XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Посвящаю факультету ДВИ, ДомЖуру и Профессору П.

«Истории из дома над чернильными рифами. Пролог» или “Записки из ДомуЖура” — это сборник сочинений, написанных во время подготовки к экзаменам.

Вам, Профессор П. моя личная благодарность за поддержку.

Пусть этот сборник будет началом великого труда.

СОДЕРЖАНИЕ

1. Всепожирающая геенна огненная.

2. Марэальтум

3. У Господина Дагéра зуб на зуб не попадает

ИСТОРИЯ 1. ВСЕПОЖИРАЮЩАЯ ГЕЕННА ОГНЕННАЯ

Когтистые лапы солнца пробирались сквозь тонкие стекла больших окон, небрежно вливаясь в класс. Лучи нагло развалились на партах и на опустевшем столе учителя. На нем была фотография в рамке — целый класс, тридцать маленьких детей, стоящих на фоне дерева. В самом центре, но за всеми детьми, немножко к ним наклонившись раскрыв объятья и будто обнимая всех детей, стояла женщина,не старая но явно не молодая, с кудрявыми волосами и в прямоугольных очках. Она широко улыбалась, выглядела счастливо. Несомненно, она любила этих детей, была для них как мать — ласкова и добра, тепла, мягка. Она была как тихий тайный сад, в который любой ребенок мог прийти и спросить совет, или помолчать. Эта женщина являлась миру, наверное, лучшей — одинокой но с большой семьей любящих ее детей.

Школа горела. Крыша интерната полыхала, будто она была гнездом, где кричала беззвучно жар-птица, размахивала крыльями, ударяя ими по зданию. От карниза отваливались обугленные куски, стекла взрывались, и кристаллики сыпались на землю, поблескивая в воздухе. Шел снег, который обступил место пожара, наблюдая и не смея подобраться ближе. На улице перед школой в великом беспорядке находилась толпа — множество детей, какие-то взрослые: полицейские, пожарные. Карета скорой помощи стояла рядом.

Шум, суматоха, паника. Учительница, придерживая тонкую шаль на плечах, была прямо перед зданием. Левое стеклышко ее очков было разбито — оно треснуло, когда учительница помогала детям. На ней не было туфель — она стояла на снегу босая. Женщина смотрела в огонь, равнодушно и разочарованно. Из него вышел отряд пожарных — они никого не нашли.

Посчитав детей по сотне раз всего за минуту, учительница стояла и думала, пересчитывая большие разноцветные бисерины на своем браслете. Двадцать девять детей. Она вспоминала каждое лицо, которое изо дня в день видела. Глядя в своей голове на фотографию со стола, она думала, думала, кого нет. Тут учительница поняла, кого именно не хватает — Андре. Тихий мальчик, сидевший всегда на задней парте, всегда отвечавший точно и ни слова более, никогда не перечащий. Мечтательный, тихий и порхающий по коридорам. Она знала его с самого детства. А сейчас его нет.

Тут к учительнице подлетел молодой человек с портфелем и блокнотом в руках. На нем была шапка-ушанка.

– Мадам Жульет? – подводя к интервью, обратился молодой человек – мне очень жаль, что это произошло, я могу задать вам пару вопросов о произошедшем?

– Угу, — промычала всегда готовая ответить на любой вопрос учительница.

– Меня зовут Люка, я из газеты “МАКАБР”. Не могли бы вы рассказать, сколько лет вы являетесь учителем в местной школе?

Жульет осознавала, что сейчас ей придется вспомнить всю свою жизнь, ведь всю свою жизнь она была учителем для этих детей. Она понимала, что сейчас журналист надавит на самые хрупкие части памяти, заставит вспомнить все и обо всем сожалеть.

– Я работаю в этой школе сорок лет… Я выпустила четыре поколения детей…

– Не могли бы вы рассказать, сколько учителей трудится на благо детей вместе с вами?

– Раньше было шестеро, сейчас же нас осталось трое: я, учитель биологии и учительница географии.

– А вы учитель чего?

