Я смотрю в зеркало. Отражение послушно глядит на меня в ответ. Протягиваю руку, касаюсь стекла кончиками пальцев – и чувствую только гладкую поверхность. Медленно убираю ладонь.
За два года со своего появления оно ни разу не оживало у бабушки дома.
Оно и неудивительно. Я устало вздыхаю и иду дальше. Коридор окутан мягким полумраком и прохладой, под самым потолком вьётся вырезанный в стене узор. Он опутывает весь дом – в детстве я часто ходила из комнаты в комнату, рассматривая каждую деталь. Это работа моего прадеда. Он защитил это место, сделал его безопасным, скрытым от глаз недоброжелателей.
Два года я знала решение проблемы. Переезд домой, руны прадеда, помощь бабушки: возвращение к семье. Я надеялась разобраться сама – это всего лишь отражение, какой-то мелкий дух, – но ничего не сработало. Я окуривала его травами, читала заклинания, создавала обереги. Никакого результата. Словно кроме зелий я ничего не умею.
Захожу на кухню и моргаю от бьющего в глаза света. Солнце после дождя слишком яркое – так непривычно после темноты моей квартиры. Воздух пахнет сушеными травами, особенно выбивается полынь, заставляя меня сморщиться. Киваю бабушке, которая уже за столом. Подхожу и сажусь напротив.
– Ты давно не заходила, – говорит она, двигая ко мне кружку с горячим чаем. – Что случилось?
Нити пара переплетаются над чашкой, устремляясь к потолку. Я касаюсь их кончиками пальцев, и они послушно обвивают мою ладонь, вырисовывая незамысловатые узоры. Это – первое, чему я научилась в детстве. Такое чувство, что на этом я и остановилась.
– Небольшие неприятности. Ты знаешь что-нибудь о зазеркалье?
– Тебя беспокоит кто-то оттуда? – Спрашивает бабушка, нахмурившись. – Давно?
– Вроде того, – пожимаю плечами. – Это существо не вредит мне, но стало надоедать. Хочу избавиться от него.
Оно появилось после переезда. Поначалу не мешало мне: могло помахать рукой или улыбнуться. Иногда смеялось – этот смех похож на треск льдов весной, – а иногда касалось зеркала, и тогда по стеклу трещинами расползалась чернота. Я не обращала внимания. И тогда моё отражение заговорило.
Поначалу этот голос напоминал тихий шёпот словно из-за спины: также шепчется тьма в безлунные ночи. Только потом он начал набирать силу, множиться, эхом растекаться внутри головы. Сейчас некоторые фразы отражения звучат оглушающим колоколом – повторяясь и повторяясь, они долго не покидают моих мыслей.
– Давай я схожу с тобой в город, – предлагает бабушка, взяв меня за руку. – Посмотрю на него, и мы вместе что-нибудь придумаем.
– Нет, нет, – я качаю головой, забирая ладонь. – Всё не так плохо, правда. Я разберусь сама. Просто… что можно сделать с отражением? К ним, наверное, нужен особенный подход?
Бабушка не должна видеть мою квартиру. Она начнёт волноваться, станет предлагать вернуться домой, она решит, что я не справляюсь. Нет. Я смогу сделать всё сама – достаточно того, что я прошу помощи.
– Зазеркалье, наш мир – это две стороны одной монеты, – бабушка стучит по столу пальцами, погрузившись в раздумья. – Ты привыкла только к одной, и поэтому не поймёшь другой. Но способ защититься есть, и ты с ним хорошо знакома.
Я поджимаю губы, понимая, о чём – о ком, – она говорит. Всё-таки прадед.
– Живёшь ты здесь или нет, но этот дом всегда открыт для тебя. И его память особенно. Поднимись в библиотеку и перечитай дневники прадеда, хорошо? Даже самые простые руны закроют твой дом от незваных гостей.
– Хорошо.
