«Твои мысли могут быть непонятны, но это не повод не высказывать их».
Кто я? Сложный вопрос. Может быть, я — абстрактное нечто, придуманное и не имеющее ничего общего ни с вами, ни с этим миром, или реальный человек, обладающий знакомым и понятным образом. Не знаю. Решать вам и только вам.
Смотрю на это прекрасно-голубое, чуть тронутое пушистыми белоснежными облачками небо, дающее осознание «маленькости» и никчёмности человеческой жизни да и общества в целом в сравнении с этим бескрайним существом, постоянно меняющимся. Смотрю и не получаю никакой поддержки или сопереживания. Ничего. Даже если ты убит горем, не видишь смысла своей дальнейшей жизни, а теперь уже и существования, или «просто» хочешь удавиться, этот холодный гигант не будет поддаваться твоим эмоциям и чувствам вне зависимости от их упадничества: будь то лёгкая грусть или отчаяние, доводящее уже до мольбы о смерти. Не то чтобы пошёл ливень или град — не будет моросить даже меленький дождик, даже небо не покроется ни одной тучкой. И вот тогда, именно тогда, ты осознаёшь, что никто и ничто не будет тебя искренне поддерживать и утешать, даже из жалости не проронит и слезинки. И просто хочется закричать: «Небо, да, ты?! Почему не идёт ливень? Отчего не гремит гроза? Ты что, не видишь, как мне плохо, как мучается и терзается моя душа?» — а в ответ прозвучат лишь далёкий шелест листьев, шорохи чуть обеспокоенного леса, а потом лишь тишина, разрывающая тебя изнутри.
Вы скажете: «Что ты мелешь? Откуда ты это знаешь, чтобы говорить с такой уверенностью?» А что я? Я просто отвечу, что точно знаю, испытав всё это на своём тленном теле. Хотите подробнее? Хорошо, тогда начнём с самого начала.
Седьмой класс, второе сентября, перемена перед уроком истории. Я перешла в этом году в новую школу, поэтому даже в лицо не знаю своего нового учителя. Прозвенел звонок, все расселись за парты, и вошла учительница. Я человек несколько странный и был, и есть. И одной из особенностей является смотреть человеку прямо в глаза.
Бессознательно и неотрывно вглядываться не в полный образ, не в лицо, а именно в глаза. Утонув в них, я тут же поняла, что жизнь моя уже не будет прежней: она кардинально изменится с вторжением этой пока непонятной мне особы в мой маленький обыденный мирок. Где-то в середине занятия большую часть из учеников забрали на прививку, а я не вошла в это число: мама не подписала согласие. И я осталась с этой женщиной почти один на один. Она стала общаться с оставшимися ребятами, задавая им вопросы, внимательно слушая ответы и, в свою очередь, отвечая им, однако вскоре и меня спросили о моей прошлой школе, успеваемости, но мой язык не мог повернуться, чтобы ответить хоть что-то более-менее связно. Просто эта женщина показалась мне прекрасным педагогом и очень хорошим человеком. Почему? Просто показалось. Но у всего же есть причина, верно? И даже для того, чтобы я стала так думать, нужна была лишь мелочь, может, даже не приметная другим. Но с того самого урока она стала для меня божеством, достойным преклонения, безмерного уважения и беспрекословного подчинения, что почти всегда и являлось для меня главными постулатами жизни.
Кто эта женщина? Чем особенным она отличается от других? Все люди, конечно, по-своему разные, однако… разве с Вами не бывало такого, что человек не обладает идеальной внешностью, но всё равно, стоит только вскользь взглянуть на него, что-то заставляет вдруг обернуться ему вслед, а потом весь день вспоминать об этом незнакомце. Вы можете представить в своем воображении любого человека, которого вы хотели бы видеть на этом месте, ведь навязывание какой-то внешности и определённых имён кажется бессмысленным уточнением.