– Языка, литературы, истории и так далее… — печально ответила Жульет

– Я перейду к главному вопросу — не могли бы вы рассказать, как начался пожар?

В памяти у Жульет сразу вспыхнули животрепещущие картины, загорелись черным огнем. Она помолчала.

– Наверное, котельная, бойлер очень старый… перегрузился. Сейчас очень холодно — сама Жульет даже не поежилась от холода — мы старались согреть детей.

– Мне… очень жаль. Разве в вашей школе не была установлена новая система обогрева? — Жульет покачала головой

– Нет.

– Я бы хотел задать последний вопрос: все ли дети спаслись?

Этот вопрос отдался эхом в опустевшей и похолодевшей голове Жульет. Андре! Милый Андре. Ему страшно, и он, наверное, спрятался под лестницей. Конец главного коридора, налево и вниз. Так мало, так близко!

Жульет бросила шаль на землю и ринулась в огонь. Ей стали кричать пожарные и остальные взрослые, но она их не слышала. Когда она исчезла в обломках туда же направлялся очередной отряд пожарных. Но вдруг большой обломок упал, перегородив проход. Пожарные стали его убирать. Журналист посмотрел на горящий дом печальными и искренне сочувствующими глазами. Он сделал пару записей и пошел по улице прочь от огненного шара, разорвавшего тьму ночи.

Спустя пару минут крыша снова треснула — в воздух поднялся сноп искр. Кто-то в толпе вскрикнул. Пожарные закопошились, стали что-то кричать в сторону кареты скорой помощи. Из обломков они вынесли маленького мальчика. У него было множество ушибов, порезов и ожогов, а на руке блестел цветной браслет.

ИСТОРИЯ 2. ЧАСТЬ 1. МАРЭАЛЬТУМ

“Мраморное великолепие театра «Марэальтум» вновь поднимается с прибрежных глубин”

В этот вечер, в самой середине лета, когда луна полная, Марэальтум приглашает гостей в амфитеатр на обрыве. Внизу волны бессердечно и не жалея себя бьются о камни. Бухта, обрывисто уходящая в воду, освещена догорающим солнцем. В амфитеатре стоят колонны на которых горят прожекторы. Они светят в воду. Вдруг начинается бурление. Закат. Из моря, которое в предвкушении стало неспокойным, стали подниматься белые колонны с раскидистыми и длинными капителями, соединенными в один ансамбль. Наверху них красуются две полукруглые арки, которые, по мере появления сцены из воды, как ладошки обвивают ускользающее солнце. Черное небо постепенно пожирает свет, тьма, как смола, стекает будто откуда-то сверху. Опустилась . Вот почти весь театр, похожий на руины древнего латинского королевства, вышел из под воды. Сама сцена, поднимаясь, очищается, оставляя только чистую мраморную площадку. Появляются ступеньки, которые на нее ведут.

Колонны театра благородно обвиты морской лозой, и вся его громада выглядит как великолепный лауреат в тоге. Плеск прекратился — театр показался наружу. Сквозь колонны было видно море, в котором плескались огоньки прожекторов. Будто кроме этой сцены ничего вокруг больше не существовало, будто только она: белая, освещенная, была маяком в море темноты.

Вырвавшись из заклятья, наложенного этим пейзажем, Барбара, немного растерявшись, подхватила старый фотоаппарат, висевший у нее на груди, и сделала пару фотографий. Достав из кармана записную книжку, в которую как закладка был вложен блестящий билет, она вошла в амфитеатр по большим и неровным ступеням. На шестой она подняла голову и осмотрелась — ее всегда восхищал вид театра как феномена. Эта элегантность и единство людей, собранных вокруг искусства. Но больше ей нравилось писать о театре, для не это было схоже литературе — описывая роскошные вечера она будто попадала в волшебный мир, у нее появлялась возможность нырять в глубины описания, отмечать мельчайшие детали, славя тех, кто эти детали создал. Ей принадлежали такие заголовки как “Разгромная независимая пьеса потрясла местное кладбище” или “Спорный образ господина Л. в новой пьесе Вернике”. Театр для журналистки был всегда местом таинственным, местом величайших драм, посещая которые она не только сама могла наслаждаться пьесами, но и отвечать на вопрос для ее читателей — стоит ли оно того? Она обожала посещать вечера и как юркая птица, буквально, замечать каждую маленькую деталь, как сейчас. Она смотрела на великое множество людей, заполнивших театр — мужчины во фраках, женщины в иллюзорных платьях, как это элегантно. “Аншлаг в Амфитеатре Марэальтума” — сделала она заметку в записной книжке, наконец сев на свое место.

