XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Как же часто скука становится главным условием для приключения. Я не любитель сидеть сложа руки, отчего мне и придумалось сходить в гости. Такой вид развлечения был достаточно распространен в Городе, хоть я и не очень его поддерживал. Но тут делать было нечего, скучнейшие обстоятельства играли против меня и пришлось подыграть.
Хоть какая-то определенность погоды была несвойственна Городу, но сегодня она была особенно холодной. Мало кого могла порадовать такая вот шутка, отчего и я был недоволен. Натягивая на себя все самое теплое в доме, я думал, о том правда ли я готов совершить то, что намеревался. В прошлый раз, а был он ровно четыре месяца назад, я клялся себе, что не вернусь в квартиру на пятом этаже ни за что на этом свете, а уже сейчас, посмеиваясь над собой молодым и отметая эти воспоминания, парясь в пяти слоях теплой одежды, набирал по памяти номер Демьяна Евсеевича Жигалина, человека знаменитого и крайне говорливого. Знал его каждый, хоть и называл каждый раз разными именами, да и историю про Евсеевича рассказывал разную. Но сомнений быть не может, он – знаменитость, хоть сам этого признавать и не любит.
Жигалин жил в двадцати семи минутах от меня, но даже такие расстояния, хоть раньше бы они и послужили причиной к отказу от приключения, сейчас не пугали меня. Я был готов и меня было не переубедить! Жигалин уже точно ждал меня в своей маленькой квартирке с маленьким окошечком на кухне.
Демьян Евсеевич был низеньким и коренастым, его маленькие колючие глазки, упрятанные от всех под увесистыми овальными очками с темными линзами, призванными защищать от солнца, но на деле спасающими лишь от скривившихся прохожих, быстро-быстро бегали по всему, до чего могли дотянуться. А видел он очень хорошо, зрение у него было как у стрелка. Его округлое и доброе лицо дополнялось седеющими у лба прядками волос, которые он всегда старательно убирал назад, и аккуратными усами над верхней губой, которые многие называли просто щеткой, однако мне же они казались весьма ухоженными и очень даже неплохими. Демьян всегда производил на меня очень приятное впечатление. Хоть и разговоры с ним меня никогда не затягивали, я чувствовал острую потребность в том, чтобы хоть разок за пол года да навестить старого знакомого.
Как и любой житель Города Жигалин плыл по течению без планов на завтра. Наверное, одному мне было свойственно хоть на секунду задумываться над своим будущим. Евсеевич был человеком домашним, никогда мне не удавалось видеть его на прогулке. Что уж там, я сам много раз звал его пройтись по улице, а он делал вид что и не слышал меня вовсе. Ему по душе было сидеть на своей душной вязкой кухне с чашкой терпкого чая, который Демьян Евсеевич умел приготовить так гадко, что приходилось плеваться всю дорогу домой.
Путь до моего знакомого показался мне короче обычного, что не могло не радовать. Холод стоял страшный. Как бы надежно я не кутался в пальто, поднимал ворот и стремился прижать плечи к ушам, от чего начинала ныть спина, холод пробирался до меня, наплевательски относясь ко всем моим одеждам.
Пятый этаж оказался непреодолимой преградой. Проклиная все на белом свете и дыша как после сдачи километра в школьные годы, я дошел до злосчастной квартиры Демьяна, где тот уже ждал меня с открытой дверью, лукаво выглядывая в щелочку, образованную дверной цепочкой.
Я не смог поздороваться, лишь протянул руку, дыша как при каком-нибудь страшном приступе.
— Добрый вечер, мой добрый друг! — излишне официально поздоровался со мной Жигалин и сразу же прибавил, — Чай или кофе?
— Да, — просипел я. Дело было в том, что кофе у Жигалина не водился, и предлагал он его всем просто чтобы предложить и не казаться скрягой.
Демьян тут же зашуршал разными тапками по коридору в направлении кухни. На нем была надета простенькая рубашка с коротким рукавом и брюки, которые Жигалин никогда не сменял на другие. Не знаю уж какого они были качества, но в любое время года и погоду эти штаны были на нем. Евсеевские чудеса!
