XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
«Как такое может быть? Он смеётся, вытирая со щёк слёзы. Парадокс этот наводит на мысль, что его словно раздирает надвое. Красота и ужас, красота и боль — и от этого никуда не деться. Уставший, измотанный Джек тем не менее остро ощущает удивительную хрупкость окружающего мира, его непрерывное, неустанное движение к смерти, осознаёт, что в этом движении заложен смысл существования. Ты видишь всю эту захватывающую дух красоту? Приглядись по-внимательнее, потому что через мгновение сердце твоё остановится.»
— Карина, кушать будешь?
Я оторвалась от книги, оглянулась. В полутьме дверного проёма она стояла почти такая же, как и всегда. Только за последнее время стала более худой, что не могло всех радовать, в том числе и её. Тем не менее она, как мне кажется, поступала правильно и даже мудро, не делая из всего катастрофу и то, что она умудрялась шутить про свои проблемы, я считала за прекрасную черту в ней. Она и о смерти говорила с оттенком лёгкой шутки и оптимизма…
— Нет. Не хочу пока.
Отвернувшись обратно, я успела заметить её почему-то безысходное выражение лица, как мне показалось, из-за моего ответа. Мне даже стало жалко суп, который она начинала делать, когда я пришла домой. Но что же теперь, если есть и вправду не хочется? Расстраиваться из-за моего ответа не стоит. Позже оценю её стрепню. Я посмотрела на часы. Почти семь. На улице уже темно. Нужно скорее закончить задания, а то дочитать книгу сегодня не успею. Взявшись за свою «рукопись», я забыла про этот мир. Вот уже чувствую землю тех времён, чистый, не то, что сейчас, воздух и образ тьмы, незнания, жестокости, суеверия, ещё большего, чем в наше время… Но не успела я написать и предложений десять, как пришлось оторваться.
— Карина, иди сюда… — донеслось из соседней комнаты.
Уф, ну что ещё? Надеюсь, что-то важное, а не…
-…мне снова плохо, — добавила она.
Бегом на кухню!
— Открой окно, пожалуйста.
Она сидела за столом полу боком к включённому телевизору, опёршись на ручку своей палки двумя руками. Бледная, как снег… И красивая, как она сама. Тёмные глаза, тёмные волосы, бледная кожа и губы… А на столе стоит обиженный недоеденный йогурт. Я открыла окно нараспашку, взяла газету и начала гонять воздух от окна в её сторону. Вечер был прохладный. Всё же ноябрь. За окном много снега и как всегда шумный проспект. Я посмотрела на неё. Глубоко дыша, она глядела в пол. Потом откинулась назад, спиной к стене и вытерла лоб рукой.
— Вспотела? — не зная, что сказать, спросила я.
Она отняла голову от стены, посмотрела на меня и кивнула. О боги, что это был за взгляд! Так на тебя смотрят только бедные голодные дети, если ты один ешь что-то большое и вкусное и при этом говоришь, что не можешь поделиться, что сам голодный, хотя прекрасно видно, что тебе и половину-то не съесть — объешься! Это взгляд мольбы… А тут ещё и действительно настолько чистый, словно детский, что аж мне стало не по себе, как сегодня утром, когда…
(… — Скорую! Быстрее!
— Не надо скорую!
— Звони, звони!
— Уф… Скорее бы взяли трубку!
— Не надо! Мне не плохо. Я сейчас встану.
— Мама, сиди! А то хуже может стать!
И мысли где-то витают:
«Спешка, спешка, беготня…
Сейчас она умрёт без тебя!
Спешка, спешка, беготня…
Плачь, она умрёт за себя!
Спешка, спешка, беготня…»
Она посмотрела на меня. Держит за руку, сидя на полу, опёршись спиной о стену:
— Карина-а, помоги мне встать!
Минута прошла? Всё как в тумане. До сих пор смотрит на меня.
— Карина, не надо. Не помогай. — раздалось со стороны.
На мгновение глаза отняли взгляд от меня, одарив недовольством говорящего. Но лишь на мгновение:
— Ну, давай!
Белая (или светящаяся?) с тёмными волосами и глазами, окровавленными слегка от неудачного падения губами, снова смотрит на меня. Я колеблюсь, но руку не отпускаю. Смотрю на неё, невольно слабо улыбаясь. Сейчас она решит, что я резко стала слабоумной и, верно, вконец разочаруется во мне. Да, среди нас четверых ещё нужно понять, кто тут в припадке был, а кто может ещё и остался…
Кажется, я засмотрелась на эту маленькую недовольную девочку — мою ушибленную родную бабушку:
— Тьфу, ну вас всех! Скорую, да скорую… Нет, чтоб встать помогли. — Она повернула голову прямо, в другую сторону от меня. Ещё не хватало в конце: «Эх, вы-ы…» Ну, хоть взгляд отвела…
И где-то совсем рядом еле слышался шёпот атмосферы:
«…Посмотрев сквозь меня,
Вздохнёт, не услышит
Моё глупое: «Эй, ты чего?..»
