Погода по весне, именно в этот вечер, стояла приятная. Широкие тарантасы подкатывали к кованым воротам, останавливались, и из них с ворчанием вылезали господа, в разной степени увенчанные кольцами и золотыми цепочками; дамы же вылезали более изящно, ставя тонкие ножки в каблучках на мощёную дорожку двора. Анатолий Желторотов, оправив отутюженный ворот своего чёрного сюртука, сошёл с конной повозки, тонкими пальцами смахнул пыль с белых штанов. Низкий лоб графа был скрыт топорщащейся челкой; его немного узкие глаза, но всегда выражающие участливость и добродушие, вызывали уважение, и граф умело этим пользовался. Он нравился незнакомым людям — наверное, его можно было бы назвать красивым, если бы не вялые губы с болезненной желтизной. В детстве он отказывался от материнского молока, и с тех пор его лицо было худым, но фигура была дюжей и плотной, присущей молодым дворянам, которые любят во время послеобеденного отдыха чертить саблей воздух.
Анатолий любезно приветствовал нескольких офицеров, пожал им руки, отступил в сторону и попал в тёплые объятия знакомого Михаила Платонова. Это был лёгкий на вес молодчик, с белозубой улыбкой и привлекательными усиками. Он был одет в гвардейский мундир, а пуговицы так и блестели под светом медно-красного солнца.
— Граф Желторотов! Лёгок на помине! Извольте представиться, Ваша светлость, моей даме сердца — Нине Себякиной, — рядом с Михаилом стояла девушка с белым нежнейшим лицом, застенчивой улыбкой и блестящими волосами, которые притягательно вились на молочных плечах. Анатолий учтиво улыбнулся, поцеловал тыльную сторону ладони и распрямил плечи, стараясь казаться больше, чем он был на самом деле. Нина Себякина оценила его жест.
— Граф Анатолий Желторотов, — голосом уверенного мужчины представился он.
— Приятно увидеться с вами. Мой добрый друг много рассказывал о вас. Неужели вы и вправду желаете стать капитаном? Это же очень трудная, опасная и кропотливая работа. К тому же, война скоро кончится, — заметила Нина, хотя, в самом деле, никаких слухов насчёт окончания войны не имела, но говорила так, потому что думала об этом с особой тщательностью. Желторотов поддержал беседу, но был крайне недоволен такими глупыми и беспечными словами.
— Война не кончится никогда. Пока в пушках есть ядра, пока в ножнах скрежещут сабли и шашки, а в сердце русского солдата живёт любовь к Родине — война не закончится, — Себякина смутилась и сжала ручками шелковый носовой платочек. Анатолий поспешил согнать этот нелепый пунцовый цвет с её щек, — но я рад тому, что вы хотите мира. Вселить бы этот мир и в сердце нашего государя Александра Павловича…
— Милая моя подруга! — воскликнул Михаил, указывая рукой на группу скромно шепчущихся дам, приезжих на сватовство Евгения Анишина и Надежды Зверупской. — Кажется, той компании не хватает именно тебя! Поди, завлеки их разговорами и сплетнями.
Себякина расстроенно нахмурила светлые бровки и, кивнув, ушла, едва шелестя коралловой робою. Михаил повёл знакомого к мраморной лестнице, по которой уже поднимались многие из господ. Его сапоги звонко бряцали застёжками.
— Что вы ей обо мне наговорили? — спросил Анатолий, идя пружинистым и терпеливым шагом. Платонов же, в отличие от Желторотова, шёл лениво, словно к себе домой.
— Только приличное, разумеется, — ухмыльнулся Миша.
— Как ваша служба? — спросил Анатолий, когда они подходили к большим дверям. Имение Шаленских, его внешний двор, несомненно, был прекрасен. Густая аллея, дорожка, укрытая хрустящим гравием, плодовитые яблони и длинные плющи создавали идиллическую картину. Здесь хотелось уснуть летним днём с шершавой книгой в руках и проснуться только к вечеру.
— Течёт, как мёд с ложки, — изменившимся голосом ответил Михаил. Он явно был недоволен собой и коалицией, в которую отправил его отец. Впрочем, Платонов, в некотором роде, гордился своим положением. — Также медленно, но заставляет чувствовать предвкушение.
Анатолий был графом с рождения. Как только отец почил, всё наследство по завещанию передалось ему — единственному сыну. Деревни, которые принадлежали графу Желторотову, и предприятия, однако, не приносили Анатолию особой радости. Он желал стать капитаном. И держал надежду, что его желание сбудется.
— Как я гляжу, вы не испытываете особой радости от приезда сюда, — сказал Платонов, когда их пропустили внутрь. Желторотов усмехнулся.