Когда-то давно руны очаровывали меня, но я бы никогда не смогла добиться в них высот – потому не стала даже пытаться. Сейчас я сомневаюсь, что мне хватит сил даже на самые простые из них. И хватит ли духу опять воспользоваться библиотекой своей семьи.
Но выбора у меня уже нет. Мне нужно варить зелья, а с отражением это уже невозможно.
– Может, повременишь с работой? – Мягко интересуется бабушка. – Она тебя ослабляет.
Вздыхаю и качаю головой.
– Эти зелья кормят меня, – виновато улыбаюсь. – Придётся идти на жертвы.
Мои зелья лжи – единственные такие на рынке. Остальные помогут обмануть пару человек, замять неудобное дело, внушить что-то другому. Но мои?
Они как дымовая завеса перед глазами. Выпей зелье – и сам поверишь в собственную ложь. С ним ты станешь кем угодно, забыв о неуверенности, слабости или страхе. Не вспомнишь о боли: потерях и смертях, предательствах и разлуках. Больше не увидишь преград к лучшей жизни. Обманывать других людей несложно, но искусство самообмана? Оно даётся не каждому. А я – гарант, что фальшь не всплывёт никогда.
Мои зелья способны обмануть даже эликсир правды.
– Это не зелья, лучик. Это яд. Ты не видишь этого сейчас, но он уже отравляет тебя.
– Я осторожна при варке! – На самом деле, не особо, но это неважно. – Всё хорошо, я буду в порядке. К тому же, у меня нет других вариантов. Я нашла свою нишу, которую никто не займёт. А что со мной станет, если я столкнусь с настоящей конкуренцией?
Ведьминский рынок стал страшным местом. Не можешь предложить чего-то особенного – тебя затопчут сотни других продавцов. У моей семьи никогда не было с этим проблем. Их записи и исследования тому подтверждение. Прадед был талантливым начертателем, до сих пор немногие его заклинания смогли расшифровать. Прабабушка могла срастить живое и мёртвое. Бабушка известна качеством своих целебных зелий – непростое искусство. Многие ведьмы скорее искалечат клиента, чем помогут ему.
Я таким похвастаться не могу. Даже рецепт зелий лжи я нашла в библиотеке семьи, а не придумала сама. Он лежал меж книг: маленький листок без подписи, исписанный почерком, который я не встречала в других дневниках.
Бабушка смотрит на меня с сочувствием и качает головой. Я отвожу взгляд. У меня правда нет другого выхода.
– Когда ты решишь закончить с ними, ты всегда можешь вернуться домой. Мы вместе что-нибудь придумаем, – заверяет она меня. – И ещё. Если записи прадеда не помогут, ты обязательно попросишь у меня помощи, договорились?
– Конечно.
Конечно же я не буду.
Бабушка тепло улыбается. Потом кивает на нетронутый чай, и я послушно беру кружку. Делаю несколько глотков – бабушка добавила шалфей. Он должен расслаблять, но мне только напоминает о зельях лжи.
Лучше отвлечься и не думать о них – хотя бы сейчас. Окидываю взглядом кухню, надеясь зацепиться взглядом за что-то, и замечаю бабушкину тень. Дома она часто ходит сама по себе, редко занимая положенное место. Сейчас и вовсе клубком свернулась на подоконнике, напоминая греющуюся в солнечных лучах чёрную кошку. Не хватает только тихого мурлыкания до полного сходства.
– Рада снова видеть твою тень. Как она?
– Наслаждается уходящим летом. Думаю, – бабушка хитро прищуривается, – нам обеим есть чему поучиться у неё.
Я хмыкаю. Тень – осколок её души. Ведьмы вообще часто раскалываются. Они выплёскивают свою магию, свою суть в мир, и та оседает в нём затухающими искрами. Танцующие у огня тени на шабашах, пение ветра, закручивающиеся вокруг капли дождя – всё это частые спутники волшебства. Но иногда отламываются кусочки настолько большие, что они обретают собственное сознание.
– Иногда я скучаю по нашим приключениям, – тихо говорю я, не отрывая взгляда от неё.