Продолжает осматриваться: на двух колоннах у главного входа висели гобелены, на которых в профиль было нарисовано морское чудовище в синих тонах за авторством местного известного художника. “Кто нарисовал постеры?” — оставила заметку Барбара.

Конечно такие походы это не только весело — это работа, иногда трудная. Величайшие мастера своего дела не отпускают своей души веселится, а каждую секунду не только смотрят на игру актеров на сценах, но и пишут, думают, а потом опять пишут, чтобы не терять ни одной секунды, чтобы быть первым из всех, раньше всех выложить заметку о представлении. Барбара считала это самой сложной частью профессии.

“О таких событиях необходимо писать незамедлительно!” — говорит всегда редактор ее газеты. Безусловно, ведь аккредитовать Барбару на мероприятие такого уровня стоило чуть ли ни крови. Оно того стоило и она не подведет газету!

Вдруг свет погас! Барбара тут же оторвалась от записей и устремила взгляд на мраморную сцену. Она не могла верить своим глазам! Лоза, которая оплетала колонны, засветилась сумеречным, таинственным синим огнем. Это, должно быть, люминесцентные водоросли. Не нужно, я думаю, описывать степень удивления Барбары. Она тут же схватила фотоаппарат, профессиональным жестом отключив на нем вспышку, и, как из винтовки, выстрелила прямо в сцену, в самую лозу. Идеально. Но на этом чудеса не закончились. Спустя секунду вода возле сцены зашевелилась и из нее что то выпрыгнуло. Тень пронеслась над сценой, рисуя ровную дугу и в полете поблескивая. Амфитеатр взорвался звуками восхищения. Потом тень совершила, видимо, круг вокруг сцены и уже с другой стороны сделала такой же прыжок. Наконец средний прожектор выстрелил светом, сотворив точный круг, освещающим пространство между колонн. Из воды выпрыгнуло существо с рыбьим хвостом. Синяя чешуя того поблескивала в лучах света. В воздухе существо сделало кувырок и хвост исчез, превратившись в сноп бело-синих блесток. Наконец пловец приземлился на сцену, и встал с одного колена на две ноги. Встав в полный рост он поклонился.

Это был натурально человек-амфибия. Барбара раскрыла рот но не выпустила из рук камеры. Направив ее на выступающего, она рассмотрела его получше, пусть и недолго. Фотографировать больше она не смела, это было бы некорректно по отношению к зрителям, но он смотрела на артиста. Актер был невероятно красив. У него была бирюзово-зеленоватая кожа, острый нос и уши, на завитках которых были вострые неровности. Волосы, зеленые как тина, были заглажены назад. То, что буквально блестело в объективе это глубинно-голубые глаза человека-амфибии, они были как таинственные самоцветы, которых нигде больше не найти, как на самом морском дне. Одет он был в чистую белую блузку и черные шаровары, как настоящий пират, которого выбросило на берег. Это Барбара тоже записала.

