XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

I

Был исключительно мерзкий день. Весна, ещё слишком ранняя, чтобы явить миру красоту цветения и оживления природы. Моросил дождь, напоминавший скорее негустой туман. Всюду грязь и лужи от прошедшего не так давно более сильного дождя. И дома из красного кирпича, где-то из жёлтого, такие пёстрые-пёстрые.

Стена из кирпичных домов огораживала небольшой скверик с вековыми кряжистыми тополями, более-менее аккуратными плиточными дорожками, парой скамеек и какой-то причудливой металлической, чёрной фигурой по центру. Так на неё взглянешь – вроде и понятно, что изображено, но стоит уйти от неё куда-то – через пять минут даже приблизительно не вспомнишь.

Воскресенье. Он сидел на одной из лавочек и безразлично разглядывал изгибы металлической фигуры по центру. Он был высок, широкоплеч. На лице уже давно не бритая щетина, под глазами мешки, лицо изрезано морщинами. Он был не так уж и стар: ему недавно стукнуло тридцать пять, но выглядел он гораздо старше.

Он думал, курил, и чем дольше он разглядывал фигуру, которая постепенно складывалась в причудливо изогнутое дерево, тем мрачнее становились его мысли, и тем старее он выглядел.

Где-то завопила полицейская сирена. Он вздрогнул, глубоко затянулся, выдохнул дым, ссутулился. Нервно облизнул губы. Теперь он не смотрел на фигуру. Его взгляд бегал по швам плитки, по остаткам снега, по блеску грязи. Он начал нервно постукивать ногой. Но сирена стихла, он нервно кашлянул и снова выпрямился.

Мимо проходила женщина с коляской. Тихо скрипели колёса. Женщина остановилась, что-то тихо говоря ребёнку, лежавшему в коляске. Мужчина оцепенел, и уставился на неё, словно увидел что-то невероятное, невозможное. Женщина ощутила на себе его взгляд, посмотрела искоса и пошла дальше уже быстрее. Он поджал губы. Посидел немного. Затем не выдержал, встал, потоптался на месте, отряхнул брюки и, засунув руки в карманы, спешно направился к подъезду.

II

Шесть утра. Он вскочил с кровати, будто кто-то заорал у него прямо под ухом. Сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Замер и прислушался к окружению. За окном противно визжала полицейская сирена.

Он пробормотал себе что-то под нос и встал. На ощупь, не включая свет, прошёл на кухню, достал из холодильника бутылку из тёмного стекла и сделал пару глотков. Руки его дрожали, а зубы стучали об горлышко. Он даже пролил немного на себя. Поставил бутылку на место, взъерошил короткие каштановые волосы с явной проседью. Провёл ладонью по лицу, пытаясь хоть как-то успокоить расшалившиеся нервы.

Солнце медленно вставало над домами. Он заглянул в холодильник и убедился в том, что кроме бутылки в нём ничего не было. Он решил, что надо бы уже сходить в магазин.

Погода была чуть получше, чем вчера, когда он сидел на этой же самой скамье. На улице было безлюдно. Понедельник всё-таки. Он прошёлся по центральной аллее скверика, шаркая ногами по плитке. Одежда его была грязной, потрёпанной, а местами просто рваной. Его руки тряслись слишком сильно, чтобы зашить её.

Он вышел из сквера и за пределы стены домов. Вдохнул горьковатый воздух около трассы, от которого отлично защищал сквер и дома. Прошёлся по улице уже привычным путём. Он живёт в этой квартирке уже около пяти лет и выучил всё наизусть. По трассе снова пролетела полицейская машина. «Что-то они зачастили», – пробормотал он себе под нос.

Выйдя из магазина, он пошёл уже быстрее. Было прохладно, а он одет недостаточно тепло. На пять минут же, смысл одеваться? Он шёл, смотря себе под ноги, и продолжал размышлять.

– Эй! – послышался голос. Он поднял голову и увидел улыбающегося мужчину примерно его возраста, только выглядевшего куда моложе и опрятнее. – Лёха! Ты что ли? Да неужели!

– Ну я, – тихо ответил Лёха, позволяя незнакомцу себя обнять. Когда его отпустили, он внимательно всмотрелся в его лицо. Оно казалось ему до боли знакомым. Они точно виделись, виделись не раз, и эти воспоминания были очень тёплыми, мягкими, как ластящаяся кошка. Хорошие события, хорошие времена, о которых он мало что помнил.

