Из всех загадок, разгаданных моим другом, мистером Шерлоком Холмсом, за долгое время нашего сотрудничества были только две, на которые именно я обратил его внимание: палец мистера Хезерли и сумасшествие Колонеля Уобуртона. Последняя из них, возможно, представляла бы больший интерес для проницательного и самобытного читателя, однако, другая была столь странной с самого начала и столь драматичной в деталях, что, как по мне, более достойна быть описана, даже если моему другу она дала меньше возможностей применить те дедуктивные методы, с помощью которых он добился столь поразительных результатов. История эта, насколько мне известно, не единожды печаталась в газетах. Но, как и всегда бывает с подобным способом изложения, втиснутая в пол колонки печатного текста, такая история оказывает гораздо менее поразительный эффект, нежели когда факты медленно всплывают перед вами, мистика начинает улетучиваться, и каждое новое открытие приближает вас к развязке. В то время обстоятельства произвели на меня глубокое впечатление, и двухлетний промежуток не поспособствовал ослаблению эффекта.
Это произошло летом 89го, вскоре после моей свадьбы. Я снова занялся частной практикой, наконец-то, покинул квартиру Холмса на Бейкер-стрит, но все так же продолжал навещать его, и иногда мне даже удавалось убедить его отказаться от своих богемных привычек и наведаться к нам. Практика моя значительно возросла, и поскольку жил я недалеко от станции Паддингтон, среди моих пациентов были несколько работников станции. Один из них, которого я вылечил от тяжелой и затяжной болезни, не уставал расхваливать мои способности и рассказывал обо мне каждому, кого знал.
Однажды утром, чуть ранее семи часов, я был разбужен стуком в дверь и известием о том, что пришли двое мужчин из Паддингтона, и что они ожидают меня в приемной. Я поспешно оделся, зная по опыту, что несчастные случаи на железной дороге редко бывают пустяковыми, и поспешил вниз. Как только я спустился, мой старый знакомый, охранник, вышел из комнаты и плотно закрыл за собой дверь.
– Он у меня здесь, – прошептал он, показывая пальцем через плечо, – с ним все в порядке.
– Что там? – спросил я, предположив по его поведению, что он поймал какое-то странное существо в моей комнате.
– Это новый пациент, – прошептал он. – Я подумал, что приведу его сам, чтобы он не смог ускользнуть. Пока он здесь, он в целости и сохранности. А теперь я должен идти, доктор, у меня, так же как и у Вас, есть дела.
И мой верный поклонник ушел, даже не дав мне времени поблагодарить его.
Я прошел в приемную и увидел сидящего возле стола джентльмена. Он был одет в твидовый костюм, свою мягкую матерчатую кепку он положил на мои книги. Вокруг одной из его рук был обернут носовой платок, покрытый пятнами крови. Он был молод, не более двадцати пяти, должен отметить, с сильным маскулинным лицом, но чрезвычайно бледен и производил впечатление человека, испытавшего сильное потрясение, от которого еще не успел оправиться.
«Я прошу прощения за то, что столь рано потревожил Вас, доктор, – сказал он, – но ночью со мной произошел серьезный инцидент. Я прибыл поездом этим утром и спросил на станции Паддингтон, где мне найти доктора. Достойный малый любезно сопроводил меня сюда. Я отдал Вашей домработнице свою визитку, но я вижу, она оставила ее на столе».
Я взглянул на карточку. «Мистер Виктор Хезерли, инженер-гидравлик, 16А, Виктория-стрит (3ий этаж)». Это были имя, профессия и адрес моего утреннего посетителя. «Прошу прощения, что заставил Вас ждать, – сказал я, усаживаясь в свое библиотечное кресло. – Вы только закончили ночное путешествие; это, полагаю, скучное занятие само по себе».
«О, мою ночь нельзя назвать скучной», – сказал он, расхохотавшись. Он смеялся что было мочи, с высокими визгливыми нотками, откинувшись на спинку стула и шатаясь из стороны в сторону. Все мои медицинские инстинкты восстали против этого смеха.
