К потолку роскошного кабинета взвилась струйка бледного дыма, сплетаясь с предморозной прохладой и ледяным аккордом из мятных леденцов, смолистой канифоли и цветков нарцисса.
В просторную комнату без углов, напоминающую невысокий цилиндр, едва проникали лучи блеклого света, которые никак не могли рассеять царящую в помещении полутьму. Полотно плотных, иссиня-черных штор вдруг всколыхнулось с тихим шорохом, и через щель в приоткрытом окне в комнату проник поток прохладного ветра.
Сидящий за столом поперхнулся и закашлялся, прикрывая рот рукавом пиджака. Когда приступ кашля прошел, Он мотнул головой и усмехнулся едва слышно. Его рука потянулась к стоящей на столе фигуре.
Перед ним был темный широкий стол, с левой стороны заставленный аккуратными стопками бумаг, а с другой… С другой были молдавская пирамидка с секторами из полупрозрачных драгоценных камней, шахматная доска с черными и изумрудными квадратиками и резными драгоценными фигурками тех же цветов и маятник. Длинными тонкими пальцами Он коснулся одного из тонких серебряных колец этого маятника и, приведя систему в движение, стал наблюдать.
Мгновение спустя взгляд стальных серых глаз зацепился за стоящую тут же бутылку вина. Вопреки обычному, Он не убрал ее в стеллаж с ей подобными, а оставил на столе.
Эту бутылку принесла мать. Она лучше других знала, что Ему нравится. Чтобы понять, что это за вино, Ему не требовалось видеть этикетку.
“Выдержанный в дубе Карменер.”
– Ангел, – пробормотал Он привычно. В голове возник образ матери.
“Принесла вино недавно. В глазах тоска. И намек на любовь. Которую она пытается из себя выдавить. Как и всегда. Просто попытка умиротворить. Но ведь она знает, что она Неприкосновенная.”
Достав откуда-то бокал и откупорив бутылку, Он наклонил ее и стал опустошать сосуд.
Кабинет вдруг наполнился звоном – в такт тихо льющемуся вину вздрогнул и нервно загудел стоящий на левой стороне стола телефон.
Намедни Он сказал своему секретарю, что все звонки примет сам.
Он повернул одну из секций пирамидки, после чего в Его мозолистую ладонь легко легла трубка.
– Ты… – послышалось оттуда тихое.
Его высокие скулы дрогнули.
– …Мне все равно. На тебя… твои никчемные успехи… – голос на той стороне телефона задрожал, – успехи… твое место… прекрасное место…
– Дозвонился. И все-таки оценил. Тебе ведь так важна семья. Вот и довольствуйся ей, – Его эмоции были однообразны и плоски, и только насмешливость слабо просачивалась через ледяное равнодушие и выражалась едва приподнятым уголком тонких губ.
– В отличии от тебя… я честный, – тихо воспротивился собеседник.
– Оплот нравственности.
– В отличие от тебя… – зло пробормотали на том конце трубки.
Он тихо усмехнулся. Безнравственность? Он знал, что нравственности не существует. Знал, что честность не позволяет достигать Целей. Целей, ради которых Он легко столкнет в пропасть чьи бы то ни было интересы.
– Каждый выбирает, как жить и что делать. И я не исключение.
– Ты не осуществишь заду…
Откуда-то с той стороны послышался глухой хлопок и последовавший за ним звук чего-то с тяжестью падающего.
– Больше не будет вам надоедать, – послышалось в трубке короткое, и секундой спустя голос сменился равномерными гудками.
– Сбросил первым? – Он приподнял бровь и, нажав на несколько кнопок, вздохнул. – Неверно.
Легко положив телефон левой рукой, пальцами правой он убрал две фигуры с черно-изумрудной шахматной доски. В голове отчего-то всплыли изумрудная трава и берег темного озера, на котором они вдвоем когда-то играли. Он не считал его другом, потому что такими категориями вовсе не мыслил. Никто не мог быть Его другом. Никто не мог дотянуться до Его души, и делать этого не стоило, ведь места страшнее было сложно придумать…
Но вот играть Он всегда любил.
…Вновь послышался мелодичный перезвон. Перевернув пирамидку и повернув один из ее секторов, Он взял трубку и, легким движением отодвинув массивное, обитое кожей кресло, повернулся к шторе.
– Подумай еще раз, – без приветствий начал собеседник. – Этот проект, он…
Он приоткрыл шторы. Первой его взгляду предстала… рука. Огромные пальцы поблескивали немного потемневшим от времени металлом. В этой руке и был Его кабинет. Ниже виднелись выточенные ботинки и обернутые в по-каменному неподвижную ткань брюк голени статуи. Потом верхние уровни здания, напоминающие пирамидку, и постаменты со статуями на них. Потом и стоящий где-то внизу монументальный фасад нижних этажей-цилиндрических ярусов, каждый немного меньше предыдущего.
