Качнулись языки огня
Под солнечным лучом,
Пустились по песку, шипя,
Покинутые днем.
Так лесом закатилось солнце,
И солнцем больше не вернется.
Завыл (неясно, почему?)
Гиперборей бедой,
Они, у времени в плену,
Окутанные мглой,
Спустили лестницу из слов
На тридцать пять шагов.
Рвалась узда проклятых штилей
Как исчезали ост-ро-ва,
Тонуло все: быки, кобылы,
Коряги, корни, флексии, уста.
Не ватиканские мозаики,
А разрушенье языка.
Они осмолили триеру,
И Ноем взошёл Соловьёв:
«Познай же себя, добудь веру,
Послушай посланье богов».
Поднялся филин с сухого плеча
И в лунный свет улетел, бормоча.
Махнул жирафу рукой
Гумилёв. К спасенью
Его пригласил с собой.
Накрыв руки вуали тенью,
С Гильгамешем она прошла,
Полумонахиней-полублудницей гордо себя назвала.
Восхищался крушением с палубы,
С бантом темным на шее, Бодлер.
Его лошадь, такую уж малую,
Швырял ветер на свой манер.
Рыча, рассыпались меж арками
Зычными рифмами, маршами яркими.
Слова бунтаря: «Пароход не для всех,
Не тобой, Пушкин, future писано.
Уплывай на плоту ямбовидных утех,
Есенин окна выкрасит ризами».
В каюте семиугольной
Сидит не с жабою, но в жабо
Хранитель ласточки черной невольной
Мандельштамово ухо востро.
Он варит кофе на спирту,
Буржуйку топит поутру.
Сорок дней и ночей отмерено-
Блоковский соловей летит.
Распахнулись ворота времени
Кто-то в трубку мне говорит:
«Перед нами Парнас лежит,
Камень первый с земли летит».