Когда мое дыхание пришло в норму и ощущение жизни вернулось ко мне, я направился прямиком в обитель моего прелестного знакомого. С моего последнего визита мало что изменилось. Воздух на кухне так и оставался лишенным кислорода, вязким и тяжелым, плотные однотонные занавески закрывали вид на улицу, оставляя для освещения маленького помещения небольшую лампу темно-желтого цвета. Демьян возился со спичками, чтобы зажечь плиту. Я не стал долго расхаживать, да и негде было, и сразу же упал на стул.
Демьян Евсеевич, как и все коренные жители Города, был подвержен всяческим суевериям. Жигалин верил во многие вещи, но самым явным его страхом были парные предметы. Не было ничего одинакового в его доме. Стулья были разными, столовый сервиз включал в себя вилки и ложки неповторяющихся форм, тапки на ногах Евсеевича были различных цветов, даже стрелки и цифры с циферблата его забавных часов не смели повторяться. Часы эти отражали Демьяна Евсеевича как нельзя лучше, они даже шли в обратную сторону. Мой взгляд, похоже, слишком долго задержался на них. Жигалин заметил мою заинтересованность, встрепенулся, бросив свои чайные дела, и тут же возник очень-очень близко, восхищенно шепча, будто бы знать такое положено было только мне.
— Мой дорогой друг, у меня есть замечательная история про эти часы! — тихо сказал Жигалин.
Я давно стал замечать, что у меня возникают проблемы с памятью. Не смею назвать себя старым, я пока еще беспороно молод, но в точно такую же ситуацию я попадаю раз в шестой…
— Да, мне приходилось ее слышать,- начал было я, но было поздно.
На меня как нельзя вовремя накатили воспоминания о тех прошлых моих визитах к Демьяну Евсеевичу. История про часы с обратным ходом, ну как я мог забыть! Именно они, а если быть точнее, старое судебное разбирательство из-за них, сделали Демьяна знаменитым жителем Города. И слушал я про это все шесть раз, если, конечно, опять не забываю какие-то детали. Вот почему я клялся не возвращаться сюда!
Демьяновская квартирная духота стала вдруг невыносимой, но делать мне было нечего, бежать некуда и ждать спасения не от кого. Жигалин начал свой рассказ и остановить его не представлялось возможным. Я, принявший свою судьбу, покорно налил себе до ужаса терпкий и гадкий чай, уселся на стул, который был мягче моего, откинулся и приготовился слушать историю про часы с обратным ходом в седьмой раз.
Прямо в обеденное время Демьян Евсеевич Жигалин отправился в магазин. Правда он сам не мог понять, что идет туда во время перерыва, его старые часы, доставшиеся ему от родителей, перестали работать и пришлось с ними распрощаться. Солнце как всегда было упрятано за серыми плотными облаками, отчего по небу Жигалин ну никак не мог рассудить о времени суток. Так и был Демьян дезориентирован, пока обозленный продавец, встретивший его у дверей магазина решающим нужно ли в такие места стучаться перед входом, не высказал ему все то, что думал о покупателях, нарушающих его право на отдых.
— Не до тебя мне, черт веревочный. Зачем вам часы, покуда пользоваться ими не умеете? — начал продавец. — Написано же ясным языком белым по черному, — он запнулся, — черным по белому: “Обеденный перерыв с 13:00 до 14:00”!
Демьян Евсеевич очень распереживался.
— Ну зачем вы так. Поломались, значит, мои часики, вот я и пришел, не зная когда — еле выдавил из себя Жигалин.
Ради проверки, сжавшийся в комок, Демьян Евсеевич поднял глаза к вывеске с названием “Магазин часов Перегудова” и облегченно выдохнул. “Ну хоть адресом не ошибся”, — подумалось ему.
Остап Наумович Перегудов искренне любил точность и так же искренне ненавидел свою работу, была бы его воля, обеденный перерыв был бы с восьми утра до восьми вечера, ровно по часам работы его магазина. А сегодня он был еще и не в настроении, какой-то городской сумасшедший утром заявил ему, что его обувь позорно грязная. Откуда этому простаку было знать, что весь прошлый вечер Остап Наумович провел намывая свою любимую пару ботинок, чтобы впоследствии наступить в вязкую уличную грязь? Теперь еще и какой-то глупый покупатель пришел раньше положенного. А Остап знал, что такие как Демьян Евсеевич приходят попросту поглазеть на его товар, поругаться и уйти с пустыми руками.
