1
Марина весело шагала по неизменно серому пейзажу Санкт-Петербурга, и бодрое постукивание её каблучков, казалось, оживляло улицы вокруг. Улыбка на рано повзрослевшем и уже начавшем стареть лице сияла, как небольшое солнце, выделяя Марину на фоне остальных прохожих, хмурых и безрадостных.
В её руках был пакет с роскошнымплатьем, ангельски красивым, словно украденным у какой-то из диснеевских принцесс. Как долго они с мужем недоедали и откладывали деньги, чтобы купить это сокровище! И как нелепо это выглядело в мире, бьющемся в предсмертных конвульсиях… Хотя, если говорить прямо, такой способ сойти с ума от безысходности был одним из самых безобидных и даже внушал уважение.
По крайней мере, большинство тех, кого можно было увидеть или услышать на улицах, напоминали психов либо в маниакальной, либо в депрессивной фазе. Кто-то в странных балахонах бродил по улицам и призывал сжигать больных детей, некоторые в отчаянии топились в Неве, а наиболее предприимчивые просто «под шумок» грабили магазины. На фоне этого кромешного безумия инфантильная доброта Марины смотрелась даже мило.
Из нескольких квартир вокруг был слышен женский плач, из доброй половины доносились стоны и всхлипы, редко, примерно раз в полтора-два часа, можно было услышать протяжные, истошные вопли тех матерей и жён, которые в полном отчаянии решались на самое страшное – убить своего ребёнка, лишь бы над ним не властвовала странная болезнь. Когда-то люди думали, что подобные ситуации навсегда ушли из жизни людей, оставшись где-то в тёмном средневековье, но XXIвек показал, что это не так.
И тем не менее, Марина выглядела счастливой. Внутри она, конечно, счастлива не была, но не хотела, чтобы люди вокругвидели это. Особенно она не хотела показаться грустной одному конкретному человеку – своей любимой дочке, которая теперь как никогда нуждалась в маминой любви и улыбке, что бы ни происходило с миром. Больная страшным недугом девочка встречала в этот день своё четырнадцатилетие, и любящая мать хотела, чтобы она хотя бы на секунду почувствовала радость.
Из окна на левой стороне улицы вдруг вывалилась прелестная фарфоровая кукла. Она разбилась вдребезги, превратив своими осколками асфальт вокруг в подобие калейдоскопа, отражавшего свет фонарей самым причудливым образом. За ней следом в оконном проёме появилась стройная женщина лет сорока, вся в слезах, и тоже прыгнула, украсив тротуар изящными кровавыми узорами. «Ещё одна семейная трагедия. Ещё один ребёнок обратился», — пронеслось в голове у Марины. Удивлять подобное перестало уже давно.
Никто на всей Земле не мог сказать определëнно, когда и как возникла кукольная чума, но о еë разрушительных последствиях было известно всем. В самых различных семьях дети начали внезапно обращаться в кукол: их кожа становилась твёрдой и хрупкой, как фарфор, глаза превращались в стекло, а сердцебиение постепенно замедлялось, пока не останавливалось вовсе. Ребёнок, заболевший кукольной чумой, переставал смеяться и плакать, не чувствовал боли и не испытывал никаких эмоций. Он начинал смотреть на мир всё более холодным стеклянным взглядом, и с каждым часом в нëм становилось всё меньше человеческого и всё больше кукольного.
Самый страшный этап наступал в конце, спустя две-три недели после того, как сердце пациента останавливалось окончательно. В этот момент некогда живое существо навсегда превращалось в игрушку. Учёные бились над разгадкой этого феномена с самого возникновения болезни, но пока все результаты их исследований сводились к одному неутешительному выводу: процесс необъясним с точки зрения биологии и, что важнее, полностью необратим.
