1 сентября. 1941 год
Дорогие, мамочка и папа, очень скучаю по вас. Жаль, что нам пришлось расстаться, хотя и понимаю, что так было нужно. Не волнуйтесь: тетя Света, конечно, странная, но все-таки не чужой человек и с ней все же лучше, чем в приюте.
Буду стараться писать вам почаще, хотя знаю, что большую часть писем мне отправить не удастся. Ну, пусть хотя бы останутся так, в виде дневника. Потом при встрече почитаете.
Никогда бы не могла подумать, что мне не будет хватать чернил и карандашей. Зинаида Петровна, наша учительница по математике, говорит, что можно делать чернила из свеклы. Но я еще не пробовала.
Кстати, у нас в школе теперь живут беженцы из Прибалтики. Зинаида Петровна надеется, что занятия смогут начаться к ноябрю. Тогда или беженцев расселят, или фашистов отгонят. А пока мы ходим заниматься к ней домой. Не все, конечно. Только те, кто живет поблизости.
Я уверена, что скоро погонит наша армия фашистов. Да задаст так, что мало не покажется! Осталось совсем чуть-чуть подождать.
Мы с Петей решили, что когда вырастем, то служить в Красной армии! Он — на флоте. А я военным корреспондентом. Только на суше. Меня же укачивает.
3 сентября 1941 год
Сегодня очень сильно бомбили город. Света накричала на Петю, потому что он расплакался и долго не мог успокоиться. Я так скучаю по тем вечерам, когда мы могли перед сном сидеть в обнимку и болтать обо всем подряд. Света такая неласковая. С ней не то, что обниматься, даже поговорить не о чем.
Я очень горжусь тем, что вы с папой сейчас сражаетесь с фашистами, защищаете нас. Петька уверен, что когда Гитлер встретиться с бою с нашим папой, – то будет бежать от страха в свою Германию аж пятки засверкают! Смешной Петька. Маленький еще. Я-то понимаю, что Гитлер в штабе сидит и не воюет. Командует только.
4 сентября. 1941 год
Вход в наш подвал сегодня привалило рухнувшим козырьком парадного. Как хорошо, что никого не зацепило. На время обстрела нас приютили соседи с первого этажа. Какие же они добрые! Дедушка Ваня подарил Пете бескозырку! Оказывается, он служил на броненосце «Потемкин»! Мы были в полном восторге, когда узнали. Когда дедушка Ваня рассказывал, что видел царя, я думала, что ему должно быть лет 100! А оказывается всего 67!
Какая удивительная жизнь у этого человека! Казалось бы, простой крестьянин из глубинки — а попал в историю! Он нам и про начало бунта рассказал, и про то, как матросы, захватив корабль, повели его в Одессу, надеясь, что тамошние моряки присоединяться к восстанию. И про суд рассказал, и про ссылку на Дальний Восток, про побег и про эмиграцию в Румынию. Дедушка Ваня только в 18 году смог вернуться домой. После революции.
Мы с Петькой слушали, разинув рот! Вот это судьба! Когда удастся раздобыть побольше бумаги и чернил – обязательно напишу об этом в нашу школьную стенгазету! Пусть все знают, какой интересный человек живет с нами по соседству.
А еще Света сегодня вдруг отдала нам свой паек. Весь! Пусть Петя и считает ее ведьмой, все-таки что-то доброе в ней есть.
Очень скучаю по вас, дорогие мои мамочка и папа.
8 сентября. 1941 год
Дядя Коля, с 3 этажа, сказал, что мы окружены. Фашисты взяли Ленинград в кольцо и по суше теперь к нам дороги нет.
Думаю, это ненадолго. Но как-то стало не по себе.
10 сентября. 1941 год
Все время хочется есть. Хлеба дают очень мало. 150 г! Держишь этот кусочек на ладони, а он будто и не весит ничего совсем. Мы с Петей размачиваем его водой. Он набухает. Его становится больше. Но пахнет он тогда хуже. Лебедой и еще чем-то горьким.