«Хватит! – воскликнул я. – Держите себя в руках!» Я налил ему воды из графина.
Однако, это не помогло. У него был истерический припадок, какой случается с сильными натурами, перенесшими глубокое потрясение. Вскоре он пришел в себя, очень измучившись и сильно покраснев.
– Я выставил себя дураком, – охнул он.
– Нисколько. Выпейте это! – я добавил немного бренди в воду, и к нему стал возвращаться нормальный цвет лица.
– Так лучше, – сказал он. – А теперь, доктор, Вы не могли бы осмотреть мой палец или, лучше сказать, место, где он должен быть?
Он размотал платок и протянул свою руку. Даже мне с моими закаленными нервами было трудно на это смотреть. Рядом с четырьмя длинными пальцами вместо пятого краснела ужасная губчатая поверхность. Палец был оторван или отрублен под корень.
– Боже правый! – вскрикнул я. – Это ужасное увечье. Должно быть, рана сильно кровоточила.
– Да, так оно и было. Я потерял сознание, когда это произошло, и, думаю, долгое время был без чувств. Когда я все же очнулся, кровь еще текла, поэтому я очень туго обернул платок вокруг запястья и закрепил его с помощью щепки.
– Превосходно! Вам следовало бы стать хирургом.
– Это вопрос гидравлики. Как видите, я находился на своей родной территории.
– Это было сделано, – сказал я, обследуя рану, – очень тяжелым и острым инструментом.
– Чем-то вроде мясницкого ножа, – сказал он.
– Несчастный случай, я полагаю?
– Никоим образом.
– Что? Покушение на убийство!
– Самое настоящее.
– Какой ужас.
Я промокнул рану, промыл ее и перевязал. Он лежал на спине, не морщась, и только время от времени покусывал губу.
– Ну как Вы? – спросил я, когда закончил.
– Превосходно! После бренди и перевязки я чувствую себя новым человеком. Я был очень слаб, мне многое пришлось пережить.
– Я считаю, Вам лучше не говорить об этом. Это плохо сказывается на Ваших нервах.
– О, нет, не сейчас. Мне следует поведать мою историю полиции. Но, между нами говоря, не будь столь явного доказательства, как моя рана, я бы сильно удивился, если б в мою невероятную историю кто-нибудь поверил. В любом случае, других доказательств у меня нет. Но даже если они поверят мне, подсказки, которые я могу дать им, столь неопределенны, что правосудие вряд ли свершится.
– Ха! – воскликнул я. – Если у Вас имеется хоть малейшая зацепка, я бы рекомендовал Вам навестить моего друга, мистера Шерлока Холмса, прежде чем Вы пойдете в полицию.
– О, я слышал об этом человеке, – ответил мой посетитель. – И я буду весьма признателен, если он возьмется за это дело, хотя, разумеется, я все равно обязан подать официальное заявление в полицию. Не будете ли Вы так любезны отрекомендовать меня ему?
– Я сделаю лучше. Я организую вам личную встречу.
– Буду бесконечно обязан Вам.
– Вызовем экипаж и поедем вместе. Мы прибудем как раз к завтраку. Вам хватит сил?
– Вполне. Я не успокоюсь, пока не поведаю свою историю.
– Пока мой слуга занимается экипажем, я оставлю Вас ненадолго, – я быстро поднялся наверх, вкратце объяснил все жене и через пять минут уже сидел в повозке, везущей меня и моего нового знакомца на Бейкер-стрит.
Шерлок Холмс, как я и полагал, сидел, развалившись, в гостиной, в одном халате, читая колонку Таймс с объявлениями о розыске и покуривая свою утреннюю трубку, набитую смесью остатков табака и пепла со вчерашнего дня, которые он заботливо собирал и высушивал на каминной полке. Он дружелюбно принял нас, заказал яичницу с опятами и предложил нам присоединиться к трапезе. Когда мы закончили завтракать, Шерлок усадил нашего нового знакомого на диван, подложив под его голову подушку, и поставил рядом с ним стакан с водой и бренди.