Когда Марина отомкнула дверь в свою просторную квартиру, она обнаружила Настю сидящей в гостиной на диване и безразлично смотрящей какое-то видео. Её сердце остановилось ровно неделю назад. На скрип петель и шаги она ответила лишь мимолётным взглядом в сторону матери, холодно поздоровалась и снова уткнулась в экран. Происходящее там давно не вызывало у неё интереса, как, впрочем, и всё остальное, но по какой-то странной привычке она продолжала коротать однообразные дни, безразлично глядя в телефон. Наверное, так было проще справиться с безысходностью.
Тяжело вздохнув, Марина сняла пальто и повесила его на крючок. Посмотревшись немного в зеркало, она улыбнулась настолько беззаботно, насколько вообще могла в такой ситуации, взяла пакет с платьем и быстрым шагом направилась к гостиной. Как только видео было поставлено на паузу, стеклянные глаза Насти безразлично перевелись на лицо её матери, которая, ласково глядя на свою дорогую куколку, протягивала ей платье.
— С днём рождения, Настенька! Расти большой! Мы с папой тебя очень любим! – на этих словах она, едва не заплакав, кинулась к Насте и заключила её в объятия. Зачем? Отчасти чтобы показать ей свою любовь. Но в основном чтобы не видеть, каким до ужаса спокойным взглядом дочь на неё посмотрела.
— Спасибо. – произнесла она совершенно ровным тоном. – Я тоже люблю вас. Пойду примерю платье.
Она без проблем выскользнула из тёплых материнских объятий, взяла подарок и мерным шагом направилась в свою комнату. Как только дверь за ней закрылась, Марина опустилась на колени и наконец перестала сдерживать слёзы.
2
Когда часы пробили четыре, Настя всё ещё играла в странную игру на телефоне. С ней вместе этим занималась подруга, тоже кукла, но на более ранней стадии. В основном она мало чем отличалась от Насти, их отделяла друг от друга лишь одна деталь: сердце подруги всё ещё билось, так что она, пусть глупо и неинтересно, до сих пор пыталась шутить и получать от игры удовольствие.
Насте это быстро надоело, и она выключила телефон.
Подойдя к своему столу, она посмотрелась в зеркало. Стеклянные глаза в очередной раз увидели, во что превратилось её лицо. Никаких эмоций это не вызвало. Лишь укрепило ощущение усталости – единственное, что чувствовала Настя в последнее время. Она с тоской положила зеркало обратно, и в этот момент что-то привлекло её внимание. Клочок бумаги лежал на краю стола, словно брошенный всеми бродяга. Раскрыв его, девочка прочла обрывок стихотворения:
Весь мир в запустении. Жить стало странно.
Не радует купол небес голубой.
И вроде бы всё замечательно, да, но
На этой строке стихотворение заканчивалось. Настя не помнила, когда его написала, лишь смутно понимала, что было это до болезни, когда творчество находило в отклик в тогда ещё бившемся сердце. Теперь же это всё потеряло смысл, и любые увлечения сменились одним – чувством всепоглощающей усталости, постоянной, как сама вселенная.
— А чего я вообще хочу? – спросила Настя сама у себя, опять взяв в руки зеркало.
Она немного постояла, глядя в пустоту. А так ли это важно? Детские мечты остались в прошлом, смерть подошла вплотную… Настю снова накрыло волной смертельной утомлённости. Она безвольно плюхнулась на кровать.
Сколько она так пролежала, не думая ни о чём, точно бы не смог сказать никто. В реальность её вернул лишь звук автомобильных шин. Папа вернулся с работы. Подойдя к окну, Настя увидела, как он, улыбаясь, достаёт из багажника пакет с тортом и вразвалочку ковыляет к дому. «Они так стараются. Постараюсь на этот раз выглядеть радостней.» — шепнула себе девушка.
Подойдя к зеркалу, она несколько раз попыталась изобразить счастливое лицо. Ничего не получалось, улыбка выглядела либо страшно, как у психопата, либо слишком тускло и наигранно. Хотя чего ещё было ждать от куклы? Она старалась раз за разом, чтобы её лицо выглядело довольным, пока примерно на двадцатой попытке отец не позвал её на кухню.