Жигалин встал как остолоп у входа в магазин Перегудова, пока тот рылся в карманах своего пальто в поисках ключа. На Демьяне не было его обычных темных очков, в те года он еще не выработал привычку их носить, отчего Остап Наумович периодически оглядывался на встревоженного Жигалина и корчился от его колючего взгляда, безостановочно, будто бы даже не моргая, исследующего его лицо. Перегудову думалось: “Пусти я этого лободырного, он же мне все часики поисцарапает своими глазенками, а не пусти — так и будет слоняться без времени”.
— Тебя как звать? — спросил Остап Наумович, открывая дверь в свой магазин.
Демьян обрадовался лёгким вопросам и сразу же ответил:
— Жигалин.
— Перегудов, — сказал, пожимая руку Демьяна, продавец магазина и сразу же скрылся за дверью, хлопнув ею прямо перед лицом Евсеевича. Фамилия покупателя ему ничего не сказала.
Демьян Евсеевич так и стоял у только что закрывшейся двери магазина, пока оттуда опять не показался Остап Наумович.
— Обед закончился, — грубо кинул он, добавив чуть тише, — божедурье…
У Жигалина зазвонил телефон в соседней комнате, он прервал свой рассказ и ушуршал. Я остался один. Думалось мне, что надо бы скорее бежать, пока Евсеевич не вернулся, но мораль и принципы были сильнее. Оставалось лишь открыть окно и надеяться, что я не погибну от удушья в этой маленькой комнатке.
— Ах, завтра? — удивлялся где-то Демьян.
А ведь в года демьяновских приключений со злосчастным часами я, молодой и изворотливый, тоже не тратил время зря и хорошенько отличился. С властью в Городе всегда не ладилось. Что тут только не происходило, но в памяти у всех навсегда останется закон “О правильном выборе профессии”. Прием на работу тогда происходил таким образом:
— Что вы бесспорно умеете лучше всего на свете?, — спрашивал работодатель.
— Я бесспорно самый лучший на свете продавец, — отвечал гражданин, в попытке устроиться, допустим, в магазин.
— Ммм… — тянул работодатель. — А что вы умеете хуже всего на свете?
Гражданин смущался, пытался придумать правильный ответ и спустя время отвечал:
— Наверное, готовить. — гражданин чесал свой затылок. — Да, пожалуй, именно готовить. Не умею даже яичницу пожарить.
Работодатель что-то писал в своих бумагах, а потом улыбался так, как улыбаются люди, долго мучившиеся, но в конце концов собравшие пазл.
— Вам очень повезло, моему брату как раз нужен повар! Я сейчас же сообщу ему, он с удовольствием вас примет.
Все подписи ставились, письма отправлялись, люди выходил на работы, противоположные их способностям и интересам. Никто и не помнит уже, как так сложилось, кто выбрал такое правительство с такими законами (вполне возможно, что выбрали их по все тому же закону), но жил Город так почти два года.
Именно в то время и мне пришлось искать работу. Пенсии моей матери, бывшей тогда еще в живых, царствие ей небесное, стало не хватать на нас двоих, и я отправился в ближайшую службу занятости. Из уважения к себе не смею сказать, что я ленивый и не трудолюбивый, мне приятнее считать, что на мою долю всего лишь выпала крайняя степень изворотливости и ум с большими амбициями, а посему перспектива однотонных рабочих дней меня не прельщала и никак не вписывалась в рамки моих желаний.
Отец с самого моего детства учил маленького меня, что нет в жизни гражданина ценности больше, чем знание о том, как государство или город, в котором он проживает, работает. Единственный журнал, ежемесячно попадавший в наш почтовый ящик, был посвящен, как любил говорить мой отец, юридическому искусству. Благодаря этому я был весьма образован в правовой сфере жизни Города. А также благодаря тому, что у нас была пятидесятилетняя подписка на этот журнал. Отец мой явно строил очень длинные планы на жизнь…
Как раз из этого журнал мне и стало известно о замечательном законе “О правильном выборе профессии”, и я с радостью пошел устраиваться на работу. Помню этот день так, будто бы только что вернулся оттуда. Разговор был следующий:
— Что вы умеете лучше всего на свете? — спросили у меня в службе занятости.