По городу ходит слух, что позавчера разбомбили Бадаевские склады. Мол, сгорело несколько тысяч тонн муки и сахара.
Тетя Оля из квартиры напротив сказала, что так мы скоро начнем есть собак и кошек. Она же пошутила, да? Я ни за что не буду этого делать. Петя тоже.
Выехать из города уже никак нельзя. Многие в надежде не пропустить момент и выбраться живут в новом порту в Осиновце. Ждут баржу.
Осень нынче ранняя и холодная. Надо думать, чем протапливать квартиру. Что будет зимой, даже не хотим пока думать. Надеюсь, наши придут и всех спасут.
1 октября. 1941 год
На днях Петя принес домой котенка. Нашел в луже возле парадного. Чуть не захлебнулась бедняга. Блохастая, но такая пушистая! Назвали Муськой. Игрючая! Света даже не ругалась. Буркнула что-то себе под нос и все. Это странно. Она в последнее время сама не своя. Нервная. Злая. Петя ее очень боится.
А Муська теперь спит с нами под одеялом. Мурчит как трактор. И так тепло от нее! Мы сначала кормили ее картофельными очистками. А потом она перестала их есть. Может, мышей ловит где-то…
Сильно заболела Танюшка, раньше она сидела с Петей за одной партой. В субботу ходили всем классом ее проведывать. Помню, на истории нам рассказывали о египетских мумиях. Мне кажется, они выглядели так, как сейчас Таня. Надеюсь, она скоро поправится.
5 октября. 1941 год
Очень хочется кушать. Не могу больше ни о чем думать. Раньше у меня крутило живот от протертого корня лопуха. Сегодня с Петькой обшарили все закоулки и пустыри. Не нашли даже гнилого. Петя все время плачет. Ночью очень напугал меня. Я проснулась от того, что он бьется головой об стену. Говорит, так меньше голод чувствуется. Я не пробовала. Боюсь, как бы он не сошел с ума.
7 октября. 1941 год
Муська принесла нам рыбу! Окуня размером с Петькину ладошку! Даже нет! Чуть больше! Ай да Муська! Мы орали на радостях так, что охрипли! Из чешуи и плавников сварили настоящую уху. Остальное засолили. Хватит дня на 3! А то и 4!
Мамочка, пап, надеюсь, вы тоже сыты и здоровы!
10 октября. 1941 год
Танюшка умерла.
15 октября. 1941 год
Я сегодня долго думала о смерти. Дедушка Ваня носит крестик. Он рассказывал, что после смерти душа попадает или в рай, если человек был хорошим и не грешил, или в ад, если сделал кому-то плохо. Вот я думаю: в прошлом году мы зло подшутили над школьным сторожем. Когда он по обыкновению заснул у ворот пьяный, накрылись простынями, кружили вокруг него хороводом и подвывали, как привидения. Помню, как он проснулся, как в панике убегал, как споткнулся через порожек и повредил ногу. Мы хохотали до упада, а он месяца два ходить нормально не мог. Хромал. Это плохой поступок. Я знаю, и мне до сих пор за него стыдно. Сторож-то был старенький и выпивал от того, что от него жена ушла… Я попаду за это в ад? Если да, то поделом мне. Заслужила. А Гитлер после смерти тоже в ад попадет? Но ведь Гитлер поступает с людьми хуже, чем мы тогда со сторожем. Значит, и наказание должно быть ему строже?
А вдруг в аду нет разницы в грехах и проступках? Вдруг в аду буду только я и Гитлер? Или ада нет, и дедушка Ваня ошибается. Но тогда получается, что и рая нет. А так хочется, чтобы Танюшка в рай попала. Там, наверное, конфеты есть и пирожные.
17 октября. 1941 год
Школы больше нет. Разбомбили до камушка. И беженцы погибли. И сторож. Он, кстати, выпивать-то перестал последнее время.