– Сразу видно, что вы пережили то, что случается далеко не с каждым, мистер Хезерли, – сказал он. – Прошу Вас, прилягте и чувствуйте себя как дома. Расскажите нам все, что сможете, но как только почувствуете усталость, прервитесь и прибавьте себе сил с помощью небольшого стимулятора.
– Спасибо, – ответил мой пациент, – но я уже почувствовал себя другим человеком, после того как доктор перевязал меня. Думаю, ваш завтрак окончательно меня исцелил. Я постараюсь не отнять у Вас много времени и сразу перейду к своим необычным обстоятельствам.
Холмс сидел в своем кресле с отяжелевшими веками и утомленным выражением лица, скрывавшими его проницательную и нетерпеливую натуру. Я расположился напротив, и в полной тишине мы погрузились в детали удивительной истории, которую поведал нам наш гость.
Вы должны знать, – начал он, – что я сирота и холостяк, в одиночестве проживающий в лондонской квартире. По профессии я инженер-гидравлик. Я получил значительный опыт работы, в течение семи лет обучаясь в известной гринвичской фирме «Венер и Мэтисон». Два года назад, получив относительную свободу, а также значительную сумму после смерти своего отца, у меня появилась возможность начать собственное дело и открыть контору на Виктория-стрит.
Я полагаю, каждому, кто делает первые самостоятельные шаги в бизнесе, поначалу очень нелегко. И я, к сожалению, не исключение. За два года у меня было три консультации и одно маленькое дельце – вот все, что принесла мне моя деятельность. Мой заработок за все это время составил двадцать семь фунтов и девять шиллингов. Каждый день, с девяти утра до четырех часов дня, я просиживал в ожидании в своей маленькой комнатке, и это продолжалось так долго, что я совершенно пал духом и стал думать, что у меня никогда не будет собственной практики.
Однако, вчера, когда я уже собирался покинуть офис, пришел мой клерк и сказал, что явился джентльмен, желающий воспользоваться моими услугами. Также он принес визитную карточку, на которой было выгравировано имя «Колонель Лизандер Старк». Сразу вслед за ним появился Колонель собственной персоной, человек выше среднего роста, но чрезвычайно худой. Не думаю, что видел когда-либо настолько худого человека. На лице его, казалось, были только нос, подбородок и скулы, обтянутые сухой кожей. Тем не менее, создалось впечатление, что это его естественное состояние, а не последствие болезни. Его глаза блестели, походка была твердой, выглядел он самоуверенным человеком. Одет был скромно, но прилично, лет ему, судя по внешности, ближе к сорока, чем к тридцати.
«Мистер Хезерли, – произнес он с немецким акцентом, – Вы были мне рекомендованы не только как хороший специалист, но и как человек, которому можно доверить тайну».
Я поклонился, чувствуя себя польщенным, как и любой другой юноша, будучи на моем месте.
– Могу ли я узнать, кто оставил обо мне столь лестный отзыв? – поинтересовался я.
– Что ж, возможно, будет лучше, если я сообщу Вам позже. Из того же источника я узнал, что Вы сирота, холосты и проживаете в Лондоне один.
– Совершенно верно, – ответил я, – но, если Вы позволите, я не понимаю, как это относится к моей профессиональной квалификации. Я правильно понял, Вы хотели поговорить со мной как со специалистом?
– Разумеется. Вскоре вы поймете, что мои вопросы напрямую связаны с делом. У меня для Вас особое поручение, но все должно быть в строжайшей тайне, а одинокому человеку проще хранить секреты, чем семейному.
– Если я пообещаю хранить секрет, – сказал я, – Вы можете быть абсолютно уверены, что я выполню свое обещание.
Когда я говорил, он, не отрываясь, смотрел на меня. И мне кажется, я никогда не видел столь пристального и подозрительного взгляда.
– Так Вы обещаете? – заключил он.