— Знаете, все за что я берусь получается у меня ну просто замечательно, — отвечал я, разводя руками.
— А что вы умеете хуже всего? — по новой инструкции спрашивали меня.
— В этом-то и заключается моя проблема, — вздыхая отвечал я, — работаю не переставая и все всегда получается на высшем уровне. Нет в этом мире дела, которое я бы не смог освоить.
От такого моего заявления, не подходящего ни под один пункт закона, в службе занятости работники крайне долго совещались, теша мое самолюбие и бессловесно восхваляя мою хитрость. Без дела меня оставить не могли, отчего сказали следующее:
— Поздравляем, теперь вы будете работать профессиональным бездельником! Выходите завтра же.
Мне погрозили пальцем, забрали трудовую книжку и довольного собой отправили домой. Граждане были слишком честными и законопослушными, от чего хитростью моей пользоваться не смели.
Шло время, качество жизни и оказываемых услуг в Городе портились, люди становились недовольными. Одним утром во время прогулки я забрел в центр Города, хотя бываю там крайне редко и предпочитаю места рядом со своим домом. Так по сущей случайности я оказался у здания правительства, где предо мной предстали шумные горожане, требовавшие перемен. Каждый в полный голос заявлял, что справился бы с управлением Городом куда лучше, чем наш мэр и все его коллеги. Продолжалось это два часа, я как покорный зритель стоял в сторонке и наблюдал. Наконец правительство настолько обозлилось, что все окна здания пооткрывались, из них начали высовываться важные головы с красивыми прическами и разными яркими галстуками в попытке криком на крик убедить собравшихся, что это они знают и умеют все лучше всех, что если бы не они, Город бы по камешкам развалился. Следующим же утром мы потеряли мэра, его заместителей и вообще всех, кто до этого считался главным в Городе, потому что все они были пойманы за нарушение закона “О правильном выборе профессии”. Как посмели они занять должности, надеть свои галстуки и выйти на работу, зная, что смогут сделать все хорошо и это получается у них лучше всего на свете?
Так мы и живем по сей день без капитана у руля.
Вспоминая прошлое Города, я и не заметил, как окно на демьяновской кухне захлопнулось, а ее хозяин вновь сидел рядом со мной. Похоже мой взгляд как-то по-особенному печально упал на закрытое окно, на что Евсеевич очень просто ответил:
— Дует.
Мне опять был предложен чай, я не смел отказаться из приличия. Пыхтя над заварником, Жигалин начал пересказывать мне свой телефонный разговор, а потом, стукнув себя чайной ложкой по лбу, поинтересовался на чем он остановился до того, как ушел. Не успел я и рта открыть, как Демьян опять стукнул себя ложкой по лбу, выкрикнул название магазина из его рассказа и возвратился к истории про часы с обратным ходом…
Демьян Евсеевич Жигалин, вытирая пот со лба, мельтеша, шуршал меж полок “Магазина часов Перегудова”. Озлобленный и уже уставший от еще не начавшегося скандала с новым посетителем Остап Наумович встал за кассу и молча следил за каждым шорохом от Евсеевича. Перегудов, наученный горьким опытом, знал что происходит в головах его покупателей, и по единому движению брови на их лице мог выяснить, что же сейчас эти негораздки подумают ему сказать. Так было и с Жигалиным, человеком простым и понятным.
Евсеевич шел меж полок, смотрел на тикающие часики разных форм и расценок, но все одно не давало ему покоя: все эти часы шли налево. Стрелка бежала в неправильную сторону, цифры выстроились не так, как обычно. А Демьян был уверен, что знает, как выглядят правильные часы!
Жигалин поднял глаза на продавца, желавшего в этот самый момент, чтобы его магазин сгорел, и ему бы больше никогда не пришлось возвращаться на работу в это проклятое место.
— У вас, кажется, часики-то неправильные… — сказал Демьян Евсеевич.