Торт уже стоял на столе, и все четырнадцать свечей горели ярким пламенем. Родители сидели рядом и с восторгом смотрели на дочь.
— Поздравляем! Ну, скорее, задувай свечки! – разносилось по комнате.
Настя зажмурилась. Она действительно хотела сделать своей семье приятно, так как чувствовала себя их должницей, но чувствовала, что ничего не получится. Поток ветра погасил пламя, и на лице Насти возник нелепый оскал – лучшее, что у неё получилось перед зеркалом. Несмотря на трагикомичность этого зрелища, родители казались воодушевлёнными.
— Поздравляю тебя, солнышко! Ты стала такой большой! – раньше отец любил называть Настю куколкой, но в последнее время по понятным причинам не делал этого. – Мама рассказала, что купила тебе платье. Тебе понравилось?
— Да. Спасибо большое. – неловкое подобие улыбки не сходило с лица девушки.
— У тебя прекрасная и очень заботливая мама. – он обнял Марину и продолжил. — Но не думай, что у меня нет подарка! Ты любишь кино? У меня есть билеты для всей семьи!
— А кинотеатры разве не закрылись?
— Не все. В одном сейчас будет вечерний показ одного хорошего фильма.
— Кто-то что, до сих пор их снимает?
— Нет… Это старый фильм времён моей молодости. Но он очень интересный. Я уверен, тебе понравится. Тем более, сходить в кинотеатр сейчас далеко не все могут себе позволить. Что скажешь?
— Идея мне нравится.
— Ну и замечательно! Тогда собирайся, через пару часов выходим. И надень, пожалуйста, то платье. Я очень хочу на него посмотреть.
— Хорошо.
— Ты уже уходишь? Не хочешь тортика? Я купил твой любимый.
— Я позже поем. Спасибо.
Она ушла к себе и растворилась в новой волне тоски. Её стеклянные глаза безвольно уставились в потолок. Только теперь она в полной мере ощутила, насколько велика была разница между ней и теми, у кого ещё билось сердце. Тревожные мысли подступили к ней вплотную, и она опять предпочла сбежать от них в спасительную бессмыслицу виртуального мира.
3
Путь в кино был неблизким, но кукла, не чувствуя физической усталости, проделала его легко. По пути ей встречались и другие дети, заражённые опасной болезнью, они шли то поодиночке, то компаниями, кто-то смеялся, а кто-то, как Настя, молча смотрел вперёд, но всех их объединяло одно – застывший взгляд стеклянных глаз, моментально дававший понять, что смех и шутки звучат лишь по какой-то неизжитой нелепой привычке. Так же собаки перед смертью дрыгают ногой, словно куда-то бегут, просто потому что не могут представить себе жизнь без бега.
Аналогично вели себя и куклы, гуляя и веселясь, как до остановки сердца. Они пытались казаться себе живыми, пытались разогнать свою извечную утомлённость иллюзией, что они ещё могут радоваться чему-то и чем-то интересоваться. Настя мало чем отличалась от них, когда искала утешение в играх и соцсетях, по сути таких же пустых, как этот громкий смех, уныло раздававшийся в полумраке.
Насколько хватало глаз, куклы были повсюду. Грустные и весёлые, общительные и одинокие, мёртвые окончательно и только наполовину, они смеряли мир своим стеклянным взглядом, превращая любые мысли и действия в бессмыслицу. Смерть была единственным закономерным итогом для них, и все они, пусть и не признаваясь себе в этом, тайно её желали.
Дойдя до кинотеатра с небольшим опозданием, Настя с родителями села в последнем ряду наполовину пустого зала, и фильм тут же стал ей совершенно неинтересен. Он повествовал о каких-то грабителях, укравших у археологов золотой шлем, и очень нравился родителям, судя по их счастливым улыбкам. Когда они смеялись, Настя улыбалась для проформы, в то же время всё глубже погружаясь в собственные мысли.
