XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

— Это нелепо, совершенно нелепо! Бездарность! Какая же я бездарность! — ежеминутно хватаясь за голову, чуть ли не вырывая клоки волос из неё же, подскакивая на уже и так хлипком шатающемся стуле, почти впадая в безумие, яростно что-то черкая на уже изрядно потрёпанных листках бумаги и бормоча проклятия, повторял известный в узких кругах композитор Пётр Сергеевич Либенштейн.

А дело в том, что этот господин уже как несколько месяцев сидел безвылазно в маленькой комнатушке своего имения на окраине Петербурга, и пытался придумать финальное завершение своего невероятно масштабного во всех смыслах «произведения, которое непременно потрясёт весь мир музыкальных критиков и заставит их, наконец, признать, насколько Либенштейн гениален» – по мнению самого композитора. И пусть гениальность его признавалась лишь какой-то Богом забытой прохудившейся газетёнкой, его вера в себя была непоколебима.

И нет, Пётр не был одиноким человеком. Нет, нет. У него вполне была семья. Пусть и состояла она лишь из одного человека. Племянница Анюта безмерно обожала своего переменчивого дядюшку, что было абсолютно взаимно, однако поступив в престижный Московский университет и окунувшись в метания и радости, присущие многим студентам, приезжавшим в столицу, не смогла устоять перед ними и навещала любимого дядюшку настолько редко, что те разы можно было пересчитать по пальцам одной руки. Так что некому было проконтролировать его условия жизни и самочувствие, вместе с тем лета профессора уже насчитывали около пятидесяти семи или того больше. Хотя сам композитор с гордостью заявлял о себе: «Внутри меня всё тот же молодой человек, который недавно вышел на сцену. Когда я играю, мое тело чувствует всё то же самое, как когда я начинал свою карьеру… Да, мне нравится мой возраст. Определённо, да.»

И речь его ни много ни мало затягивалась на пять часов кряду. Без устали!

«Прелесть, а не мужчина!» – восклицали почти все его знакомые женщины, да не поймешь, в шутку иль всерьёз. Да и, что таить, в молодости Пётр Сергеевич был невероятно хорош собой и при общении с дамами не стеснялся этим пользоваться, но только ему ни разу не довелось испытать самого вдохновлённого чувства из всех возможных. Любви. Да, да. Писать о любви приходилось, петь или играть о ней – естественно, но вот испытать на себе – чего нет, того нет. И чёрствым его не назовёшь, сухарём – тоже. Просто, видимо, такова его судьба.

Впрочем, композитор не унывал. Закончив музыкальную школу, а затем и колледж на отделение фортепиано, он подал документы в консерваторию, которую окончил с отличием. После же ударился в преподавание, проработав с десяток лет в престижном колледже, однако карьера преподавателя не сложилась. Профессору быстро наскучила рутинная работа, где с каждым разом всё больше расцветала бюрократия, и всё меньше внимания уделялось искусству. Подав заявление на увольнение, Пётр Либенштейн продал своё имение, купив небольшой домишко в глуши знакомой с детства деревеньки и осев там, стал творить ту музыку, к которой лежала его душа. Однако счастье его продлилось недолго.

Любимая, но давно не посещавшая его из-за бытовой суеты сестра и её муж вдруг стали жертвами тяжёлой неизлечимой болезни, которая медленно истощала их организмы. Только узнав об этом из недавно полученного письма, Пётр Сергеевич, сначала даже не сразу осознал его содержимое, а когда, наконец, смог, в панике вскочил, отыскал небольшой потёртый чемоданчик, побросал туда, не глядя, некоторые вещи первой необходимости и, надев старенькое, кое-где уже с разошедшимся швом пальтишко, выбежал прочь из дому.

Спустя несколько часов, Либенштейн уже стоял перед дверью сестринского дома и, наконец, собравшись духом, постучал. Дверь ему открыла маленькая, на вид лет семи, девочка в стареньком, но опрятном платьице и с чёрными, как смоль, вьющимися волосами. «А вы доктор, да?» – с надеждой заглядывая в глаза профессора, тоненьким, слегка дрожащим голосом спросила она. Пётр сначала не сразу нашёлся с ответом, оглядел дом ещё раз, силясь понять, не ошибся ли адресом, потом снова перевёл взгляд на ребёнка, и в этот миг он внезапно осознал, кто эта девочка. «Это её… нет, их дочь!» – пребывая в минутном ступоре, подумал пока неизвестный композитор. Сглотнув ком в горле, он сказал:

— Нет, дорогая, я твой дядя, брат твоей мамы. Впустишь меня?

— Дядя? Я никогда не видела Вас и не слышала о Вас! – на переменившемся в миг девичьем личике стало проглядываться ничем не скрываемое недоверие.