Артист встал в позу, заложив одну руку за спину. Наконец он начал петь. Его голос был низким и громким, басистым, “глубинным”, пронзающим и отражающимся эхом от глубин подсознания. Он проникал на самое дно души, волновал ее, как буря волнует море, в котором тонут корабли, заставлял трястись. Певец поднял одну руку, в воздухе будто описывая фигуры. На ступеньках у самого края сцены из воды появились русалки — одна с красными, другая с черными волосами. Они стали подпевать, протягивая руки, указывая на певца. Все выступление превратилось в мираж…

“Ми-раж” — постаралась запомнить красивую метафору Барбара. Она отлично будет смотреться в остальной композиции слов, может даже будет ее венчать. Весь амфитеатр погрузился в сон, затих. Барбаре казалось, что вокруг нее летают крошечные светящиеся синим огнем шарики, такие пушистые. Песня принимала форму и как струны растекалась по всему амфитеатру. Барбара будто проваливалась в сон.

Представление закончилось. Сцена вновь погрузилась под воду до следующего лета. Выйдя на большую площадь, от которой дорога по прибрежной кручи вела в амфитеатр и на которой стояли кареты, которых, впрочем, сейчас стало меньше, Барбара пришла в себя — перед ней наконец прекратили появляться великолепные образы Морского театра. Она сделала еще записей в книжку и достала свисток. Подув в него она подняла записную книжку вверх, даже не поднимая головы. Будто сама ночь над Барбарой пролетела почтовая птица и острыми когтями выхватила записи из рук — те полетят в Издательский Дом, где ее помощник расшифрует записи и напишет статью — именно так должны работать профессионалы и именно так работает Барбара.

Она, впрочем, почувствовала некую пустоту в тот миг, когда почтовая сова забрала весь ее труд, который создавался так чутко, в него были вложены все эмоции, часть Барбары. И вот он пропал. Она осмотрелась вокруг — гости стали разъезжаться. С чувством холода в груди она достала из сумки брелок, на котором висели ключи и маленькая фигурка стеклянной рыбки на цепочке. Подойдя к своему старому серому шевроле, Барбара уселась в него. Выдохнув и оценив свой вид, который не вызвал у нее никаких мыслей, она уже вставила ключ. Тут на ее головой с шумом пролетела другая птица — орлица! Она издала душераздирающий крик. Гости, стоящие на парковке, обратили на это внимание. Барбара же успела сгруппироваться и закрыть руками голову, однако вдруг она осознала — опасности нет. Она выпрямилась — на ее колени упало письмо, неровно запечатанное сургучом, на котором была изображена ласточка в профиль. Барбара с недоверием взяла письмо и, проведя пальцем по печати, сломала сургуч.

Продолжение следует.

ИСТОРИЯ 3. У ГОСПОДИНА ДАГЕРА ЗУБ НА ЗУБ НЕ ПОПАДАЕТ

***

– Во вселенной примерно 200 миллиардов триллионов звезд, такое колоссальное число, по сравнению с моей жизнь. Удивительно. Интересно, какие звезды на вкус – Господин Дагéр, находясь в открытом космосе без скафандра и медленно отлетая от разбитого космолета, сделал своего рода заметку в своей голове – Они, должно быть, кислые, или как жженый сахар, а может вообще кислые как лимоны, да, наверное как лимоны – Господин Дагéр был занят своими лимонами невообразимый и неописуемый холод начинал его покусывать. Сначала он перестал чувствовать кончики пальцев на ногах и руках.

– Все таки интересное путешествие получилось, жаль что оно кончилось — думал Дагéр, смотря как от его космолет, который выглядел как короткая стрела выпущенная в космос божественным лучником, отлетали кусочки стекла из разбитой кабины — Это и правда было глупо — путешествовать одному. Ася была права, когда говорила что надо было брать кого то с собой кроме нее. Голос в голове, все таки, не ошибаются.

Дагéр отвел свой утомленный взгляд от жалких остатков разбитого космолета в бесконечную черную синеву, в котором маленькими искорками поблескивали звезды

Красиво… запиши это, Ась — скомандовал Дагéр и сделал заметку о неописуемой и таинственной красоте звезд — Да, заметки в путешествии это очень важно, жалко что их никто не прочитает Столько одиночества можно найти в себе в путешествии. Оно какое то другое. Не то чтобы я не чувствовал себя одиноким на твердой земле… записываешь Ась? Так вот, не то что бы я не чувствовал себя одиноким на земле, но в путешествии одиночество раскрывается совершенно по другому, совершенно по другому рядом никого нет, как будто ты движешься отрицательно движению всего мира, никому до тебя дела нет. Вот помню ехал однажды в поезде надо океаном. Плохо помню, помню ехали Арлинаж — Икод, я тогда ехал на фестиваль вина. Со мной ехал, мне кажется, взвод таких же ценителей, а я вот смотрел на них и понимал — разговор даже об алкоголе не случится. Тогда было одиноко.