— А какие же часики по-вашему бывают правильными? — заученно произнес Перегудов и как мог любезно улыбнулся.
Демьян откашлялся, от напряжения у него пересохло в горле.
— Которые идут по часовой стрелке. Часики по часовой, — Евсеевич неловко посмеялся, переведя смешок в очередной кашель, — как же еще?
— Как же еще… — себе под нос повторил за Жигалиным Перегудов.
— И как же по вашему ходит эта часовая стрелка?
Демьян Евсеевич погрузился в раздумья, может это он опять напутал чего, сам того не осознавая. Перегудов в это время смотрел в разные стороны так, чтобы острые глазенки Евсеевича не коснулись его.
Наконец Жигалин заявил, проведя окружность своим коротким пальцем в правую сторону:
— Вот так!
Остап Наумович, увидевший все наоборот, начал раздражаться.
— Мои-то часики как раз так и ходят. — заявил Перегудов, указывая на часы, висящие за ним. Часы эти шли против часовой стрелки.
— Нет, они идут неправильно, — возмутился Евсеевич, — я же вам показал…
— Вы покупать собираетесь? — перебил Наумович.
Жигалин от возмущения забыл все свои страхи, и, как показалось Перегудову, стал выше в росте и ниже голосом.
— Я собираюсь покупать правильные часы! — крикнул Демьян Евсеевич и больно стукнул рукой по прилавку.
Взбешенный евсеевским нападением на собственность магазина Остап Наумович Перегудов начал страшно махать руками и выкрикивать:
— Ходят мои часики-то правильно, как вы и показывали!
Перегудов начертил в воздухе круг в левую сторону.
Демьян увидел все наоборот.
— Показали вы правильно, а ходят они у вас неправильно. — возмутился Жигалин.
Евсеевич опять нарисовал в воздухе круг своим пальцем в правую сторону.
Перегудов снова увидел все наоборот, осмотрелся по сторонам, понял что нет на свете часов вернее, чем его, и за два длинным прыжка оказался у настенного телефона.
— Куда вы звоните? — уже на затухающем запале спросил Жигалин.
— В городской суд, — удивительно спокойно ответил Остап Наумович, — там нас по правде рассудят.
Демьян Евсеевич ни разу за свою жизнь не слышал про дела в суде Города. Он часто проходил мимо, видел блестящую табличку, поясняющую таким же как и Жигалин, что это за здание такое, наделенное больше историческим смыслом, чем практическим.
Спиридон Терентьевич Усов, единственный на весь Город потомственный судья, никогда не вел судебных дел. Должность он занял благодаря своему отцу, а тот благодаря его деду, и никто из разных поколений Усовых про разбирательства в суде даже не слышал, знали они, как все происходит, лишь на словах. Единственным законом, известный Спиридону, был закон “О правильном выборе профессии”, под который Терентьевич, нужно отметить, очень лихо подходил. Спиридон с большим трепетом относился к любимой работе, каждое утро он бережно открывал двери суда и носился туда-сюда с бумажками в руках, то и дело перекладывая их из папки в папку. Не было у Усова другого дома и другого дела, спал он прямо на лавке в зале для заседаний, ел в приемной, а дни коротал в своем кабинете, лишь изредка выходя на улицу, чтобы натереть сверкающую обозначающую табличку и вытряхнуть ковры. Терентий, отец Спиридона, в какие-то далекие года распустил всех служащих и работников, отчего спустя время его сын, не без удовольствия, корячился в широких коридорах своего дворца правосудия с тряпкой, вымывая полы. Каждый уголок здесь был дорог Спиридону Терентьевичу, он был по-настоящему счастлив на своей работе.
Через какие-то полчаса после звонка Остапа Наумовича в городской суд, он и окончательно уменьшившийся до своих размеров Демьян Евсеевич стояли перед Усовым. Никто из них не понимал, что должно теперь происходить, но больше всего потерян в этой ситуации был Спиридон Терентьевич, единственный в Городе судья, понятия не имевший, что ему делать с двумя горожанами в грязной обуви на его только что вымытом полу.
— Вы судья? — грубо спросил Перегудов, вытирая ноги о красивый чистый палас.
