облизываясь.
— Не задалось что-то, — бессознательно гнусавила моя голова, от усталости и хандры готовая упасть на стол перед Полиной Григорьевной. – Должно быть, опять осенняя лихорадка началась, — взволнованно пробормотал я и, подбежав к форточке, тут же с легкостью улизнул сквозь оконную щель в объятия ливня с легким ароматом корицы.