Зинаида Петровна заболела. Ослабела совсем. Но сказала, что занятия бросать нам нельзя! Мы же не тунеядцы какие-то. И родители должны нами гордиться. Поэтому теперь мы два раза в неделю будем ходить к Таисии Федоровне, учительнице географии.
Добираться только к ней далеко. А мне ботинки жмут. Я их хотела Петьке отдать. Но не босиком же мне ходить. Буду пока поджимать пальцы.
Мамочка, я так за вас с папой волнуюсь. Последнее письмо еще в июле получали от вас. Надеюсь, живы и здоровы. Очень скучаем мы с Петей.
20 октября. 1941 год
Муська пропала куда-то. Четвертый день ни слуху, ни духу. Рыдаем с Петькой целый день. Обыскались уже. И кушать очень хочется.
21 октября. 1941 год
Заболел дедушка Ваня. Доктор сказал, что у него пневмония. Я знаю, что когда у кого-то пневмония, ему надо лучше питаться. Петька решил отдать дедушке половину своей дневной пайки хлеба. Он сказал, что это в благодарность за бескозырку. Конечно, брат поступил благородно. Но как больно было смотреть, как он вечером по полу комья грязи собирал и в рот клал. Ему казалось, что это хлебные крошки.
Отдала Петьке свой хлебный паек. Перебьюсь как-нибудь.
25 октября. 1941 год
Вчера ходили со Светой по воду. Попали под обстрел. Да такой сильный, что у меня до сих пор голова гудит, как медный таз. Уши заложило. Не знаю даже, как уцелели. А сколько человек осталось на мостовой! Ты даже не представляешь, мамочка! Некоторые молча лежали, смотрели в небо, некоторые стонали, хрипели. Рядом с нами девочка такого возраста как я, лет 12, плакала. Рядом со своей мамой плакала. Мама погибла у нее. Я хотела ее обнять, забрать с нами, может быть. Нельзя же оставаться ей так посреди улицы! Потянула ее за рукав, она как-то скукожилась вся, обвисла на моей руке. Я ей говорю: «Ну, что же ты, вставай! Сейчас снова обстрел начнется! Слышь, метроном ускоряется!» Тяну ее. Глядь – а у нее ножек нет. Вот просто нет. Тряпочки окровавленные. Мне так страшно стало. А Светка хвать ее маму за ноги, сапоги сорвала, меня за руку схватила и прочь тянуть стала. Говорит: «Не жилец она. А мертвым и тем паче сапоги ни к чему. А тебе обуваться во что-то надо».
Вот сижу целый день сегодня. Плачу. Смотрю на эти сапоги. Боюсь прикоснуться. Они как будто живые. Как будто это члены чужой семьи и вот сейчас опомнятся и назад засобираются. Или скажут сердито: «Ну, чего вылупилась! Неси нас домой! Мы другой хозяйке служить присягали!»
Света вроде для меня старалась. А все равно как-то неправильно это: забирать сапоги у мертвых. Как думаете?
28 октября. 1941 год
Муська вернулась! Ухо оторвано! Шерсть вся в потеках кровавых, клочками засохшими висит. Лапа перебита. Как она доковыляла, не представляю. Принесла мышь! Вывалила нам под ноги и тут же свалилась без сил. Бедненькая.
Кстати, мышиное мясо очень даже вкусное. И пахнет лучше чем хряпа. Ничего вкуснее я давно не ела.
31 октября. 1941 год
Хотели проведать дедушку Ваню. Но его жена, тетя Сима, к нему не пустила. Сказала, слаб очень.
Лежали с Петькой целый день и смотрели в потолок. Там у нас в щели за лепниной таракан живет. Наглый. Ходит важно, будто он в доме хозяин. Поглядывает свысока. Интересно, а тараканы какие на вкус?
4 ноября. 1941 год
Света ведет себя очень странно. Перестала пускать нас в свою в комнату. Запирается там, гремит чем-то. Смотрит искоса, зло. Напевает что-то странное под нос. Возвращается домой за полночь, потом спит полдня. Тучная и плохо пахнет.