Учёные, говоря, что куклы ничего не чувствуют, были не совсем правы. У них действительно пропадали все физические ощущения и привычные эмоции, но что-то продолжало шевелиться внутри, словно жизнь постепенно тлела, как уголёк. У большинства она угасала быстро, у некоторых – боролась до конца, но неизменно проигрывала под натиском холодного фарфора, попросту неспособного чем-либо гореть.
«Они так стараются снова сделать меня той, кем я была… — неспешно тянулись настины мысли, пока герои фильма весело сбегали из тюрьмы, — Но почему я не могу оправдать их надежды и просто стать такой? Что мне мешает? Наверное, проблема во мне самой. Наверное, мне не стоило рождаться.»
Заметив через некоторое время, что дочь перестала улыбаться, родители переглянулись. Им очень хотелось сделать ей приятно в этот день, но всё, похоже, было напрасно. Грустно взглянув на дочь, они сказали, что уже поздно и предложили прогуляться до дома, по пути купив чего-нибудь сладкого. Кукла не стала возражать.
На улице уже стало темнее, и больные стали встречаться гораздо реже. Холодный ветер пробирал до костей, и взрослые то и дело вздрагивали от мороза, пока Настя спокойно шла по серому мощёному тротуару. Плач в квартирах к ночи стихал, но крики на улицах раздавались всё чаще – древний город раздирали бандиты, мародёры и просто психопаты, получившие в умирающем мире полную свободу действий. Ночной Петербург из-за эпидемии стал очень опасным местом, как, в прочем, и любой другой крупный город.
У одного из переулков Настя услышала странные всхлипы, однако не видела их источника. Родители, также слыша эти звуки, огляделись и на всякий случай сбавили шаг. Из закутка неподалёку выскочила странного вида женщина с растрёпанными волосами и закричала:
— Дочка… Люди добрые!.. Бедненькая!.. На помощь!
— Здравствуйте, что случилось? – добродушный отец остановился и наклонился к женщине. – Мы можем чем-нибудь вам помочь?
— Ой, добрые люди! Храни вас Господь! Пошли, тут недалеко. Моя бедная доченька! – прорыдав всё это, женщина зашагала в переулок.
— Идём отсюда. – Марина схватила отца за локоть. – Я ей не верю.
— Человеку нужна помощь. Мы же не можем просто пройти мимо. Тем более в такие тяжёлые времена.
— А вдруг это ловушка?
— Эй, добрый человек? Вы идёте? Бедная моя дочурка! – сокрушалась в темноте пострадавшая.
— Вот что. Вы с дочкой идите домой, тут осталось всего около километра, а я постараюсь помочь. Пока. Скоро увидимся, – он поцеловал Марину и Настю, встал и направился в переулок.
— Ох, ну что за человек! – вздохнула Марина и отправилась за ним следом.
Она надеялась, что просто перенервничала, и её муж, с ветеринарного института отличавшийся поразительными гордостью и великодушием, был прав. Однако эти надежды достаточно быстро растаяли, когда переулок оказался тупиком, а сзади появился неприятного вида мужчина с ножом. Дама, приведшая их сюда развернулась и тоже вынула лезвие. Чувствовалось, что и без того мрачный город внезапно окончательно почернел.
— Итак, бежать вам некуда, — немного нервным тоном начал мужчина, — но мы не хотим вас убивать. Нам просто нужны деньги. Отдайте их нам, и мы вас отпустим.
— Да. Это тупик, вы уже никуда не скроетесь.
Отец сначала удивлённо, а потом с презрением оглядел грабителей. Очередная отчаявшаяся семейная пара, потерявшая источник заработка, оказалась слишком слаба, чтобы жить дальше честно.
— Послушайте лучше меня. Мы видели ваши лица. Теперь мы можем вас опознать. Моя жена прекрасно рисует, так что сделать фоторобот не составит проблем. Вас найдут и накажут. Так что лучше просто отпустите нас. Мы забудем об этом происшествии и не станем никому о вас доносить. Идёт?
