IX Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Наш мастер замогильным голосом с излишней драматичностью рассказывает легенду о шуте-мученике. Она известна в тесных кругах комиков и артистов, да и всех тех, кто решил постичь тонкое искусство людского смеха. Искусство, как оказалось, действительно тонкое. Возможно, кому-то и не дано его постичь?

«Судьба, в которую влюблен, дает мне право

Смеяться даже над королем!»

-Король и Шут

Издавна шуты жили на два мира. Не являясь знатью, они всегда находились при ней и пользовались особыми привилегиями. В своих потехах и песенках им разрешалось переходить все границы дозволенного. По крайней мере так было обычно.

Однажды королевская свита явилась в общество дураков. Оно являло собой труппу уличных артистов-театралов. Среди них водились избранные музыканты, танцоры, ну и шуты. Совсем недавно на трон вступил новый король, который оказался на редкость хмур, придирчив и обидчив. Свита его побаивалась и вечно пыталась угодить. Поэтому приближенные, решив поднять королю настроение, отправились на поиски шута. Они внимательно посмотрели и выбрали самого талантливого: того, кто быстрее всех бегал, выше всех прыгал и сочинял самые оригинальные песенки. И все вместе они направились во дворец, доложили о своем возвращении и отвели шута к королю в тронный зал. Тронный зал был просторный, по нему разлеталось гулкое эхо. Тощий костлявый король в широком платье вальяжно сидел на троне. На его лице красовалась мрачная, слегка устрашающая гримаса. Почти не размыкая губ, он проговорил низким голосом:

– Ну-с, шут, чего расскажешь? чего покажешь?

Шут же, ни капли не смутившись, с задором начал пританцовывать и рассказывать известную всем считалочку:

«А на следующую ночь

Я зарежу твою дочь,

А дочь не моя,

А дочь короля,

А король на рынке…»

Король закричал:

– Остановите это, прекратите! Совсем не смешно, давай что-нибудь другое.

Шут перекувырнулся и продолжил с той же уверенностью:

«Ты конечно же умён,

И в королевстве освещён,

Но в деле царском карапуз,

Ведь всех сильней, конечно, туз!»

Шут залился хохотом, однако королю было не до смеха. Чувство юмора у короля напрочь отсутствовало, и он воспринимал в штыки все шутки, направленные на него. Свита в тронном зале оценила настроение короля и испугано опустила головы. А король же побагровел и сказал в сердцах:

– Ну, это беспредел! Стража, где моя стража?! На костер этого преступника. Он меня оскорбил! Сжечь его немедленно.

Тут уверенность и улыбка шута померкли. Он не сразу осознал, что его ждет казнь. Понимание пришло, лишь когда покорная стража короля схватила его под руки. Казнь? Но за что? Неужели за простую и безобидную песенку? Шут стал извиваться и молить короля о пощаде. Но гордость самовлюбленного короля оказалась задета слишком сильно, а обида засела в сердце. Правитель мог выбрать виселицу или гильотину, но решил подольше помучить обидчика.

Палачи сработали быстрее некуда, и костер почти сразу оказался готов. Зачем зря тратить места в королевской темнице? Шута привязали, и сухую древесину подожгли.

Вместо криков еще долго раздавался ужасающий смех. Прах шута разлетелся по всему миру. И с тех пор, в каждом человеке живет свой внутренний шут. Именно тогда, когда мы позволяем ему переступить мнимую черту дозволенного, в человеке проявляется смех.