— Не люблю громкие мероприятия, — бросил он, войдя в просторный зал, освещённый ароматными свечами, и приняв хрусталь красного вина. Празднество ещё не началось, но музыка лилась буквально отовсюду. Сверкающие цепочками и ободками девы, пожилые и младые, смеялись лицемерно и только из личной выгоды, желая понравиться чиновникам. Их полные, привлекательные губы изгибались так, как не могли изгибаться губы доброго человека.
На него же смотрели с точно таким же ласковым пренебрежением. Желторотова в обществе звали пустословом, человеком без желания и интереса. Он был отрешён, не появлялся на балах, а когда появлялся, то выражение лица было соответствующим. Женщины на нём взгляды не заостряли, а мужчины касались словами невзначай, только из-за наследства. Это расстраивало, но Анатолий не был тем, кого задевало отсутствие внимания.
Свет в зале стал ярче, и Желторотов сам не заметил, как начались танцы. Он пропустил момент представления гостям невесты Анишина и очнулся только тогда, когда Платонов, покрасневший и еле дышащий, передал ему ещё один бокал пряного вина.
— Смотрите, Ваша светлость, смотрите, — он указал дрожащим пальцем на пару молодых, стоящих у одной из колонн. — Это Анастасия Шаленская, княгиня, и ее кузен — Евгений Анишин. Вы видели когда-нибудь дочь Шаленского? Я имел честь на прошлом балу.
Анатолий замер, рассматривая худощавую фигуру молодой девушки. С той стороны, с какой он на неё глядел, то есть сбоку, было понятно, что она некрасива, какая-то сухонькая и слишком маленькая, но лицо было светлым и чистым, губы тонкими и красными, а нос — прямым и породистым. Золотистые кольца волос убирались в высокую прическу, больше похожую на улитку; Анастасия Шаленская держала левой рукой складки голубого платья, а правой подносила к губам бокал вина. Её кузен был высоким и приятным на вид мужчиной, с зачесанными шоколадными волосами и располагающей улыбкой. Когда он отошёл к своей невесте, Анатолий решил познакомиться с княгиней. Она взглянула на него из-под светло-желтых бровей и сухо улыбнулась.
— Анатолий Желторотов, — представился мужчина, осторожно подхватывая её освободившуюся левую ручку и склоняясь, чтобы поцеловать.
— Анастасия, — кокетливо усмехнувшись, девушка отдёрнула ладонь, не дав коснуться губами, — приятно познакомиться.
Анатолий нахмурился, но ничего не сказал.
— Могу я пригласить вас на танец? — спросил он из вежливости.
— Вы знаете, я не люблю танцевать, — Анастасия выглядела игривой кошкой; неизменная улыбка не покидала молодое лицо.
— Почему? — Желторотов покосился на бокал в её руке и подумал, что она стесняется.
Анастасия пожала плечами, допивая своё вино, и хитрым тоном продолжила:
— Кажется, ваш друг ждёт вас.
Анатолий обернулся, замечая взгляды Платонова и его захмелевшие жесты, поворачиваясь обратно и внезапно желая вызвать смущение у княгини.
— Он очень терпелив по сравнению со мной, — Шаленская пригубила вино и кивнула, улыбаясь не только ртом, но и красивыми голубыми глазами.
— Не буду вас задерживать, — Желторотов разочарованно поджал губы и вернулся к знакомому, все ещё цепляясь взглядом за княгиню.
— О чём вы разговаривали? — поинтересовался Михаил. Его щеки заалели, а лоб начал лосниться.
— Ни о чём, — отрезал Анатолий. Начались пляски, люди с инструментами в руках замузицировали, по полу застучали каблучки. Анастасия Шаленская приняла руку кузена и, поглядывая на Желторотова, которому солгала, что танцевать она не любила, затанцевала.
Тот сильнее сжал хрусталь в руках и выпил вино до дна. Вероятно, она посчитала его неприметным и неинтересным человеком. Анатолий теперь готов был доказать обратное.
В следующий раз они встретились в летнюю пору, когда Желторотова пригласил князь Димитрий Шаленский лично в имение, чтобы поговорить насчёт желания служить. Анатолий один шёл по дорожке, щурясь от яркого полуденного солнца, как впереди из кустов вынырнула княгиня в бледной робе. Её волосы были убраны в неряшливую косу, из-под которой по бокам торчали остренькие ушки. На губах — едва заметная улыбка.
— Граф Желторотов, приятно видеть вас снова, — она сделала книксен, слегка наклоняя подбородок. — Не уделите мне несколько минут внимания?
Анатолий переменился в лице и воодушевленно вздохнул. Анастасия повела его в сад. Там было тепло и уютно; повсюду распускались молодые цветы с каплями утренней росы.