Тень присматривала за мной в детстве. Несмотря на отсутствие голоса, она – чудесная рассказчица: стены обращались сценой, когда тень начинала рисовать на них истории. Иногда мы ходили гулять, и тогда лес открывался передо мной с новой, незнакомой стороны.
С ней я не боялась темноты.
– Моя старушка тоже, лучик. Но она стала слишком упрямой с годами. Однажды она привыкнет к твоему переезду.
– Думаешь? – Я смотрю на бабушку.
– Я знаю, – она мне подмигивает. – Всё-таки, мы – части целого.
Я улыбаюсь.
– И раз в тебе течёт моя кровь, – продолжает бабушка, – то она часть и тебя тоже.
Хмыкаю и смотрю на тень ещё раз. Она выглядит мирно и спокойно сейчас, а раньше уходила, стоило мне показаться на пороге. Может быть, всё и правда наладится.
– Ты никогда не рассказывала, как она появилась у тебя.
Бабушка опирается подбородком на ладонь, погружаясь, как мне кажется, не в самые приятные воспоминания. На секунду я жалею о своём вопросе, но скоро лёгкая улыбка освещает её лицо.
– Скорее, мы появились друг у друга, – ласково произносит она, всё ещё находясь скорее в своих воспоминаниях, чем рядом со мной. – Тень напомнила мне, кем я являюсь. А я помогла стать ей большим, чем просто осколком моей личности.
Невольно улыбаюсь в ответ, когда бабушка вновь обращает тёплый взгляд на меня. Рада слышать, что у этой истории был хороший конец.
– А теперь иди и посмотри, какие из рун прадеда ты сможешь повторить дома, – отвечает бабушка, вставая из-за стола.
И эти её слова возвращают меня в реальность. Ком тревоги вновь подкатывает к горлу.
Я киваю, встаю и иду к лестнице, ведущей на чердак. Смотрю наверх – последний раз я была там, когда нашла рецепт зелий лжи. Почти два года назад.
Поднимаюсь. Тихо поднимаю люк, почти бесшумно опускаю его за собой. Теперь я точно отрезана от остального мира, и кроме меня и этой библиотеки не существует ничего. Сжимаю губы в тонкую нить, оглядываюсь. Ничего не изменилось.
Я смотрю на пылинки – они витают в солнечных лучах, потревоженные моим приходом, – делаю шаг вперёд, позволяя ступням утонуть в мягком ковре. Вдыхаю запах нашей библиотеки – шкафов из дубового сруба и древних книг, – и чувство такое, будто кто-то заботливо растрепал мне волосы и ласково рассмеялся над волнением.
Но от этого становится только тяжелее дышать.
Я любила приходить сюда в детстве. Брать дневники прадеда, ложиться на небольшой диван и читать о его исследованиях. Я ничего не понимала в рунах, но это и неважно. Его голос оживал в моей голове, мне казалось, что он рядом, делится сокровенными тайнами своей жизни. Я радовалась его открытиям, огорчалась неудачам. Моё сердце билось быстрее, когда он говорил о нашем доме. Я не знала прадеда – но была уверена, что мне знакомо тепло его объятий.
Подхожу к дальнему шкафу у круглого окна. Единственный, чьи полки обвивают лозы плюща. Не просто растение – ожившая часть дома, творение моей прабабушки, его ветви растут прямо из шкафа, а корни уходят глубоко в стены. Я слышала, что плющ означает вечный круговорот от смерти к новому возрождению. Именно здесь и хранятся все записи моей семьи. Одни – полноценные книги в твёрдых обложках, а другие – просто сшитые меж собой листы. Я касаюсь дневников прадеда.
– Мне опять нужна помощь, – говорю совсем тихо.
Беру в руки первый дневник прадеда, глажу пожелтевшие листы кончиками пальцев. Сажусь на диван. Когда-то ровный, округлый почерк мог заменить мне реальность – но сейчас я только пробегаю глазами по строчкам, задерживаясь на рисунках и описаниях рун. Он уделял много времени основам. Может быть, в этом его секрет.