— Не слышала? – глупо хлопнув глазами, уточнил Либенштейн. – Но…

— Анюта, ты с кем там разговариваешь? Если это… – из дома послышался мелодичный, но с хрипотцой голос, а затем на крыльцо вышла и его обладательница. – Боже милостивый! Петя, это ты?

— Лидия! Что с тобой случилось? Как ты? Почему не написала? Ты снова безответственно отнеслась к своему здоровью! – не справившись с чувствами, профессор крепко обнял только вышедшую за порог женщину.

— Петя, перестань, не стоило так волноваться! Я в порядке! Что ты тут мнешься на пороге? Заходи в дом скорее, – слабо отбиваясь от объятий и несмело улыбаясь, отчитывала Петра сестра.

Перестав осматривать Лидию со всех сторон, профессор, наконец, позволил увести себя в дом. Девочка, наблюдавшая за ними всё это время, видимо, поняла, что это действительно её дядя, и теперь спокойно ушла куда-то вперёд по коридору, вглубь дома.

Зайдя в помещение, Пётр с интересом осмотрелся. Ранее он не бывал в доме сестры и теперь желал осмотреть буквально всё.

— Ну и что ты встал столбом? – ласково осведомилась Лидия. – Раздевайся, иди мой руки и – к столу, наверное, проголодался с дороги, мы как раз недавно обедали.

— Да я не голоден особо, лучше рассказывай, что случилось? Почему не обратилась к лекарям, почему пустила это на самотёк, почему, в конце концов, мне ничего не написала?! – раздевшись, Пётр прошёл вглубь по коридору, завернул налево в сторону столовой и, тяжело опёршись руками на спинку деревянного стула, усталым взглядом посмотрел на сестру.

— А что бы это изменило? И как это не написала? Писала я тебе! Уже целых полгода пишу тебе письма. Уже не надеялась не то что на приезд, хотя бы на ответ, но я очень рада, что ты всё же приехал. Мы с Владом стали переживать. Вдруг что случилось, а мы и не знаем… Анечка стала грустить. Я думаю, она что-то чувствует, – отвечала Лидия, присев на стул рядом и легонько помешала ложкой уже остывшую жидкость в чашке, будто пытаясь сосредоточиться на какой-то определённой мысли.

— Петя, когда мы с Владом умрём, ты возьмешь её к себе! – вдруг произнесла Лидия.

— Что? – Пётр резко поднял голову и шокировано посмотрел на сестру. – Что ты такое говоришь? Ты же… вы же… нет, я не позволю, завтра же утром мы поедем в лучшую клинику, там работает мой давний друг, он блестящий специалист. Вы с Владом обязательно поправитесь, не смей говорить такие вещи, слышишь! Мы даже не знаем, чем именно вы заболели, откуда вообще это взялось?

— В этом нет никакого смысла, ты думаешь, мы не проходили обследование, не пытались выяснить, что случилось? Пытались, конечно. Мой муж всё-таки врач, и один из лучших, и даже он не опознал болезнь! Так уж получилось, что к нему попал пациент со странными симптомами, и поставить ему диагноз Влад не смог. А когда вечером пришёл домой и стал рассказывать об этом, то внезапно захрипел и стал задыхаться, мы тут же поехали в больницу, врачи осмотрели его, но диагноз поставить тоже так и не смогли, отправив нас обратно домой. А потом те же симптомы выявились и у меня, мы очень волнуемся за Аню, но у неё ничего не обнаружилось. Но если так тебе будет спокойнее, то мы съездим, хотя не считаю, что с этим можно что-то сделать… А сейчас ешь, и пойдем спать. Я постелю тебе в гостиной, – с неестественно прямой спиной Лидия поднялась из-за стола и ярко улыбнувшись брату, прошла вверх по лестнице к мужу в спальню. – Доброй ночи, Петя.

На следующий день Петр Сергеевич проснулся от громкого шума где-то в районе восьми часов утра. Шум доносился откуда-то из столовой, сопровождаемый весёлым смехом. Резко вскочив с кровати, поскольку непривычен ему был такой подъём, он не сразу вспомнил, где находится. Оглядевшись, постепенно начал вспоминать события вчерашнего дня и медленно побрёл на звук. Облокотившись на косяк двери, он стал с умилением наблюдать за дружной семьёй своей сестры: Анюта, от усердия высунув язык, сосредоточенно размешивала венчиком светло-жёлтую массу в небольшой миске, а изредка не упускала случая опустить туда пальчик, чтобы незаметно, как она думала, облизнуть его, Лидия, замечая манипуляции дочери, только посмеивалась, а Влад, оглядываясь на своих девочек, разогревал сковороду до нужной температуры и иногда вставлял какие-то комментарии по ходу процесса замешивания теста, от чего смеялась и Аня. Наслаждаясь этой картиной, профессор чувствовал, что за годы добровольного затворничества наконец-то оттаивает, и так ему стало тепло на душе, что появилось желание творить. Он уже хотел пойти обратно, чтобы записать несколько пришедших на ум мелодий, как его заметили.