А как же я, Профессор — вдруг прозвучал нежный женский голос в голове Дагéра

Нет, Ася, ты всегда со мной, спасибо тебе — я все еще не сошел с ума, и еще благодаря тебе я в путешествии никогда не скучаю. Теперь мы с тобой поговорим вдоволь! Запиши, кстати — “Про то, что в стратосфере как при полете в воздухе — все лож. Я был и там и там и скажу, что ничего общего между падением со скалы и тем, чем мы занимаемся сейчас, нет! Вот так. В космосе нет абсолютно ничего, я ничего не чувствую. Лететь с горы было, все таки интересно, записала?

Угу

Так вот, одиночество. Это вообще удивительный феномен. Кажется: быть наедине и быть одиноким, по сути, одно и то же, а разница колоссальная, как между дрейфованием в космосе и падением, то есть полетом со скалы — Дагéр подумал и добавил — не пиши про падение, никто все равно не узнает, что тот эксперимент провалился — Дагéр опять промолчал — Так вот, быть одиноким это печально, хотя скоро я совершу прорыв и эмпирическим путем узнаю каково это, а быть наедине — это искусство. Не каждый может быть с самим собой, особенно в путешествии. Оттуда-то у беспорядочных знакомств в пути и ноги растут! Записала? Я вообще считаю, что лучшее лекарство от одиночества в путешествии — это разговор, второе лучшее лекарство — ведение дневника. Видишь, как мне с тобой повезло, Ась?

Вижу, Доктор. Однако, простите за вопрос, я не в коем случае не хочу подвергать сомнению ваши методы исследования, но как мы из этой, так сказать, ситуации будем выбираться? – Дагéр повернул голову и осмотрелся — вокруг до сих пор была кромешная тьма и звезды, как вулканический песок блестит. Дагéр повернул голову на другую сторону и какого было его удивление, когда оказалось! Оказалось, что с другой стороны ничего абсолютно не изменилось

– Мне это наблюдение тоже записать? — саркастично спросила Дагéра Ася

– Нет, ничего бумагу тратить

– Принято

– Так, вот что мы сейчас сделаем — Дагéр посмотрел на часы на своей рук — время обеда… — задумчиво и с досадой проговорил Дагéр — и х-х-холодно еще! Зубы скоро застучат, как я с тобой буду разговаривать?

– Профессор!

– Да, точно, кислорода осталось примерно на 11,4 овец, это если измерять часы овцами. Через 11,4 овцы у нас кончиться кислород

– А мне кажется, что он уже кончился — немного устало заметила Ася

– Отставить негативное мышление, надо посылать только позитивные сигналы во вселенную

– Кто бы наш сигнал сос послал…

– Вот еще запиши: “В заметках из путешествия обязательно должна быть логика повествования — должно быть обозначено начало путешествия. А вот бы не сюда под руку всю записную аппаратуру с корабля и бортовой журнал — такой рассказ бы получился!

– И правда — мечтательно согласилась Ася

– И, давай уже в заключение, запиши: “Путешествия, а особенно заметки о нем становится интереснее когда в них есть несколько действующих лиц, тогда они, заметки, становятся интереснее”.

– Записала

– Я так рад, что у нас с тобой диалог — мечтательно ответил Дагéр — Мне всегда, кстати, было интересно как это делаешь?

– Что делаю?

– Записываешь

– Мне тоже интересно.

Дагéр продолжил свое пассивное путешествие по космосу, беседуя с Асей и делая все новые невероятные заметки о мире вокруг себя.