— Хватит болтать. Нам нужны деньги, — женщина, успевшая незаметно обойти заложников ситуации, теперь стояла рядом с мужем и жала несчастную семью к стенке. – Без них мы не уйдём. Это… Острая необходимость. Извините.
Отец подошёл к Марине и что-то ей шепнул. Она кивнула и немного пообщалась с дочерью. Та тоже выразила согласие. Обстановка накалялась.
— Мы не можем дать вам деньги. У нас самих осталось очень мало, мы еле сводим концы с концами. Извините, мы бы действительно хотели вам помочь. Но это просто невозможно. Отпустите нас.
— Да что вы говорите! Вы просто не представляете, в каких условиях мы оказались. Мы… — в этот момент она запнулась. – Серёжа!
Мужчина, стоявший рядом с ней, был моментально сбит с ног. Отец отчаянно кряхтел, пытаясь отобрать у него нож, но это было не так уж и просто. Марина и Настя побежали из тупика, что было мочи, пользуясь ситуацией, но грабительница преградила им дорогу. Она грубо отпихнула куклу, так, что та покрылась трещинами, ударившись о стенку, и попыталась схватить Марину, видимо, забыв, что держит в руках нож.
Предсмертный хрип дал всем присутствующим понять, что жизнь Марины оборвалась. Серёжа на секунду перестал сопротивляться отцу и удивлённо посмотрел на жену. Он не хотел становиться убийцей. Этого замешательства было достаточно для того, чтобы его же нож вонзился ему в горло. Отец пребывал в ярости из-за смерти своей возлюбленной. Не вынув оружие из трупа, он кинулся на грабительницу, немедленно ответившую ему выпадом. Завязалась потасовка, в которой раненый безоружный мужчина быстро превратился из охотника обратно в жертву и теперь отчаянно боролся за жизнь.
Настя, придя в себя, вся в трещинах, сначала не поверила своим глазам. Мать, вся в кровавых узорах, лежала прямо перед ней. Асфальт был также заботливо выкрашен красным. Несколько капель попали ей даже на новое платье, прекрасное, как рассвет. Над её отцом в это время высилась ужасная фигура, похожая на саму смерть, и лишь последними усилиями с каждой секундой слабеющего отца тот оставался жив. В холодных стеклянных глазах не мог отражаться ужас, но в потрескавшейся фарфоровой груди, казалось, что-то зашевелилось.
Она, шатаясь, поднялась на ноги. «Почему я такая ничтожная? Почему родители вынуждены жертвовать всем, просто чтобы порадовать меня? Если бы не я, мы бы вообще сюда не пошли. Я должна искупить свою вину перед ними. Должна доказать хотя бы самой себе, что я хоть на что-то способна, что я достойна хотя бы малой толики того, что у меня есть», — шумело у неё в голове.
На секунду Насте показалось, что она почувствовала удар где-то внутри себя. Что у неё, как у людей, потекла кровь из раны. Но на это было некогда обращать внимание, и девушка зашагала дальше. Она подошла к Серёже и заглянула в его глаза, такие же стеклянные, как и у неё самой. Она начала понимать. Начала понимать всё.
В голове заиграл какой-то странный ритм, слова в котором становились постепенно всё различимее. Это был старый стишок, который она когда-то не дописала. Голова прямо-таки гудела: «Весь мир в запустении. Жить стало странно. Не радует купол небес голубой. И вроде бы всё замечательно, да, но…»
— Счастливой я стать могу лишь через боль… — прошептала Настя, глядя на мертвеца. В груди снова что-то ударило, но на этот раз сильнее. Маленькая рука потянулась к ножу в окровавленной шее.
Вторая грабительница не успела понять, от чего она умерла. И без того испачканное платье покрылось новыми узорами. Отец поднялся на ноги, ошеломлённый произошедшим. Не найдя слов, он упал на колени, обнял Настю и тихо расплакался.
Из ступора его вывел странный звук, исходящий от дочери. Необычное ритмичное постукивание. Когда он всё-таки решился посмотреть на Настю, его удивлению не было предела.
По лицу дочери текли слёзы.