– Да, обещаю.
– Хранить все в абсолютной тайне до, во время и после окончания дела? Никаких упоминаний о нем ни письменно, ни устно?
– Я уже дал Вам слово.
– Превосходно.
Вдруг он сорвался с места, пересек комнату и широко распахнул дверь. Передняя была пуста. «Все в порядке, – сказал он, возвращаясь. – Клерки часто интересуются делами хозяев больше, чем следует. Теперь мы можем спокойно поговорить». Он вплотную придвинул ко мне свой стул и опять устремил на меня свой пытливый пронзительный взгляд.
Чувство отвращения и чего-то похожего на страх стало расти во мне от странных выходок этого тощего человека. Даже опасение потерять клиента не подавило мою раздражительность.
– Надеюсь, Вы быстро изложите суть дела, сэр, – сказал я. – Мне дорого мое время. (Да простит меня бог за последние слова, слетевшие с моих уст.)
– Вас устроят пятьдесят гиней за одну ночь?
– Более чем.
Of all the problems which have been submitted to my friend, Mr. Sherlock Holmes, for solution during the years of our intimacy, there were only two which I was the means of introducing to his notice—that of Mr. Hatherley’s thumb, and that of Colonel Warburton’s madness. Of these the latter may have afforded a finer field for an acute and original observer, but the other was so strange in its inception and so dramatic in its details that it may be the more worthy of being placed upon record, even if it gave my friend fewer openings for those deductive methods of reasoning by which he achieved such remarkable results. The story has, I believe, been told more than once in the newspapers, but, like all such narratives, its effect is much less striking when set forth en bloc in a single half-column of print than when the facts slowly evolve before your own eyes, and the mystery clears gradually away as each new discovery furnishes a step which leads on to the complete truth. At the time the circumstances made a deep impression upon me, and the lapse of two years has hardly served to weaken the effect.
It was in the summer of ‘89, not long after my marriage, that the events occurred which I am now about to summarise. I had returned to civil practice and had finally abandoned Holmes in his Baker Street rooms, although I continually visited him and occasionally even persuaded him to forgo his Bohemian habits so far as to come and visit us. My practice had steadily increased, and as I happened to live at no very great distance from Paddington Station, I got a few patients from among the officials. One of these, whom I had cured of a painful and lingering disease, was never weary of advertising my virtues and of endeavouring to send me on every sufferer over whom he might have any influence.
One morning, at a little before seven o’clock, I was awakened by the maid tapping at the door to announce that two men had come from Paddington and were waiting in the consulting-room. I dressed hurriedly, for I knew by experience that railway cases were seldom trivial, and hastened downstairs. As I descended, my old ally, the guard, came out of the room and closed the door tightly behind him.
“I’ve got him here,” he whispered, jerking his thumb over his shoulder; “he’s all right.”
“What is it, then?” I asked, for his manner suggested that it was some strange creature which he had caged up in my room.
“It’s a new patient,” he whispered. “I thought I’d bring him round myself; then he couldn’t slip away. There he is, all safe and sound. I must go now, Doctor; I have my dooties, just the same as you.” And off he went, this trusty tout, without even giving me time to thank him.
I entered my consulting-room and found a gentleman seated by the table. He was quietly dressed in a suit of heather tweed with a soft cloth cap which he had laid down upon my books. Round one of his hands he had a handkerchief wrapped, which was mottled all over with bloodstains. He was young, not more than five-and-twenty, I should say, with a strong, masculine face; but he was exceedingly pale and gave me the impression of a man who was suffering from some strong agitation, which it took all his strength of mind to control.
“I am sorry to knock you up so early, Doctor,” said he, “but I have had a very serious accident during the night. I came in by train this morning, and on inquiring at Paddington as to where I might find a doctor, a worthy fellow very kindly escorted me here. I gave the maid a card, but I see that she has left it upon the side-table.”