Еще немного и я поверю, что она ведьма. Петька мне это давно говорит.
6 ноября. 1941 год
Зинаида Петровна умерла. Всем двором хоронили. Много учеников ее бывших и нынешних пришло. Кто-то, прощаясь, сказал громко: «Отмучалась».
Не дает мне покоя эта фраза. После смерти нет ни голода, ни холода, ни боли. А до смерти все это есть. Так неужели смерть лучше жизни? Как так выходит?
7 ноября. 1941 год
Слушали по радио трансляцию парада ко дню Великой октябрьской революции на Красной площади. Выходит, слухи это, что Москву сдали! Ложь, что товарищ Сталин уже давно столицу бросил! Не взять Гитлеру город. Ни за что не взять. Теперь это всем ясно!
Смерть немецким оккупантам! Да здравствует наша славная Родина! Ура!!!
8 ноября. 1941 год
Дневную норму хлеба уменьшили до 125 г.
10 ноября. 1941 год
На улице жуткий холод. Зубы стучат. Руки не слушаются. С трудом притянула с Невы ведро воды. Дров не достать. Топим буржуйку мебелью. В нашей с Петькой комнате осталась только кровать. Она металлическая. Не горит. И буфет. Буфет жалко. Его ведь еще дед-краснодеревщик мастерил. Я помню, папа рассказывал.
13 ноября. 1941 год
Чтоб мы делали без Муськи! Хромая, ободранная, с вытекшим глазом, но день через день носит нам, то рыбешку, то мышь.
Тетя Оля собирает хвою для малышей из приюта. Еле ноги передвигает от слабости, но помогает, чем может. Заваривает. Делает настои. Нам тоже пить дает. Там, говорит, витаминов много. Так что мы держимся.
Есть надежда, что наши отвоюют Невский пятачок. Дорога хоть и узехонькая, но другой сухопутной связи с Большой землей у нас нет. Вот бы скорее выбили оттуда фашистов! Тогда заживем!
20 ноября. 1941 год
Таисия Федоровна, учительница географии, тоже умерла. От голода. Двое деток у нее осталось. Маша и Федя. Она им свой паек отдавала. Вот и умерла.
22 ноября. 1941 год
Снова хотели проведать дедушку Ваню. Но тетя Сима наругала нас и погнала прочь. А мы просто как лучше хотели. Может, поддержать, помочь чем-то. Воды натаскать, хотя бы. Странная она.
23 ноября. 1941 год
Мишка пропал. У нас во дворе, в доме напротив жил. Мать с ног сбилась, обыскалась. Мы тоже ходили, спрашивали, не видел ли кто. На крышу лазали, в колодец канализационный даже. Мало ли, упал, может, случайно. Нет нигде. Смешной такой был. Ему мать где-то унты раздобыла! Огромные! Красивенные! До самых бедер ему доходили. Еле ноги он в этих унтах переставлял. Со стороны на бабу-ягу в ступе был похож. Еще и платком шерстяным по самые брови замотан.
Хотя, почему я пишу «был». Найдется еще, может.
25 ноября. 1941 год
Фашисты снова бомбили город. Два раза сегодня! Мы с Петькой как раз на улице были. Воду домой тянули. До укрытия не успеть. Спрятаться негде. А вокруг земля трясется, света белого не видно. И грохот, и крики, столбы камня и пыли. Страшно так, мамочка, как никогда еще в жизни не было! Все, думаем с Петькой, конец нам. И тут кто-то сверху на нас как кинется! Как к земле прижмет! Закроет, как курица цыплят! Мы и дышать, кажется, перестали. И не разобрать: то ли это сердце так громко стучит, и мы живы, то ли молчит оно давно, а это просто метроном разрывается.