Что важнее для меня сейчас – эти основы избавят меня от отражения. Обязаны. Если оно никогда не появлялось в этом доме – значит, руны способны его сдержать. Уж пару рисунков я смогу повторить.
Спускаюсь вниз, прощаюсь с бабушкой и обещаю зайти на днях – рассказать, что у меня получится. Правда, я едва ли смогу. Отражение мешало мне работать последние недели, теперь нужно срочно варить свежие порции зелий.
Обуваясь в коридоре, я привычно кидаю взгляд на зеркало. Надеюсь, мне показалось, что отражение едва заметно ухмыльнулось.
***
Я захожу в квартиру, на ощупь нажимаю выключатель. Лампочка моргает несколько раз, и прихожая заливается искусственным светом. Смотрю на зеркало. Оно закрыто тёмной тканью, точно также я сделала и в ванной. Теперь, если всё сработает, мне больше не надо будет прятаться.
Не разуваясь, иду к тумбе и достаю чёрный маркер – я подписываю им банки с ингредиентами. Потом снимаю ткань. Отражение давит ладонями на стекло, мир по ту сторону залит мраком.
– Что, своих мозгов не хватило? Опять у своих подсмотрела, что делать?
Его голос – шипение змеи, скрежет ножа по металлу. Я морщусь, снимаю колпачок с маркера.
– Ты не избавишься от меня так просто. Мы связаны.
Я осторожно вывожу руны на стекле. Первая показывает истинный облик – я поглядываю на отражение, но то лишь прищуривается, не меняя своей личины. Вторая причинит боль недоброжелателям. Третья закрывает дом для чужаков. Прятать руны нельзя, нужно оставить их на виду.
Почему-то ничего не происходит. Под кожей муравьями копошится страх.
– Ну? – ухмыляется отражение.
– Наверное, им нужно время, – пытаюсь звучать твёрдо и спокойно.
– Конечно, конечно. Ты самые простые руны повторить не можешь. Прискорбно.
Рунам наверняка нужно время – напитаться силой, заработать, – так ведь? К ночи я точно останусь одна. А сейчас пора взяться за зелья. Мне нужно на что-то жить.
– Рецепт – и то не твой. Ты украла его у семьи и сбежала из дома. Ты не заслуживаешь своих родных. Только пользуешься их знаниями.
Я переехала в город из-за работы. Самый важный ингредиент в зелье – эссенция чистой лжи. Это чувство, а чувства не только тяжело обращать в материю, запирать в склянках – их нужно ещё и найти. Город решил эту проблему.
– Иди к чёрту, – отвечаю отражению и ухожу на кухню.
Оно говорит что-то ещё, но я стараюсь направить все мысли на дело.
Иду на кухню. Она маленькая, соединена с гостиной. Здесь я и делаю зелья. На столе стоит несколько кастрюль, рядом разместились ряды склянок, бутылок. Надо бы убраться: на полу остались мелкие пятна от пролитых отваров и какие-то засушенные цветы, да всё не успеваю. Солнце сюда не попадает: окна закрыты плотными шторами. Ложь не терпит света.
Я открываю холодильник, достаю кувшин с росой – собрала на прошлых выходных. Из шкафа беру стеклянные банки с полынью и шалфеем, два небольших мешочка: один с крошкой лунного камня, другой с солью.
На плиту ставлю небольшую кастрюлю, зажигаю слабый огонь. Неприятное ощущение ползёт по спине – как и всегда. Я только приступила к работе, а уже чувствую себя подавленно.
Выливаю росу в кастрюлю. Она – залог чистоты зелья. Роса правильно понимает намерение ведьмы и никогда не искажает смысл.
Открываю полынь, морщусь от резкого запаха. Насыпаю её – первый ингредиент раскрывает свои свойства сильнее всего. Травяная крошка начинает закручиваться в росе по кругу. Отставив банку с полынью, беру шалфей и добавляю его тоже. От травинок тянутся тонкие нити цвета – зелье начинает окрашиваться.