I took it up and glanced at it. “Mr. Victor Hatherley, hydraulic engineer, 16A, Victoria Street (3rd floor).” That was the name, style, and abode of my morning visitor. “I regret that I have kept you waiting,” said I, sitting down in my library-chair. “You are fresh from a night journey, I understand, which is in itself a monotonous occupation.”
“Oh, my night could not be called monotonous,” said he, and laughed. He laughed very heartily, with a high, ringing note, leaning back in his chair and shaking his sides. All my medical instincts rose up against that laugh.
“Stop it!” I cried; “pull yourself together!” and I poured out some water from a caraffe.
It was useless, however. He was off in one of those hysterical outbursts which come upon a strong nature when some great crisis is over and gone. Presently he came to himself once more, very weary and pale-looking.
“I have been making a fool of myself,” he gasped.
“Not at all. Drink this.” I dashed some brandy into the water, and the colour began to come back to his bloodless cheeks.
“That’s better!” said he. “And now, Doctor, perhaps you would kindly attend to my thumb, or rather to the place where my thumb used to be.”
He unwound the handkerchief and held out his hand. It gave even my hardened nerves a shudder to look at it. There were four protruding fingers and a horrid red, spongy surface where the thumb should have been. It had been hacked or torn right out from the roots.
“Good heavens!” I cried, “this is a terrible injury. It must have bled considerably.”
“Yes, it did. I fainted when it was done, and I think that I must have been senseless for a long time. When I came to I found that it was still bleeding, so I tied one end of my handkerchief very tightly round the wrist and braced it up with a twig.”
“Excellent! You should have been a surgeon.”
“It is a question of hydraulics, you see, and came within my own province.”
“This has been done,” said I, examining the wound, “by a very heavy and sharp instrument.”
“A thing like a cleaver,” said he.
“An accident, I presume?”
“By no means.”
“What! a murderous attack?”
“Very murderous indeed.”
“You horrify me.”
I sponged the wound, cleaned it, dressed it, and finally covered it over with cotton wadding and carbolised bandages. He lay back without wincing, though he bit his lip from time to time.
“How is that?” I asked when I had finished.
“Capital! Between your brandy and your bandage, I feel a new man. I was very weak, but I have had a good deal to go through.”
“Perhaps you had better not speak of the matter. It is evidently trying to your nerves.”
“Oh, no, not now. I shall have to tell my tale to the police; but, between ourselves, if it were not for the convincing evidence of this wound of mine, I should be surprised if they believed my statement, for it is a very extraordinary one, and I have not much in the way of proof with which to back it up; and, even if they believe me, the clues which I can give them are so vague that it is a question whether justice will be done.”
“Ha!” cried I, “if it is anything in the nature of a problem which you desire to see solved, I should strongly recommend you to come to my friend, Mr. Sherlock Holmes, before you go to the official police.”
“Oh, I have heard of that fellow,” answered my visitor, “and I should be very glad if he would take the matter up, though of course I must use the official police as well. Would you give me an introduction to him?”
“I’ll do better. I’ll take you round to him myself.”
“I should be immensely obliged to you.”
“We’ll call a cab and go together. We shall just be in time to have a little breakfast with him. Do you feel equal to it?”
“Yes; I shall not feel easy until I have told my story.”
“Then my servant will call a cab, and I shall be with you in an instant.” I rushed upstairs, explained the matter shortly to my wife, and in five minutes was inside a hansom, driving with my new acquaintance to Baker Street.
Sherlock Holmes was, as I expected, lounging about his sitting-room in his dressing-gown, reading the agony column of The Times and smoking his before-breakfast pipe, which was composed of all the plugs and dottles left from his smokes of the day before, all carefully dried and collected on the corner of the mantelpiece. He received us in his quietly genial fashion, ordered fresh rashers and eggs, and joined us in a hearty meal. When it was concluded he settled our new acquaintance upon the sofa, placed a pillow beneath his head, and laid a glass of brandy and water within his reach.
“It is easy to see that your experience has been no common one, Mr. Hatherley,” said he. “Pray, lie down there and make yourself absolutely at home. Tell us what you can, but stop when you are tired and keep up your strength with a little stimulant.”