— Я слышал, вашего кузена отправляют на войну, — начал граф.
— Он сам вызвался, — нетактично перебила Анастасия, но тут же извиняющимся жестом поджала губы. Желторотов умолк.
Анастасия помолчала, срывая душистые веточки яблонь, и неторопливо заговорила:
— Хочу узнать вашу натуру, граф, — она остановилась у фонтанчика, приподнимаясь на носочки. Анатолий присел на прохладный мрамор, разгладил складки на сюртуке и уверенно ответил:
— Я очень хороший человек, — Шаленская рассмеялась. Выражение лица смягчилось и приобрело розовый оттенок.
— Вы тот, кого не теснят рамки общества, — девушка села рядом, пальчиками проводя по гладким мокрым веткам яблони. Она улыбнулась своим мыслям, опустила глаза, и Желторотов придвинулся ближе, невзначай, словно бы по-глупости, касаясь своим плечом её. Настя не дрогнула. — Ваши разговоры с высшим обществом на балу поразили меня. В ваших глазах не было презрения, вы так тщательно скрывали чувства… Это потрясает.
Она повернулась через плечо, поглядывая на мужчину с несмелой улыбкою. Светлые кудрявые волосинки облепили овал девичьего лица, делая его чуть широким, но опрятным и очень женственным. Анатолий не замечал, как губы распускались в безответственную улыбку, рассматривая княгиню особенно внимательно, с прищуром. Желторотов скользнул жёсткой ладонью по шёлковым оборкам на правой руке девушки и так и остановился, не смея двигаться дальше. Луч солнца ударил Анастасию в глаза, и она отодвинулась, резко подскакивая, но продолжая тянуться в ответной нескромной улыбке.
— Это вам, — Шаленская вручила графу сухой букетик из веток и ушла, срываясь на поспешный бег и каждый раз оборачиваясь, чтобы удостовериться в его немного счастливом выражении лица. — Не опаздывайте на встречу с моим отцом.
А Анатолий так и заявился в кабинет князя, удерживая в руках свежий подарок, от которого пахло кислыми зелёными яблоками.
Минуло пять протяженных месяцев, когда Анатолий, скучающий и дремлющий в кресле, узнал новость — Евгения Анишина ранило в бою, и он оказался без сознания в родительском доме. Чувствуя какую-то тяжесть на груди и понимая, насколько плохо Насте, с которой он лелеял надежду встретиться последние эти месяцы, Желторотов просил подать сани сию же секунду. Он смахнул со стола утреннюю жёлтую газету и со скорбным лицом, выражающим настоящую печаль, выехал из дома, спеша к имению Шаленских. На улице стояла промозглая юная зима, от которой стыли пальцы рук и ног.
Когда они уже въехали за ворота, Анатолий просил остановиться, сошёл на землю и понёсся вперёд. Он заметил, как из заднего двора выскочил поджарый вороной конь и помчал, пересекая дорожки и славливая вслед ругательства на французском. Фигура, сидящая на животном, подрагивала и тряслась.
— Анастасия! — закричал граф. Конь остановился, и фигура подняла опухшее и красное исплаканное лицо.
— Анатолий! — девушка слезла с коня и побежала вперёд, падая ему в объятия. Она уткнулась носом в отороченный мехом ворот, всхлипнула, и плечи дрогнули, раздражённо и отчаянно сжимаясь. — Он не просыпается… Мой Женя, мой дорогой кузен… Я его так люблю, он ведь мой брат, так люблю…
Желторотов гладил её по спине, прикасался губами к макушке и скомкано шептал, что Анишин выкарабкается, хотя бы ради своей сестры, если не жены, которая, впрочем, оказалась той ещё бездушной кокеткой. Анастасия разлепила глаза и посмотрела на него доверчиво. Анатолий внезапно заробел и промямлил, срываясь на рыхлый шепот и понимая, что совершает ошибку, но не смея лгать и держать правду:
— Пару дней назад пришло письмо: меня определили в первую артиллерийскую батарею, — Анастасия сморщилась, отодвинулась от него и хлопнула по плечу, не давая момента договорить. Из глаз побежали слезы.
— Тоже? Сам вызвался, да? Сам пошел? Сам просил? Тоже хочешь, как мой кузен? — она уже не различала границ и говорила в бреду. — Какие же вы все трусливые псы! Уходите на войну, чтобы сыскать славу и спрятаться от жизни! Велика честь! Не хочу вас больше видеть, Анатолий, не хочу и не увижу.
Она рванула обратно к коню, залезла и унеслась вдаль, оставляя после себя столбы полупрозрачного снега. Желторотову поплохело, и он залез обратно в сани с тяжёлым сердцем.