Когда успокоилось все вокруг, поднялись мы с Петькой, целы и невредимы. Огляделись. Оказывается, укрыла нас собой женщина молодая незнакомая. От смерти спасла. А сама погибла.
Так больно. Так жалко.
Обидно, что добровольцем меня на фронт не возьмут. Лично бы всех фашистов перестреляла!
28 ноября. 1941 год
Узнали сегодня страшное. Оказывается, дедушка Ваня умер почти месяц назад. Тетя Сима нарочно никому не говорила. И хоронить не захотела. Хлеб получала по его карточке. Так и жила с трупом в одной комнате целых три недели.
1 декабря. 1941 год
Кушать очень хочется. Все мысли о еде. Разрезали сегодня отцовский кожаный ремень. Долго размачивали в воде. Томили часа два на огне. Дров сожгли уйму. Гадость ужасная. Но поели.
Петька совсем высох. Похож на маленький скелетик. Страшно и жалко смотреть, как он мучается.
2 декабря. 1941 год
Прорвать блокаду нашим войскам никак не удается. Дядя Коля говорит, это потому, что Невский пятачок простреливается насквозь. Фашисты закрепились на ГРЭС и лупят по нашим из всех видов оружия.
Это значит, что надежда только на переправу через Ладожское озеро. Слава Богу, лед к зиме уже окреп. Говорят, что первые обозы с едой уже приехали в город. Скоро нам будут давать больше хлеба. А может даже сахар и галеты! Осталось чуть-чуть потерпеть.
3 декабря. 1941 год
После бомбежки вылетели все стекла в квартире. Пока дядя Коля нашел кусок фанеры, пока законопатил окна – комнаты выхолодились так, как будто мы не в доме живем, а посреди улицы.
Разломали дедов буфет. Топим. За окном -27. В нашей спальне -5 градусов. Одно радует: к реке теперь по воду ходить не надо. Снега навалило по колено!
Муськи нет уже больше недели. Это все. Я знаю, что она больше не придет.
6 декабря. 1941 год
Тетя Оля умерла.
8 декабря. 1941 год
Решила проведать деток Таисии Федоровны. Взяла пару луковиц на гостинец и пошла. Петька дома остался, обессилел совсем.
Еле добрела. Стучала долго, никто не отзывался. Толкнула дверь. Вошла. Лежат втроем. Стайкой сбились: Маша, Федя и тетя их, из Дубровки осенью приехала. Все мертвые. И видно, давно уже.
Кинулась по соседям. Говорю, отвезти надо бы к Смоленскому кладбищу, похоронить. А они только рукой махнули. Кому везти? На чем? Как? Сил нет даже с лестницы спуститься! Начала искать участкового. С ног сбилась. Не нашла.
Так и оставила их троих лежать стайкой. Отмучались.
14 декабря. 1941 год
Пропали близняшки Нюра и Геля из дома напротив. Малышки совсем, лет по 6-7 им. Вышли после полудня снега набрать и не вернулись.
Нехорошие слухи ходят. Даже боюсь думать об этом.
15 декабря. 1941 год
Не могу находиться дома. Петька почти не встает, в полусне что-то бормочет страшное. Света сама не своя. Глаза безумные. Закрывается у себя в комнате и смеется. А, может, рыдает. Кровь в жилах стынет от этих звуков. Мы с Петькой человеческого слова от нее уже давно не слышали.
Я собралась было вместо тети Оли хвою собирать. Вчера уходила с утра, так Петька мне в ноги вцепился. «Ася, не оставляй меня с ней!» — шепчет. Еле выпросилась. Обещала, что скоро вернусь и поесть что-то принесу. С трудом отпустил меня. Вернулась к вечеру. Светки дома нет. По крайней мере, из ее комнаты ни звука. Поесть я ничего не нашла. Заварила еловых шишек. Поила Петю с ложечки.
Так боюсь за него! Маленький он еще совсем, только-только 6 лет исполнилось. Откуда же его силам взяться! Никого роднее нет у меня в этом городе.
