XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Я всегда любила собак. Наверное, повлияло прошлое… До семи лет росла за городом. В детский сад ходила в невероятно, просто нереально маленький городок Горки рядом с родной деревней. Подруги детства привили любовь к бродягам, которых каждый день мы видели там. Но так глубоко в сердце вошёл только Хатико.
Я не помню, сколько мне было лет, когда мы нашли его, избитого, размалёванного графитной краской, ужасно тощего на обочине. Кто-то подумает, читая это: «Как глупо! Зачем вы вообще к нему подходили, может, он больной или бешеный!». Собственно, так сказали и наши родители. Но было поздно. Мы уже не могли просто выкинуть его. И мы сделали то, что никто из нас не осмелился бы сделать в одиночку: мы стали откармливать его. Мы же его и отмыли спустя некоторое время. Никто не брал его домой, но он, безусловно, был нашим псом. Он ходил за нами, где бы мы ни гуляли, он охранял нас от других дворняг, играл с нами. Мы дали ему имя. Хатико.
Я жила среди собак. Я видела их каждый божий день, в разных ситуациях, местах. И быстро поняла, что дворняги не всегда живут долго. Точнее, они редко живут долго. Редко умирают от старости. Собачьи трупы могли валяться на свалке на окраине города, могли лежать на дороге или на обочине, их иногда находили недалеко от магазинов с пробитыми черепами и свороченными шеями. Разумеется, не каждый день мы видели это, но даже пары раз в месяц хватало. Эти картины так отчётливо врезались в память мне — тогда ещё совсем ребёнку… Каждый раз, подходя к знакомой пятиэтажке, где Хатико нашёл себе приют в подъезде, я боялась. Увижу я его опять? Мой пёс здоров?
Но он жил. Жил дольше других собак. Три года я смотрела него едва ли не каждый день и успокаивалась. Этому псу, кажется, суждено было стать особенным. Он живёт до сих пор, так может, проживёт ещё столько же? Или даже больше…
Но я не учла того, что он живёт всё в том же подъезде, а мы – люди – имеем свойство расходиться, переезжать… Так, меня – семилетнюю девочку – забрали учиться в Москву. Я не буду говорить, как сложно было мне привыкнуть к городу, достаточно лишь сказать, что столицу я стала считать домом лишь к восьмому году жизни в ней. Я всё-таки отдалилась от места, где выросла. Я потеряла старых подруг, мы общались всё реже. Я потеряла Хатико.
Но всем нам иногда хочется вернуться в детство. Меня тянуло туда сильнее, чем других: жизнь делилась на «тогда» и «сейчас» и первая её часть принесла мне куда больше счастья. Я вернулась в Горки.
Нет, я не нашла там своего детства. Я не нашла там своих подруг. Я не нашла даже их родителей, хотя знала все адреса. Но я нашла собаку. Знакомую собаку пшеничного окраса, невысокую, тихую, как и раньше. Только вот Хатико больше не стремился лизнуть меня в нос при встрече. Он просто не узнал меня.
Они все уехали. Как и я, многие в Москву, кто-то в Дмитров… Я рада, что они выбрались, но как же больно осознавать, что мы все бросили нашу собаку! Как тяжело признать, что собственноручно вынудил прирученного пса голодать!
Это была уже другая собака. Наверное, если Хатико всё же вспомнит меня когда-нибудь, он простит. Он никогда не смотрел с укором и не обижался. Но я не смогла остаться там ни на секунду. Мне просто стало тяжело. Я сбежала снова. От него или от себя? Не знаю.
Я хотела вернуться. Но идут годы и я понимаю, что жестоко обманывала себя, когда, в слезах торопясь к остановке автобуса, обещала себе приехать туда снова. Слишком страшно снова смотреть в карие собачьи глаза опять. Ещё страшнее – искать, а потом узнать что не смогу увидеть их больше никогда. Дворняги не живут долго…
Хатико бросили. Мы все бросили.