“Как бы вы ни хотели. – Он посмотрел на покрытые слоем металлического сплава пальцы. – А вы, мне кажется, и не хотели. Люди не могут быть на равных. Одни сильные. другие слабые. Одни ведущие. другие ведомые. Люди. Таковы люди.”
Он всегда был на вершине. В каждый этап своей жизни Он занимал самое высокое место из возможных. Это было для Него сродни игры. Это забавляло Его, трогая единственную слабую струну где-то в темноте Его души.
Теперь Он был почти на одном уровне с облаками, и Ему вновь вспомнилась мать.
“Ангел. Неприкосновенная.”
Облака были совсем близко.
“При-ро-да,” – Он нередко думал, что они с Ней похожи: оба сильные и равнодушные. Оба забирают жизни, только вот Ее за это почему-то никто осуждать не смеет.
“Сама порождает. Сама убивает.”
Он подчинит себе и природу. Он подчинит себе Ее. Он будет контролировать даже внешние обстоятельства. Контролировать жизнь, судьбу, саму природу… Ее.
Собеседник продолжал что-то говорить, а Он все смотрел сверху вниз на город, чуть тронутый дымкой тумана, широко простирающийся и даже с этой великой высоты кажущийся нечтом, вовсе не имеющим края и, даже допускал Он, границ.
Голос на другом конце трубки стал постепенно затухать – человек, находящийся по ту сторону, осознал, что говорил все это время в пустоту.
– Думай перед тем, как звонить сюда, – сказал наконец Он.
Передававшаяся даже через трубку ледяная аура заставила человека на другом конце провода замолчать и, пробормотав извинения, спросить разрешения закончить звонок.
– А… что делать с Бериядзе? – тихо спросил собеседник напоследок.
– Отправь в Комнату.
Все еще не отнимая телефон от уха, Он закрыл шторы. Когда перед глазами показалось иссиня-черное полотно, в мыслях возникла она. Комната.
Люди, которые становились невольными ее посетителями, нередко винили в чем-то Его мать, за что каждый осмелившийся или, скорее, отчаявшийся сказать такое, получал удар куда болезненнее предыдущего.
– Она… породила монстра… – бормотали они неизменно, харкая кровью.
– Несомненно. Она знала, что делала. И, я уверен, довольна результатом.
“Ангел. Неприкосновенная,” – раз за разом проносилось в голове неизменное.
Та, кто выше Него. Она всегда говорила Ему побеждать несмотря ни на что. Она говорила, что это игра. И вот, Он играет.
На языке вертелись гранат и сладкий перец.
– Дрянная филлоксера, – процедил Он и собственноручно оборвал жизнь того, кто посмел Ему возразить…
Он качнул головой, отмахнувшись от ненужных воспоминаний. Пригладив легким движением руки медно-рыжие волосы, Он спокойно отвернулся от окна, вновь сел за стол и стал смотреть, не отрываясь, на продолжающий работать маятник.
– Еще нужен карточный домик.
Он отпил еще немного вина. Все тот же давно знакомый вкус, только было в нем в этот раз что-то еще, какая-то едва проявляющаяся нотка.
“Нотка близости неминуемой победы.” – пронеслось в Его голове.
…Телефон вновь зазвонил. Он сначала несколько секунд смотрел на него, после чего повернул один из драгоценных секторов пирамидки и, отметив, что до завершения головоломки остался один лишь поворот, взял трубку.
– Здравствуйте, – послышался на той стороне басовитый голос, в мощи которого сквозил так привычный и так приятный Ему страх. – Договор о благотворительном мероприятии… в силе?
– Конечно. Наш фонд сделает все для того, чтобы мероприятие прошло успешно, – ответил Он мягко, в душе насмехаясь над полуоблегченным-полуудивленным вздохом по ту сторону, какой часто вызывал контраст ледяной ауры и мягкости Его тона.
Приложив телефон к правому уху, Он достал из стопки документов несколько бумаг. Левой рукой поставил размашистую подпись. Буквы, немного угловатые и скачущие, выведенные с сильным нажимом, расползались по белоснежной поверхности бумаги.
Взмах руки – чья-то жизнь оборвалась. Подпись – смерть. Подпись – голод. Подпись – жизнь. А если настроение или что-то иное вдруг не дает сразу же принять решение – достаточно подбросить монетку, что Он и сделал в этот раз. Ставя одну за одной подписи, Он продолжал ровным, учтивым, с намеком на теплоту тоном вести светскую беседу и вежливо немного умалять свои достоинства. Он с небывалой легкостью имитировал любые эмоции и внушал доверие кому угодно.
Он не считал это лицемерием. Он считал это игрой.
Его взгляд скользнул по африканским, индийским и японским маскам, выделяющимся яркими пятнами на фоне графитово-серой стены.