— Дядя Петя проснулся! – радостно воскликнула Аня. – Садитесь, скоро завтракать будем, или лучше… вы можете нам помочь! Мы тут хотим оладушки сделать!

Пётр от такого энтузиазма даже на мгновение остолбенел, пока Лидия, не прекращая посмеиваться, пыталась оттереть с платьица Ани пятно от муки, которое она посадила, слишком усердно пытаясь замесить тесто.

— Действительно, Аня права, садитесь Пётр Сергеевич, что вы как неродной! – подошёл ближе Владислав. – Угощайтесь чаем, мне его недавно подарили за хорошую работу коллеги, он творит чудеса, такая лёгкость появляется в теле, Вам должно понравиться!

— Да, я… да. Благодарю за заботу! – немного отойдя от ступора, ответил Пётр и сел на стул напротив Ани. – Лида, а что вы так спозаранку встали?

— Оладушек захотелось, да и выезжать скоро, только позавтракаем и сразу поедем. Надеюсь, твоё предложение по поводу осмотра у знакомого ещё актуально? Я попросила соседку приглядеть за Анечкой, да и с её дочерью Ритой они дружат, – подойдя к брату, но оставляя в поле зрения дочь, сказала Лидия тихонько.

Пока Лидия и Аня продолжали приготовление теста, а Владислав сел листать выпуск нового журнала по медицине, Пётр смотрел в окно и радовался яркому утреннему солнышку. Ему вдруг пришло в голову, что долгое время он жил в суете и постоянной работе, не находя времени на такие простые, но приятные моменты, как семейный завтрак.

После завтрака, оставив Аню с соседкой, Пётр с сестрой и её мужем отправились к давнему другу композитора, известному врачу, специализировавшемуся на инфекционных заболеваниях. К сожалению, врач сказал, что болезнь действительно неизлечима, хотя существуют методы смягчения симптомов и замедления её прогрессирования. Лидия с Владиславом и Пётр вышли от врача со смешанными чувствами – надеждой на то, что если болезнь можно контролировать, значит, если приложить усилия, то можно и полностью вылечиться, и одновременно горечью от того, что, если ничего не сделать, она все равно будет прогрессировать.

Семья поняла, что им нужно срочно принять меры. Они начали изучать литературу, консультироваться с другими врачами, пытались искать способы лечения за пределами стандартной медицины, хотя знали, что осложнение может наступить в любую минуту. Но не хотели сдаваться. Так начался их долгий и трудный путь. Влад и Лидия прикладывали все свои силы, день за днем сражаясь с болезнью. И вскоре они даже заметили первые положительные результаты. Однако, несмотря на это, болезнь была сильнее, смерть все-таки наступила. Лидия и Владислав ушли из этого мира. Тихо, без боли…

Слёзы и горечь заполнили сердце Петра. Он чувствовал себя предателем от того, что не смог защитить свою семью.

С тех пор жизнь композитора разделилась на «до» и «после». Он больше не мог писать музыку, ведь каждую минуту старался уделять племяннице, которая со дня смерти родителей ни разу не произнесла ни слова. Проходили годы. Всё это время Пётр не мог нормально спать, все заработанные им деньги уходили на лечение Анны, лучшие лекари занимались этим делом, но ничего не помогало. Пётр уже совсем отчаялся.

Однако однажды ему улыбнулась удача. Через знакомых он вышел на бабушку-травницу, которая за свою помощь не попросила ни денег, ни славы, а сказала лишь: «Она – твоя мелодия, береги её. И пообещай мне – когда она найдёт своё счастье, веди её под венец в синем платье. Этот цвет ей счастье принесёт.»

«Обещаю,» – не до конца понимая, зачем это нужно, произнёс Пётр. После старушка полностью излечила недуг Анны, и больше никогда в своей жизни композитор её не видел…

С тех пор Анюта снова заговорила и с каждым годом становилась всё краше и краше. «Умница, красавица, мастерица, хозяюшка, вот кому такое счастье достанется?» – судачили о ней в деревеньке, но Ане ни до кого не было дела. Она грезила университетом, целыми днями сидела у камина и читала, писала, что-то изучала. Уговорив своего дядюшку отвезти её на женские курсы по биологии и успешно сдав экзамены, получила через неделю приглашение в лучший университет страны. Радости её не было предела.