– Что смотришь, как на баран на ворота? Не помнишь что ли?

Лёха покачал головой. Он всё ещё не понимал, что это за человек и что ему нужно. Он чувствовал тёплую ностальгию, слышал мальчишеский смех, чувствовал запах долгого лета, но не мог вспомнить.

– Не помню.

– Слава, – незнакомец протянул руку. Лёха её пожал. – Мы учились вместе в школе. Вспоминай же, ну!

Лёха продолжал недоуменно разглядывать того, кто назвался Славой. Через пару секунд усмехнулся своей памяти:

– Никак не могу вспомнить. Но верю, что с тобой было круто.

Слава покачал головой. Похлопал его по плечу.

– Ладно, мне надо бежать. Авось пересечёмся ещё.

Слава скрылся из виду, а Лёха ещё простоял на месте, почесал щетину. И побрёл дальше, уже помедленнее. Но чем ближе он подходил к дому, тем тоскливее ему становилось. Он кое-как заполз в свою квартиру и, не раздеваясь, практически обессиленный упал на ближайший стул.

В его голове на миг вспыхивали и тут же гасли воспоминания о чём-то далёком, родном, но уже навсегда ушедшем. Он не мог уловить картинок, но мог чувствовать. Достал пачку сигарет из внутреннего кармана куртки. Внимательно рассмотрел надпись, сулившую ему инфаркт. Выпустил пачку из рук. Она с тихим стуком упала на пол. Лёха откинулся на спинку стула, закрыв лицо руками. Потёр пальцами переносицу. С кряхтением встал и прошёл на кухню, к окну.

Окна выходили в сквер. По дорожкам бродила та же женщина, что и вчера. Ребёнок вроде как весело смеялся и тянул к ней свои маленькие ручонки.

В его голове смеялись пятиклассники. Один из которых – он сам. Он сжал пальцы на голове, словно хотел вырвать себе несколько прядей волос. Что-то нечленораздельно промычал. Постоял несколько секунд неподвижно. А затем аккуратно сел на диванчик у кухонного стола, достал телефон и набрал «112».

– Алё. Да. Я хочу сообщить о преступлении, – он вздохнул. – Я убил человека.

III

Участковый смотрел на него, как на полнейшего придурка, каким тот себя и чувствовал.

– Почему только сейчас? – спросил полицейский, глядя ему в глаза.

– Я не мог, – прошептал он. – Ну не мог я. Думал, а хрен с ним, забудется. Кто-то же и не совестится никогда, не парится. А я… ну не такой я. Не смог так дальше жить. Каждый раз при звуке сирены дёргался… совестливый я.

– Вы ведь понимаете, что вас посадят, причём, скорее всего, надолго?

– Понимаю.

Повисла недолгая тишина, участковый ещё что-то писал. Лёха сидел неподвижно, как каменный.

– Так, для протокола… что конкретно вы сделали?

– Ну… кхм. Это был вечер, декабрь, года два назад… да, два. Женат я был, девчонка – меня моложе лет на девять. Молодюсенькая совсем, кровь с молоком, сами понимаете. Красавица – каких сыскать. Счастлив был, как дурак, когда она согласилась замуж за меня выйти. Но дурак-то дурак и есть. Оно ж до свадьбы как? Всё радужно, всё в ажуре. А как под венец, так начинается…

– Ближе к делу, уважаемый, – участковый нетерпеливо постучал ручкой по столу. Лёха мелко закивал.

– Да-да, я уже… Ну, пить я начал, как последняя сволочь. Она мне всё мозги пилит – а я всё больше пью. Ну дык вот, декабрь. Снова сцепились мы с ней что-то, я снова напился… а у нас сынку было годик, или около того… да, год да три месяца, точно. Ну мы повздорили: я по мордам ей, да так, что отлетела. Раза три. За шиворот – и вышвырнул к чертям собачьим. И ребёнка туда же. Она к вам писать ничего не стала, пожалела видать. А сынка-то покалечил я случайно… не выжил он. Да и ей идти некуда была, не знаю, как она – оклемалась, нет? Только про сына точно знаю. Как-то так…

Участковый быстро что-то дописал. Отложил ручку и протянул документ.

– Распишитесь, пожалуйста.

Лёха покорно поставил свою подпись. По его щекам катились слёзы. А в голове звучал мальчишеский смех – звонкий, чистый, тёплый и совершенно не озабоченный никакими серьёзными взрослыми проблемами и сволочизмом.