«Ведь я не шут у трона короля»

– Алла Пугачева

Провинциальный цирк с оригинальным названием «Арлекин» достался моему отцу от его отца, а отцу отца от его отца: логику наследственной передачи уловить несложно. Многие поколения трудились в цирке, да и по сей день он работает весьма успешно. Мои родители были «самозанятыми» клоунами. И нет, это вовсе не оскорбление, а действительно профессия, причем довольно непростая. Семейное дело нельзя было предать, хотя на самом деле не особо-то и хотелось. Я с детства проводил в этом месте больше времени, чем в нашей квартире, поэтому привык к нему и даже полюбил. Мне нравилась цирковая суета и живые эмоции зрителей. Вот только среди людей в цирке я так и не прижился, уж больно гнетущая для меня была обстановка. Циркачи-профессионалы вечно занимались своим делом. Я же, по их мнению, не приносил никакой пользы. Однако сыну начальника просто так не скажешь это в лицо. Но имелось у меня и оправдание: я был настолько худой, что аж кости выпирали, и вся одежда висела мешком, поэтому не годился в гимнасты, силачи и дрессировщики. Хотя бы в работу родителей вписывался неплохо, правда чаще бывал за кулисами в роли подай-принеси. И этому тоже находилось оправдание.

Наверное, чувство юмора должно передаваться по наследству вместе с цирком? Увы. Идиома «нужно быть смешным для всех» давно себя изжила, впрочем, как и моя фантазия. Пару раз я выходил на манеж в клоунском костюме (и даже с красным носом), и, признаться, неплохо отыгрывал свою роль в номере-антре. Но ключевое слово – роль. У меня была поставленная речь, отточенные движения, однако этот природный задор и харизма почти полностью отсутствовали, что и делало все мои выступления блеклыми. «В семье не без урода», как говорится.

На вид ничего серьезного? Возможно… Но вспомним про наследование цирком, семейную традицию, и сможем представить обеспокоенность родителей. Сыну уже под двадцать пять лет. Родителям становится тяжело тянуть «Арлекин» на себе, и, как все люди преклонного возраста, они начинают морально готовиться к уходу из этого мира. Но достойного преемника на горизонте было не видать. Я на эту роль совсем не годился. Публика меня не любила, значит особым авторитетом среди коллектива я тоже пользоваться не стал бы. У моих родителей прекрасно получалось совмещать руководство цирком и клоунскую работу. Из моих же кривых рук все валилось.

Эта безмолвная мысль и мертвое напряжение каждый день и каждый час висели над нами с родителями страшной тенью. Первым начать разговор осмелился отец. И, честно, это была не самая приятная беседа:

– Сын, ты же прекрасно понимаешь сложившееся обстоятельства?

– Конечно, отец. Меня это тоже волнует, однако выхода из ситуации я пока не вижу.

– Говорят, чувство юмора появляется еще в детстве, под влиянием окружающей обстановки. Но, как видишь, говорят неправильно. А может мы с мамой что-то сделали не так. В любом случае, уже поздно жалеть и меняться. Умение рассмешить мы в тебе развить не сможем, но попробуем еще раз заняться хотя бы твоим артистизмом. Недавно я нанял нового художественного руководителя в цирк, и настоятельно советую, чтобы ты познакомился с ним, присоединился к актерам и посетил хотя бы одно занятие. Я тебя не так часто о чем-то прошу, но в этот раз, пожалуйста, прислушайся ко мне.

Не в силах отказать отцу, я лишь покорно опустил глаза. За всю мою жизнь, он правда не так часто меня о чем-либо просил и никогда не настаивал на цирковых занятиях, зная, как тяжело мне это давалось. Поэтому я не стал разбивать его последнюю надежду на светлое будущее своего цирка, ну и сына.

Уже на следующий день, новый худрук (в народе – мастер) собрал для знакомства всех артистов в одном из незамысловатых тренировочных помещений. Мне не нравилось находиться вместе с коллективом по уже известным причинам. И эта встреча доставила много неприятных ощущений, хотя и длилась от силы минут пятнадцать. Я встал поодаль от остальных, при этом мне было хорошо видно и слышно мастера, окруженного артистами. Он представился, рассказал о планах на следующую постановку и отпустил их. Помня просьбу отца, я конечно же остался. Знал ли я тогда, чем это обернется?