Слышала, как одна женщина, медсестрой в госпитале работает, грудничка подобрала на улице после обстрела. Живых рядом никого, а он кряхтит, кушать просит. Молока у нее нет, кормить нечем. Так она вену надрезала и по каплям поила.
Может, попробовать так Петьку покормить.
16 декабря. 1941 год
Сегодня снилось, как будто мы с Петькой и родителями на даче. Мама печет блины на завтрак. Такой аромат доносится из кухни, что просто слюнки текут. Я просыпаюсь от предвкушения, бегу на кухню. Хватаю прямо со сковородки свежеиспеченный золотистый блин. Он горячий! Обжигает пальцы. Я роняю его на пол. Мама смеется заливисто. А я падаю на колени и начинаю жадно собирать с паркета маслянистую лепешку, засовываю ее в рот, глотаю не жуя.
И просыпаюсь. С простыней во рту.
18 декабря. 1941 год
О Светке вторые сутки ни слуху, ни духу. Я волнуюсь. Она, конечно, странная. Пусть и седьмая вода на киселе, но все же родственница. Порасспрашивала соседей, поискала по улицам и дворам. Нет нигде. Может, заглянуть к ней в комнату? Она строго-настрого запретила это делать, но вдруг она приболела: ни встать, ни на помощь позвать не может. Или умерла, не дай Бог.
Дверь закрыта на замок. Завтра, если Светка не объявится, попрошу дядю Колю отпереть.
19 декабря. 1941 год
Дядя Коля все же выбил дверь. Меня в комнату не пустил. Тут же позвал жену и велел привести участкового. Что там он увидел – не знаю. Одно только удалось мне рассмотреть, когда поднялась на цыпочки и заглянула взрослым через плечо: унты! Огромные и красивенные. Очень похожи на Мишкины. Странно, откуда они у Светки.
25 декабря. 1941 год
Расстреляли Светку. Тут же нашли и расстреляли.
Не могу поверить, что она на такое способна. В голове не укладывается. Как так получилось? Почему мы ничего не заподозрили?
Может, она не только Мишу…?
Очень страшно думать об этом. Но еще страшнее знаете что? Мамочка, папочка, простите меня, если сможете… Страшнее всего думать о том, что как было бы хорошо, если бы она и нас с Петькой…
31 декабря. 1941 год
Рано утром по радио сообщили, что Красная армия освободила Керчь и Феодосию. Радости нашей не было конца! Мы обнимались с Петькой и плакали.
Значит, скоро и нас освободят! Осталось только чуть-чуть потерпеть.
А еще сегодня в доме культуры давали новогоднее представление. Была елка! Говорят, даже мандарины раздавали!
Только мы с Петей не смогли пойти. Сил совсем не было.
1 января. 1942 год
С Новым годом, мамочка и папа! Я знаю, что все будет хорошо. Мы разобьем фашистов! Мы обязательно победим!
7 января. 1942 год
Есть совсем нечего. Вчера сорвала со стен обои и соскребла с них немного клея. Сварила. Съели с Петькой в один присест.
Сегодня нет сил даже встать с кровати.
10 января. 1942 год
На улице -40. Топить нечем. Дома не осталось ни книг, ни мебели. Скоро придется сжечь и этот дневник. Дядя Коля обещал к вечеру раздобыть немного дров.
Продуктов за январь еще не получали.
12 января. 1942 год
Пишу коряво, потому что рука онемела, совсем ее не чувствую. Очень холодно и все время хочется спать. Кровь из вены почти не льется. Петька так жадно сосет мою руку, что, кажется, не осталось ни капли.
Скорее бы весна. Осталось чуть-чуть подождать.
15 января. 1942 год
Я теперь совсем одна. Вот и Петька отмучался.
Никому нельзя говорить об этом. Никому. И думать об этом нельзя. Зато у меня теперь две хлебные карточки. Пару недель протяну, а там и наши придут.
Победа будет за нами!