— Я? — переспросил Усов, завороженно глядевший на загрязнение его любимой ковровой дорожки, доставшейся ему от деда.
— Ну не этот же бобыня, — указывая на Жигалина, ответил продавец магазина с часами. — Как я сообщил по телефону, нас нужно рассудить.
Спиридон Терентьевич хлопал глазами какое-то время, осматривая то Демьяна, то Остапа, а потом просиял и очень расторопно погнал своих гостей в зал для заседаний, усадил их по разные стороны и радостный вскочил на место судьи. Наконец! Наконец Спиридон выполнит свое предназначение!
— А теперь, милейшие, рассказывайте как все было! — задал тон своему первому заседанию Усов.
Тут восхищение как рукой сняло, что делать дальше Спиридон Терентьевич, единственный потомственный судья в Городе, не знал. Рядом с ним не было бумажек, которые он привык перекладывать.
Усов постарался внимательно выслушать напористого продавца Перегудова, тот говорил сбивчиво и очень громко, махая руками, когда же дело дошло до Жигалина, Остап Наумович то и дело его перебивал, договаривая что-то из своей речи про часы и стрелки, путая городского судью так, что у того очень скоро начала болеть голова и ныть правое колено. Но Спиридон Терентьевич не сдавался, он знал, что только ему дарована власть рассудить этих двух несчастных, совсем другое дело, что он не знал как.
Заседание шло до самой ночи, после чего, всячески отмахиваясь от владельца магазина с часами, Спиридон Терентьевич озвучил даты продолжения разбирательства. Судья устал и абсолютно не понимал, чего от него хотят.
Демьяну Евсеевичу Жигалину пришлось ходить в городской суд день через два. Чем дальше заходило разбирательство, тем больше горожан собиралось у окон зала для заседаний, чтобы поглядеть на процесс. Слава пришла к Демьяну, а вместе с ним и к магазинчику Перегудова. Часы продавались быстрее утренних газет! Никто больше с Остапом Наумовичем не спорил, наоборот, его часы стали очень цениться. Даже в здании суда висела парочка в каждом помещении. Говорили, что это так Перегудов пытался повлиять на ход разбирательства.
Единственный городской судья, Спиридон Терентьевич Усов, был в бешенстве. Им были перечитаны все книги, хранившиеся в библиотеке его деда, скуплены все пособия, но нигде не было ничего похожего на случай, с которым он столкнулся. Усов слушал историю про часы с обратным ходом на каждом заседании, но так ничего и не смог понять. С самого детства его занятый работой отец не научил его понимать время. В конце концов уставший Спиридон Терентьевич, не вытряхивавший своих ковров уже черт знает сколько времени, принял решение в пользу Перегудова. Он казался Усову более приятным хотя бы потому, что не обладал мелкими царапающими глазками Демьяна Евсеевича.
На самом последнем судебном заседании мерой наказания для Жигалина суд избрал покупку часов в “Магазине часов Перегудова” и ношение темных очков.
По завершению процесса все остались довольны. Демьян обзавелся часами и стал очень популярен, все ходили к нему на чай, чтобы узнать больше подробностей про суд. Спиридон Терентьевич, единственный потомственный городской судья, вернулся к прежней жизни и был крайне доволен этим. А Остап стал самым настоящим продажником, от посетителей не было отбоя. Правда, очень скоро магазинчик Перегудова закрыли, ведь его продавец нарушил закон “О правильном выборе профессии”. Слишком уж хорошо шли у Наумовича дела.
— Вот откуда у меня такие замечательные часики, — закончил Жигалин.
Я вскочил со стула. Рассказ окончен! Я мог бежать, если позволят ноги, куда угодно. Демьян предложил мне еще чая, но я, ссылаясь на поздний час, напролом ринулся к выходу, рассыпая всяческие формальные любезности.
— До скорых встреч, мой добрый друг! — сказал мне на прощание Жигалин, все в той же манере, что и здоровался.
— Еще увидимся, — ответил я и поскакал вниз по лестнице.
“Никогда! Никогда и ни за что на этом свете я не вернусь в квартиру на пятом этаже. Клянусь всем что у меня есть, еще один такой день я не переживу”, — думалось мне, пока уличный морозный воздух больно жег мне горло.