Мастер был коренастым человеком среднего роста. Он выглядел бодро и радостно, но на мое присутствие отреагировал недоверчиво и с читаемым вопросом: «Что ты здесь забыл?» Но после моего оправдания и просьбы отца расслабился, и, изобразив что-то вроде улыбки, произнес:

– Что ж, присаживайся, раз остался.

Я недоуменно повел бровью. По близости не было даже подобия стула или кресла, а только одинокие акробатические стоялки в углу. Но увидев, что мастер усаживается прямо на пол, я повторил за ним. Замогильным голосом с излишней драматичностью он начал рассказывать легенду о шуте-мученике. Опять же недоумевая, я сказал с не скрытым пренебрежением:

– Бросьте, я это слышал миллион раз!

– Слышал, но не слушал. А теперь послушай, ну и подумай заодно.

Мастер продолжил рассказывать историю. Я с большим скептицизмом выслушал рассказ, который знаю почти наизусть.

– Вижу, ты все знаешь. И что же ты понял из легенды? – со смешком спросил мастер.

– Ну-у, нельзя шутить злые шутки, это может быть чревато последствиями, – ответил я, совершенно не понимая, чего от меня хотят.

– Хм, понятно. Ты даже рассуждаешь как…, впрочем, ладно. Лучше подумай, кто из героев больше похож на тебя? Вопрос не требует твоего ответа здесь и сейчас. Иди, а потом вернешься, и я тебя выслушаю.

Со смешенными ощущениями я попрощался с мастером, покинул помещение и направился домой. Проведя остаток дня в подвешенном состоянии, я так и не смог найти ответ на поставленный вопрос: «На шута я явно не походил и его судьбе не завидую. А король слишком противный человек. Что вообще за дурацкие вопросы?» Хотелось напрочь забыть про вопрос, мастера и разговор с отцом, но они никак не оставляли. Я полночи ворочался, не в силах заснуть от нахлынувших мыслей. Поэтому решил, что завтра сразу же с утра помчусь в цирк. И я явился даже раньше родителей, чего никогда не бывало прежде. Правда новый мастер оказался ответственным работником – он уже был на месте и опять сидел на полу того же тренировочного помещения. Не знаю, что он такого писал в своей тетради, но внимания на мои шаги не обратил совершенно никакого.

– Кхм, извините, я так и не смог найти ответ на вопрос, – начал я. – Но очень хочу его узнать.

– Ты – король, и даже рассуждаешь как он, – заявил мастер резко, не подняв и взгляда.

– Почему король-то? Я не такой… – отказываясь принимать слова мастера всерьез, огрызнулся я.

– Если не король, то кто ты тогда? Шут что ли? – со стальным спокойствием отреагировал он на мои слова. Зато на меня, наконец, посмотрели.

– А я никто! И причем тут вообще легенда?

– Вспомни концовку: «Именно тогда, когда внутренний шут переступает черту, в человеке проявляется смех». А ты, как король, не разрешаешь себе перешагнуть через эту границу. Ты должен стать шутом у трона короля, и повторить свой номер на манеже, держа эту мысль в голове.

Тогда я не совсем понял все то, что мне сказал мастер. Помню, что сначала я замер в оцепенении раздумий, а потом пулей вылетел из помещения. Но я обратил внимание на его слова, которые спустя время обретают все новые и новые смыслы. В тот день эта фраза действительно смогла перевернуть мою жизнь. Разумеется, в легенде нет ничего волшебного (наверное), просто мастер оказался прав: я впервые не только послушал, но и прислушался, а главное задумался над сутью смеха, который должен исходить изнутри. Чуть позже я снова решился выйти на манеж и попробовать еще раз с совершенно другими мыслями и отношением к происходящему. И я стал шутом, который служит публике. Я позволил себе переступить ту мнимую черту. Это было сложно и страшно, но все-таки где-то глубоко внутри смутно чувствовалось, что мне понравилось. Честно, выступление было по-прежнему отвратительно, но оно было чуть менее отвратительно, чем прежде. А главное, я знал, что вернусь на манеж еще не раз.