Убирая стеклянные банки в сторону, я замечаю в их отражении смазанную ухмылку отражения.
Немного выждав, в центр насыпаю чуть-чуть крошки лунного камня. После того, как я солью зелье, нужно будет осторожно собрать её и закопать в лесу.
Отхожу от плиты, сажусь на стол, обняв себя руками. Полынь, шалфей, лунный камень – они даруют защиту, впитывают негатив. Моё зелье сейчас исполнено самых светлых намерений и свойств.
Самый сложный этап – испортить это зелье. Извратить его ложью. Всё хорошее я использую, чтобы сдержать эссенцию лжи, не позволить ей контролировать человека.
Я жду, не двигаясь, пока над кастрюлей не начинает подниматься пар. Потом осторожно беру из дальнего шкафа маленькую склянку с густой, чернильной жидкостью. Она хватается за стенки сосуда, точно пытается выползти, дотянуться до меня. Сердце сжимает тревога. Склянка ледяная, ладонь словно проткнули десятки иголок – но я стараюсь не обращать внимания на боль. Осторожно откручиваю крышку над кастрюлей и резким движением выливаю эссенцию лжи в неё прежде, чем она успеет зацепиться за пальцы.
Жидкость начинает пузыриться, шипеть, чернеть, на глазах уменьшаться. Я кладу использованную склянку в мешочек с солью и отставляю подальше. Над кастрюлей резко взвивается чёрный дым, кашляю, но не отхожу – нельзя. Нужно выждать правильный момент.
Зелье густеет и сереет, становится похожим на ртуть, бурление успокаивается. Ещё мгновение – и оно замирает, успокаивается, обращается зеркалом. Я выключаю огонь.
А потом вижу в отражении собственное лицо с вздутыми чернеющими венами и отскакиваю.
Хочу что-то сказать – но не могу издать ни звука.
Я пытаюсь вдохнуть, но лёгкие неожиданно обжигает, они словно стекленеют, не двигаются, покрываются трещинами, и эти трещины горят-горят-горят. Боль растекается по венам кипятком, ноги подкашиваются, я, кажется, падаю – мир меркнет, залитый мглой. Моя кровь бурлит, моё тело разрушается изнутри.
Кашляю. Лёгкие будто рвутся на лоскуты. Что-то цепляется за меня изнутри, рвёт когтями, пытается удержаться, взвывает. Из ноздрей валит чёрный дым, мне не хватает воздуха, и на секунду не остаётся ничего, кроме боли.
И стука сердца. Слишком громкого стука сердца.
Когда сознание возвращается ко мне, я чувствую облегчение.
Я протираю глаза, мир обретает чёткие очертания. Я смотрю наверх – под потолком клубится чёрный дым, и ужас пронзает сердце иглой.
Осторожно встаю, ноги дрожат и почти не держат. Держась за кухонный гарнитур, плетусь к шторам и открываю их. Закатное солнце резко бьёт по глазам, на мгновение я не вижу ничего, кроме яркого света. Распахиваю окно.
Зелье будет испорчено.
К чёрту.
Опираясь на подоконник, дышу городским воздухом. С улицы доносится шум проезжающих машин, разговоры прохожих. Смотрю на небо разбавленного синего цвета, высотки, украшенные тёплыми пятнами солнца, и запускаю руку в волосы, сжимая их у корней. Отголоски боли ещё звучат в моём теле, слабость тянет якорем к земле. Ветер касается моей кожи – никогда ещё это чувство не было таким приятным.
Что произошло? Я варила зелья лжи сотни раз за эти два года. Никогда не случалось такого. Меня могло тошнить, клонить в сон – но это обычные последствия от работы с такой материей. А это… Это уже ненормально.
Чем этот раз отличается от других?