Задернутые плотно шторы вновь всколыхнулись. В просвете показались столпившиеся на небосводе тучи.
“Последнее благотворительное мероприятие. Ни они, ни их мнение ничего не стоит, но так все же проще. Проект будет воплощен.
Никто не встанет у меня на пути.”
Один шаг до истинной вершины.
Проект завершен, осталось только пару штрихов. Но он – не Цель… так пугающий всех проект был для него лишь мелким делом из множества прочих, столь же для Него ничего не значащих.
Он взглянул на телефон. Пальцы два раза невесомо стукнули по столешнице, но мгновение спустя присмирели и застыли, контролируемые ледяной водой в Его венах.
Внезапно грянул гром. Раскат пронесся с такой силой и так близко, что обычный человек подскочил бы или хотя бы ощутимо вздрогнул. Он же даже не обернулся, не обратив на это совершенно никакого внимания. Протянув руку, он убрал с доски еще три фигурки. На изумрудно-черном поле осталось только две.
В панорамное окно мелко и беспорядочно застучали капли. Комната наполнилась запахом дождя, слившимся со всеми прочими.
Он почти на вершине. Он уже на ней, общепринятой. До истинной остался один шаг. Пирамида… Он почти на самой ее верхушке. Но… с другой стороны это была уже не пирамида. Пустота. Бездна. Верхушка была последней ступенью. Назад дороги не было – только вперед, в пропасть. А крыльев у Него не было. И быть не могло. Но Он и не упадет.
Он вновь стал непрерывно смотреть на маятник, кольца которого продолжали равномерно покачиваться. И они будут покачиваться до тех пор, пока Он их не остановит.
Четвертый звонок. Больница. Его ресницы дрогнули, зрачки резко сузились, и Он, помедлив меньше мгновения, резким движением снял трубку.
– …
“Ангел… Неприкосновенная…
…Ма-ма…”
– Ма…мо…чка.
Трубка захрипела, после чего с той стороны трубки послышались сочувственные слова и бормотания, произносимые с еще не погасшей искренностью какой-то молодой медсестрой. Среди всех ее слов Он услышал только одну фразу:
– Она… она просила передать Вам… что… что Вы победили.
Его лицо застыло. Он не слышал ничего вокруг.
Капли будто перестали барабанить по стеклу. Маятник перестал двигаться. Он на мгновение перестал дышать.
Дрогнувшей рукой Он положил трубку на место.
С холодных губ сорвалась… усмешка. Легко подняв бокал, Он сделал небольшой глоток вина.
Он это знал и без нее.
“Я победил.”
Откуда-то из недр его души и горла вдруг стали вырываться тихие звуки, похожие на хрипы, вздохи и плач. Вскоре роскошный кабинет наполнился звуком звенящего истерического смеха, от которого вино в бокале пошло рябью. Он безудержно хохотал, запрокинув голову и зарывшись обеими руками в волосы.
“Она всегда выигрывала… была единственной, кто был выше, выше, на одну ступень…
Теперь на этой ступени только Я.
Я победил.”
– Я победил…
В открывшихся мгновение спустя стальных глазах, лишенных жизни и теплоты, сквозило осознание своей безграничной силы. Он Ее победил.
Ангел… Божество… которое Он свергнул. Свергнул Неприкосновенную и встал на ее место. Он достиг своей Цели.
Ангел упал в бездну.
Он выдохнул дым, на этот раз в форме колечка, которое всплыло над Его головой подобно нимбу и немного погодя растворилось в воздухе роскошного кабинета, в котором пахло дождем, расколотыми мятными леденцами, раскрошившейся канифолью и ободранными лепестками нарцисса.
В душе была все та же бездонная ледяная пустота. Никакого особого чувства от Победы не было, разве что легкое недоумение от несоответствия ожиданиям. Но его это совершенно не беспокоило.
Свержение матери принесло лишь минутную эйфорию. Разве что было довольно занимательно.
Цель игры достигнута. Ничего особенного.
Полотно штор вновь всколыхнулось, пропуская в комнату стайку блеклых лучиков и прохладный воздух.
…он кашлянул. И еще раз. Кашель стал усиливаться. Опершись о стол одной рукой, другой он дернул в судорожной попытке ухватиться за воздух. Растрепанные огненные пряди упали на его лоб. В глазах цвета заполненного тучами неба, в которых все еще поблескивали искры сумасшествия, на мгновение застыли картинки. Так и не собранная пирамидка, до завершения которой оставался один поворот сектора. Ангел, шагающий в бездну. Темно-синяя этикетка вина.
…В изящной каллиграфической надписи не хватало одной буквы.
Win
Сквозь призму безумия смотрел он на кольца маятника, которые начали замедляться. И с каждым мгновением качались все слабее. Все медленнее.