Анастасия, метаясь по комнате, перечитывала письмо, которое пришло этим утром. Она устало свалилась на постель и сжала пергамент в руках, улыбаясь сквозь слезы.
«Прошу меня сердечно простить за то, что я причинил вам боль в самый нелёгкий момент в вашей жизни. Это было оскорбительно с моей стороны — признаться в том, что коробит ваши чувства, Анастасия! Я полностью разделяю ваше мнение — все мы трусливые псы, — но сейчас хочу лишь сказать, что люблю вас. У нас было мало встреч, однако это не мешало мне любовно обводить вас взглядом и искать надежды на взаимность. Простите меня, Анастасия, и позвольте встретиться вновь. Мы уедем вместе. Куда бы вы ни захотели. Сегодня вечером у вашего дома, со стороны леса. До встречи, Анастасия. Ваш, Анатолий.»
К вечеру девушка собрала вещи, стёрла шёлковым платочком солёные слезы, надела лучшую робу и спустилась в комнату кузена, целуя его в лоб долгим грустным поцелуем и считая себя неблагодарной и ужасной. Он лежал смирно, бледный и мокрый, и Настя на мгновение помыслила остаться дома, однако тут же сорвалась и тихо ушла, прикрывая за собой дверь. Она оставила записку на обеденном столе и вышла из дома, переступая через высокие сугробы. Когда Анастасия пришла к назначенному месту, там было пусто. Вдруг послышался цокот копыт, из-за угла показалась карета. Шаленская прикусила ноющую губу и едва не подпрыгнула от радости; на щеках вспыхнул румянец. Кучер остановился, и из экипажа вытащилась женщина с резкими чертами лица. Почтительно склонив голову, промолвила холодным, скучающим тоном:
— Граф Анатолий Желторотов не прибудет. Он уехал в Москву, к жене. У той развилась горячка, — заметив ошеломлённый взгляд, женщина наклонилась ещё сильнее и сказала более дружелюбным и понятливым голосом, но не собираясь ничего объяснять. — У него жена в Москве. У той горячка. Он ничего не говорил, просто уехал, а мы пришли сами…сообщить.
Женщина помялась и залезла обратно, подгоняя кучера в сторону дороги. Анастасия стояла на морозе, плечи сотрясались в рыданиях, а сами глаза были сухими до того, что покраснели и распухли. Белые ручки задрожали, цепляясь за края соболиного плаща. Домой она ушла только при наступлении зябкого и тревожного рассвета, продрогшая и чувствующая себя обманутой.
Желторотов снялся с экипажа, поправил стоячий воротник и вдохнул морозную стужу. Пройдя по узкой, запорошенной снегом дорожке, он остановился у дверей дома и несмело ударил кулаком. Два раза. Из-за калитки, которую опутал цепкий кустарник, вылетела полная женщина старших лет.
— Граф Желторотов! — запищала она звучным липким голоском. — Дома нет никого. Князь Шаленский отбыл на именины своего племянника ещё с недельку назад.
— А что же… — Анатолий смущённо потёр нос, опустил глаза, и морщины на его лбу разгладились. Он выглядел постаревшим на несколько лет, хотя сейчас ему было от силы двадцать четыре года. — А что же Анастасия? Здесь она?
Кухарка помрачнела, её толстые щёки обвисли, а узкие кругленькие глаза сомкнулись, словно она задумалась о чем-то тяжёлом и трудном:
— Месяцев шесть назад замуж вышла. За кузена своего, Евгения, — Анатолий ощутил, как забилось его сердце.
— Но?..
— Зачахла, — продолжила кухарка, верно, знавшая Анастасию с ранних лет. — Зачахла не от печали, а от родильной горячки, Ваша светлость. И ребёночек вслед за ней ушел.
Анатолий задохнулся, обмер и заплакал, оборачиваясь спиной. Постоял, утопая обувью в зимней грязи, вытащил белоснежный платок и обтёр им лицо, краснея ещё больше. Он медленным разбавленным шагом побрёл вперёд покачиваясь, пока кухарка смотрела графу вслед и качала головой. Опираясь на дверь, запрыгнул в карету, наглухо захлопнул дверцу и упал на диван, прикрывая мокрые глаза.
— Поезжай, — крикнул он кучеру надломленным голосом. Мысленно Анатолий пожурил себя за несказанные Анастасии слова о том, что жена была не его, а Михаила Платонова, занятого в то время императорским указом, а не приезжал он потому, что увели на войну. Теперь он чувствовал себя покинутым псом. Одиноким и несчастным.
Кучер басовито прикрикнул на вороную лошадь, и карета резко свернула на Москву, пока под морозным солнцем в саду Шаленских цепенели увядшие яблони…