Проходил день за днём, месяц за месяцем, а мне всё не надоедало смотреть в её прекрасные глаза, вглядываться в отличающий её ото всех других образ. Возможно, в нем не было ничего особенного, но красота и заметность — это субъективные понятия, способные вызывать неразрешимые споры. Вот и у меня так же. Ведь все люди, поклоняющиеся богам, не устают от их одного и того же одеяния, неизменной позы, даже застывшего выражения лица, запечатлённых в произведениях искусства. Встречая учительницу на лестнице, в коридоре, в классе, я уже настолько привыкла к этому, что даже однодневное отсутствие этой женщины в школе вызывало у меня безумное беспокойство и щемящую грусть. Как и верующие упиваются горем, когда божество не внемлет их молитвам. И я, надеясь, что мне ответят, пишу: «Здравствуйте», — однако страшусь, что будет необходимо писать в ответ ещё что-то такое, чтобы не напомнить о возможной болезни, ведь тогда «Как у Вас дела?» будет просто абсурдно. Почему всё в этом мире настолько сложно? Вы что-то отвечаете мне, очевидно, ожидая продолжения мною завязанного диалога. А я? А что я? Я пытаюсь… однако не знаю, что писать такому человеку, как Вы. В голову приходят только светские беседы об искусстве, внешней и внутренней политике государства, но сейчас не то время, чтобы разглагольствовать только на эти темы. Почему, имея номер телефона этой прекрасной женщины, я не нахожу решимости и капли, или чуть больше, наглости позвонить и спросить о самочувствии и, может, о чём-нибудь несущественном? Понимаете… мне нужно услышать слово, лишь одно слово, из Ваших уст, чтобы знать, что Вы живы, что освещаете собой этот давно прогнивший мир. Больше мне ничего не надо. Только слово. Одно слово. Проходит неделя, а Вас всё нет. Я знаю, что Вы всё ещё на этом свете: хоть пару раз в день, но появляетесь в сети, что не может не давать крупинки облегчения. Но вот Вы не появлялись в течение двух дней. Совсем. Вообще. Теперь у меня нет даже крупинки. Только отчаяние, снедающее изнутри, которое принуждает мои мысли и воображение придумывать различные теории и предположения, которые становятся с каждой минутой всё мрачнее и мрачнее. Во мне достаточно этих отягощающих меня чувств, чтобы даже море наглости приподнялось из недр моей души.
Долгие гудки, Каждый звук которых отдаётся громом в моей голове, и так трещащей по швам. И наконец кто-то снял трубку. Это она. Она?!. Её голос, произносящий: «Здравствуйте», — а потом насколько секунд длится молчание: я не могу осознать, что мне и вправду ответили, но нужно быстрее что-то сказать. «Здравствуйте», — с нескрываемыми радостью и восторгом отвечаю я, не понимая, почему говорю это таким тоном. «Кто это?», — спрашивают. Видно, человек на другом конце провода не узнал меня, но почти тут же к нему приходит осознание и слышится вопрос: «Откуда у тебя мой номер?» А я прекрасно помню, что она сама дала мне его, чтобы я могла задавать вопросы по предмету, узнавая всё больше и больше, читая указанные книги, смотря документальные фильмы… а Вы не помните. Слишком много наглости бурлило на тот момент во мне. Сама удивляюсь.
— А Вы как думаете?
— Классная руководительница дала?
— Нет.
— Я сама?
— Именно.
— Так что случилось? Зачем звонишь?
Мне так хотелось сказать: «Вас нет в школе, Вы не ведёте уроки, Вы не появляетесь перед моими глазами каждый день, каждый раз воссоздавая уже устоявшуюся приятную картину моей будничной жизни. Так что же случилось? Это случилось. Можно сказать, Вы случились».
— Хотела узнать, когда Вы выйдете?
— Бог один знает, — от этой одной фразы стало как-то противно холодно и неуютно. Ведь никто не знает, что будет завтра. Что случится с каждым из нас? Ведь все люди, словно мухи, за существованием каждой отдельной из которых никто не следит, и если помрёт одна-две, то никто не обратит на это внимания. Потом ещё парочка уйдёт в мир иной, и опять нулевая реакция. Так же и с людьми. Какая вам разница до какого-то незнакомого человека, например, в Китае, который умер от инфаркта вчера в 1:13?
Никакой, ведь вы даже не знали о его существовании. Вот так же может быть с каждым человеком, ведь всем всё равно.
— У меня церковь рядом, так что я могу хоть каждый день ходить.
Далее последовало молчание, а потом разговор зашел в учебное русло: как подготовиться к скорой работе и всё в таком роде.
— Держи кулачки, — напоследок сказала она.
— Хорошо.
Конец. Невозможно даже вообразить мою радость. Отчего? Сама не знаю.
Прошло несколько недель, и я случайно узнала её возможный диагноз, подкрепляемый словами некоторых других учителей: «До конца учебного года может не выйти», «Да, ей и вправду сейчас плохо»… Всё это мне напоминало что-то из моего прошлого, практически не имеющего особых ярких воспоминаний. Такое и вправду уже случалось. Это осознание пришло ко мне только сейчас. Спустя шесть лет. Уже была в моей жизни учительница, скончавшаяся от этого же заболевания слишком скоро, так что мы, ничего не понявшие ученики, тогда восприняли это как факт, который просто нужно принять.
Почти не было пролитых слёз, упаднических криков, молитв об упокоении её души. Ничего. Словно умерла ещё одна никому ненужная муха. И теперь, когда ситуация повторяется, я не хочу, чтобы исход был таким же. Не желаю, чтобы умерла и она. Та, которая была светом в конце темного тоннеля на протяжении стольких лет. Но что, что я могу сделать? Ничего. Это полное бессилие убивает и меня, поэтому я просто стою в бушующем яркими красками лесу, смотрю на пушистые облачка, думаю и держу кулачки.