Ещё через неделю Аня уехала, и профессор остался один в пустом доме. Не желая оставаться там, где каждая вещь напоминала о племяннице, Пётр, купив на скопленные деньги небольшой домик где-то на окраине Петербурга, съехал туда. Здесь он живёт и по сей день. Да только радости от этого никакой, желанное в молодости уединение теперь не приносило удовольствия. Композитор тосковал, и тоска эта не давала ему ничего делать, его любимое занятие не приносило ему удовлетворения, а шедевр, который профессор мечтал написать всю жизнь, никак не получалось закончить.

Сейчас, сидя на почти разваливающемся деревянном стуле, композитор вспоминал свою жизнь, свою музыку, свою племянницу и горько плакал. Как много он не успел, как много не сказал, как много не успел прочувствовать, пережить, как много обещаний не сдержал.

— Всё, так больше продолжаться не может. Нужно выходить из этой дыры. Если я сейчас же не сменю обстановку, так и сгнию в этом сарае, – в пустоту вдруг сказал композитор и, встав со стула, пошёл к выходу из дома.

Не успел он даже дойти до двери, как снаружи постучали. Недоумевая, кто это может быть, Пётр открыл дверь и едва устоял перед бурными радостными объятиями своей… племянницы.

Всё верно, Аня, наконец, вспомнила про любимого дядюшку и приехала навестить его к старому дому, но он оказался заброшен. Взволнованная, она опросила немногочисленных соседей и спустя долгое время поисков, выяснила новое место проживание Либенштейна.

— Дядюшка! Я так волновалась за тебя! Ты даже не написал, что куда-то переехал. А если бы с тобой что-то случилось? Как бы я потом жила без тебя? – возмущенно отчитывала Петра Анна, попеременно пытаясь осмотреть дядю на предмет болезни или других повреждений.

— Анюта, милая, да я ж как-то даже и не подумал, – шокировано начал композитор, но под грозным и недоверчивым взглядом племянницы стушевался и продолжил менее уверенно. – Ты как здесь оказалась? И кто это с тобой?

— Ой, дядюшка, совсем из головы вылетело. Знакомься, это Вячеслав, мой жених. Слава, это мой любимый дядюшка, знаменитый композитор, между прочим! – отойдя немного в сторону, чтобы Пётр мог разглядеть нежданно-негаданно появившегося у Анны жениха, девушка жизнерадостно представляла друг другу двух самых дорогих её сердцу людей.

— Здравствуйте, Пётр Сергеевич, рад, наконец, познакомиться с Вами лично. Аня очень тепло о Вас отзывалась, честь имею, – подал голос Владислав, и протянул руку для рукопожатия, которую Пётр бессознательно пожал.

— Да, конечно, взаимно, но… Аня, ты, что же, приехала сюда, лишь чтобы предупредить о свадьбе, а потом снова уедешь в свою Москву? – отчаянно надеясь на отрицательный ответ, спросил профессор.

— Нет же, дядюшка, мы будем праздновать свадьбу здесь. Слава изъявил большое желание провести такое важное для нас событие так, как я бы этого хотела. А я хотела, чтобы ты отвёл меня под венец, – оправдала Анна ожидания композитора, но вместе с её последними словами он вдруг вздрогнул. Перед глазами пронеслись события десятилетней давности.

Профессор внезапно вспомнил старушку-знахарку, своё отчаяние, затем надежду на исцеление Анечки, а после – своё обещание ей. «Неужели этот день настал?» – в пустоту произнёс Пётр, потому что племянница, не дождавшись от застывшего дяди реакции на свои слова, позвала жениха за собой, и они вдвоём скрылись на втором этаже.

***

Стоя на постаменте для венчающихся в церкви, слушая священника и любуясь своей племянницей в невероятно красивом синем платье в пол, профессор как никогда осознавал себя самым счастливым человеком на земле. Племянница его, казалось, светилась изнутри, затмевая даже серебряные серьги, как капли росы, блестящие у неё в ушах. Она улыбалась, её глаза цвета неба светились ярче Полярной звезды. Анна была по-настоящему счастлива, а это для композитора было главное. Любуясь Анечкой, он вдруг ощутил долгожданное желание творить, его душа ликовала, а сердце пело. «Она – твоя мелодия!» – вспомнились слова старушки.

Поздравив молодожёнов с венчанием, профессор сослался на усталость, одолжил у знакомого извозчика повозку с лошадью и, быстро её подгоняя, добрался до собственного дома, скрывшись у себя в покоях на всю ночь. Пётр чувствовал небывалый душевный подъём. Спустя столько лет творческого застоя, ощущать его было восхитительно.

***

Произведение, написанное композитором в ту ночь, станет известно всему миру под названием «Синий цвет неба и тревоги», а дом Петра Либенштейна будет одной из главных достопримечательностей Санкт-Петербурга. Туристы и любители искусства со всего мира станут приезжать, чтобы увидеть это историческое место. Дом превратится в музей, где посетители смогут узнать больше о жизни и творчестве композитора, о его вдохновении и творческом процессе.