“Thank you,” said my patient. “but I have felt another man since the doctor bandaged me, and I think that your breakfast has completed the cure. I shall take up as little of your valuable time as possible, so I shall start at once upon my peculiar experiences.”
Holmes sat in his big armchair with the weary, heavy-lidded expression which veiled his keen and eager nature, while I sat opposite to him, and we listened in silence to the strange story which our visitor detailed to us.
“You must know,” said he, “that I am an orphan and a bachelor, residing alone in lodgings in London. By profession I am a hydraulic engineer, and I have had considerable experience of my work during the seven years that I was apprenticed to Venner & Matheson, the well-known firm, of Greenwich. Two years ago, having served my time, and having also come into a fair sum of money through my poor father’s death, I determined to start in business for myself and took professional chambers in Victoria Street.
“I suppose that everyone finds his first independent start in business a dreary experience. To me it has been exceptionally so. During two years I have had three consultations and one small job, and that is absolutely all that my profession has brought me. My gross takings amount to 27 pounds 10s. Every day, from nine in the morning until four in the afternoon, I waited in my little den, until at last my heart began to sink, and I came to believe that I should never have any practice at all.
“Yesterday, however, just as I was thinking of leaving the office, my clerk entered to say there was a gentleman waiting who wished to see me upon business. He brought up a card, too, with the name of ‘Colonel Lysander Stark’ engraved upon it. Close at his heels came the colonel himself, a man rather over the middle size, but of an exceeding thinness. I do not think that I have ever seen so thin a man. His whole face sharpened away into nose and chin, and the skin of his cheeks was drawn quite tense over his outstanding bones. Yet this emaciation seemed to be his natural habit, and due to no disease, for his eye was bright, his step brisk, and his bearing assured. He was plainly but neatly dressed, and his age, I should judge, would be nearer forty than thirty.
“‘Mr. Hatherley?’ said he, with something of a German accent. ‘You have been recommended to me, Mr. Hatherley, as being a man who is not only proficient in his profession but is also discreet and capable of preserving a secret.’
“I bowed, feeling as flattered as any young man would at such an address. ‘May I ask who it was who gave me so good a character?’
“‘Well, perhaps it is better that I should not tell you that just at this moment. I have it from the same source that you are both an orphan and a bachelor and are residing alone in London.’
“‘That is quite correct,’ I answered; ‘but you will excuse me if I say that I cannot see how all this bears upon my professional qualifications. I understand that it was on a professional matter that you wished to speak to me?’
“‘Undoubtedly so. But you will find that all I say is really to the point. I have a professional commission for you, but absolute secrecy is quite essential—absolute secrecy, you understand, and of course we may expect that more from a man who is alone than from one who lives in the bosom of his family.’
“‘If I promise to keep a secret,’ said I, ‘you may absolutely depend upon my doing so.’
“He looked very hard at me as I spoke, and it seemed to me that I had never seen so suspicious and questioning an eye.
“‘Do you promise, then?’ said he at last.
“‘Yes, I promise.’
“‘Absolute and complete silence before, during, and after? No reference to the matter at all, either in word or writing?’
“‘I have already given you my word.’
“‘Very good.’ He suddenly sprang up, and darting like lightning across the room he flung open the door. The passage outside was empty.
“‘That’s all right,’ said he, coming back. ‘I know that clerks are sometimes curious as to their master’s affairs. Now we can talk in safety.’ He drew up his chair very close to mine and began to stare at me again with the same questioning and thoughtful look.
“A feeling of repulsion, and of something akin to fear had begun to rise within me at the strange antics of this fleshless man. Even my dread of losing a client could not restrain me from showing my impatience.
“‘I beg that you will state your business, sir,’ said I; ‘my time is of value.’ Heaven forgive me for that last sentence, but the words came to my lips.
“‘How would fifty guineas for a night’s work suit you?’ he asked.
“‘Most admirably.’