Упадёт, оттолкнёт,
Вздохнёт, не услышит
И скажет мне,
Что с нею нельзя.»
А дальше… Туман. Потом шаги, свист чайника, шуршанье постели, снова шаги, скрежет кошачьих когтей о деревянную поверхность… Утро. Открыв глаза, я увидела в дверном проёме фигуру. Она улыбнулась мне, как бывало по утрам, тепло, искренне, в шутку. Что же, мне приснилось всё?
— Вот так бы и умереть — без проблем для других. Упала я, никто не услышал — так бы и померла… Как ты только услышала, Карина? Чуткий у тебя сон.
— Мам, скажешь тоже. — отозвались на кухне родители.
— Ну а что, хорошо вам что ли, если мучиться со мной будете?
— Уж лучше и помучаемся, а ты потом живая будешь…)
— Да отцепись ты! — отдёрнув руку от моей хватки, она медленно села на кровать. Слова звучали будто бы созла, что аж обидно стало. И сейчас, видимо, она не довольна, что вызвали скорую.
— Что вы делаете? — голос из телефонной трубки звучал с беспокойством.
— Ложимся на кровать, — ответила я. — Потом созвонимся, — и бросила трубку.
Сидя перед её кроватью в кресле и смотря на неё, я напоминала себе стервятника. Помощи от меня никакой, зато зритель отменный. Вот только есть совершенно не хочется. Мне стало мерзко от этих мыслей, а ей хуже от сего состояния. Я встала, наклонилась над ней, чтобы хоть как-то показать своё неравнодушие.
Не хотелось говорить так, будто всё и впрямь кончено — кому хочется услышать именно подобное при смерти? Поэтому возможно последние слова, которые она услышит в этой жизни, я постаралась сказать с бодрой грустью, подражая ей:
— Эй, ты чего?
По-моему её было уже всё равно. Но, мне кажется, если она меня услышала, то порадовалась, что я в последний наш миг не плачу. Пока что.
С тех пор стало тихо. Слова звучали как гром:
— Ты только не расстраивайся, ладно? Мы не успели. Сама справишься? Родителей подождёшь? Вот здесь распишешься, а мне дальше по вызовам ехать надо. — торопился врач.
— Без проблем.
— Хорошо. Окно закрой, простынешь ещё… Всего… хорошего.
Не знаю, расплакалась бы я, если бы себя не заставила. Или бы сдержалась, думая о ней? В любом случае пора звонить родителям. Жаль, что и в колокола тоже.
— Мам…
— Всё, всё! Уже едем! Сейчас!
-…умерла, — упал тяжёлый груз с высоты. Я не могла не выделить это слово важностью. Хотелось скорее сказать его. То ли поделиться траурным случаем, то ли доставить им боль себе и другим. Ведь как писал Горький: «Долго спустя я понял, что русские люди, по нищете и скудности своей, вообще любят забавляться горем, играют им, как дети и редко стыдятся быть несчастными. В бесконечных буднях и горе — праздник, и пожар — забава; на пустом лице и царапина — украшение».
Теперь ещё более звонкая тишина. Дома из живых людей только я. Вдруг откуда-то появился сквозняк. Радостно посвистывая, он бродит по квартире и тихо поёт стихи Гиппиус:
Полуувядших лилий аромат
Мои мечтанья лёгкие туманит.
Мне лилии о смерти говорят,
О времени, когда меня не станет.
Мир в успокоенной душе моей,
Ничто её не радует, не ранит.
Не забывай моих последних дней,
Пойми меня, когда меня не станет.
Я знаю, друг, дорога не длинна,
И скоро тело бренное устанет,
Но верю я, любовь, как смерть, сильна.
Люби меня, когда меня не станет.
Мне чудится таинственный обет
И ведаю, он сердце не обманет.
Забвения тебе в разлуке нет.
Иди за мной, когда меня не станет.
Свершился очередной момент перерождения. Для неё всё кончилось, для меня всё начнётся заново. Вздрагивая от подобных свершений, становишься другим. Хочешь — не хочешь, а станешь. И смерти бояться, ненавидеть её смысла нет. Благодаря ей мы легче заканчиваем своё прошлое направление и начинаем новое, более трудное… Либо просто заканчиваем его. Лучше ненавидеть тех, кто рано призывает смерть, а бояться себя самого, когда каждый из нас может всё. И вот зачем нужна память — чтобы помнить родителей, прошлую жизнь, глупые ошибки… Чтобы жить гордым и сильным за своих предков. Жить так и любить свою землю, заботясь о ней, как о мудрой любящей старушке.
Свет гаснет, тьма приходит.
Есть жизнь, пора её ускорить!
Гаснет свет, приходит тьма,
И остаётся только тишина.