Ещё раз вдыхаю полной грудью и иду в прихожую. В зеркале на мнимой тумбочке сидит моё отражение, глаза весело прищурены. Смотрю на руны – они сияют белизной.
– Ну, что, поздравляю! – Отражение хлопает в ладоши. – Твои руны сработали. Понравилось?
Вот ответ. Вот отличие. Мои собственные руны. Почему они обернулись против меня?
Отражение искренне наслаждается моим замешательством, улыбаясь всё шире и шире.
– Ты сама отравляла себя. Разве нет?
Голова начинает болеть. Я морщусь, массирую виски пальцами.
– Это же так просто! Решить, что ты ни на что не годна, и даже не пытаться этого изменить. Просто смириться. Принять за истину.
В затылок точно вбивают гвозди. Я сжимаю голову ладонями, зажмуриваю глаза.
– Ты так хочешь избавиться от меня, да? Но от себя не убежишь.
Я поднимаю глаза на отражение, догадка освещает мои мысли.
– Я твой осколок, – произносит оно, – нравится тебе это или нет.
На моих ладонях остаётся чернильная темнота, когда я убираю их от головы. Сколько лжи впитала я сама, пока дышала парами зелья?
– Я проснулась во тьме, – лицо отражения искажает злоба, оно приникает к стеклу. – Я не знала ничего, кроме ненависти. Ты не научила меня ничему другому. Ты не слушала меня, игнорировала, затыкала, а тьма всё сгущалась, мир вокруг гас. Я не знала, что делать! А ты пыталась избавиться от меня, каждый день я слышала об этом, но что с тобой будет, если я сгину? Кем ты станешь тогда?
Я смотрю на него, и впервые за ядом вижу боль. Вина когтистой лапой сжимает горло.
Мы отравляли друг другу жизнь. Но у меня всегда была бабушка, был дом, были тёплые воспоминания о прошлом. А у моего отражения не было никого, кроме меня.
– Мне жаль, – говорю едва слышно.
– И чем это мне поможет? – выплёвывает оно в ответ.
Я забираюсь на тумбочку со своей стороны. Мы, наверное, впервые настолько близко.
– Не знаю, – отвечаю. – Но я хочу помочь тебе стать большим, чем просто осколок.
Отражение недоверчиво прищуривается.
– В этот раз я буду тебя слушать. Обещаю.
***
Сегодня тоже прошёл дождь. Бабушкин сад ещё зеленее обычного, на листьях сияют солнечные капли. Пахнет так приятно, даже сладко – воздух здесь совсем другой, не то, что в городе. Я подставляю лицо лучам, вдыхаю полной грудью. Вкусно. Смотрю наверх, теряясь в бесконечной синеве. Верхушки сосен касаются неба, их посадил ещё мой прадед. В детстве я всё ждала, когда какая-нибудь тучка запутается в иголках – тогда я могла бы забраться наверх и потрогать облако.
– Ну, рассказывай. Разобралась со своей проблемой?
Мы с бабушкой сидим на скамейке, держим в руках кружки с чаем. Её тень тут же, лежит на земле, ничем не выдавая свою волшебную натуру. Уверена, она тоже с интересом ждёт ответа – хотя, может, о чём-то уже догадывается. Я заглядываю в чашку – отражение с интересом оглядывается вокруг.
– Да. Теперь у меня тоже есть осколок.
Бабушка поднимает брови. Потом делает глоток чая и задумчиво хмыкает.
– Значит, прадедовы руны не сработали?
– Вообще-то, сработали. Только на мне, – неловко отвожу взгляд. – Я решила оставить зелья лжи. Ты не будешь против, если я перееду сюда, пока не освоюсь в новой сфере?
– Это всегда был и будет твой тоже дом, лучик, – бабушка заботливо хлопает меня по спине. – А ты уже придумала, чем займёшься?
– Если честно… я бы хотела попробовать руны. У меня уже есть дневники прадеда, остаётся дело за практикой.
Она довольно улыбается.
– На моём веку ты – первая, кто смог повторить его записи.
