Я проснулась в четыре часа утра, уже с привычной усталостью готовясь к тревожным мыслям. На протяжении двух недель я просыпаюсь каждую ночь и начинаю думать о чем-то, даже если этого не хочу. Мысли бегают в голове как ужаленные, не давая передохнуть. Они будто хотят извести меня полностью, чтобы я не могла не только дышать, но и существовать в целом. Они становятся огромными, заполняя всю мою голову и убивая любые положительные чувства. Подобные мысли-убийцы размножаются в разы быстрее, чем обычные, а избежать их просто невозможно. Я пытаюсь отвлечься, но это нереально. Включаю свет, музыку в наушниках, но мыслей становится только больше. От своего собственного бессилия я начинаю задыхаться. Иногда сложно сделать хотя бы маленький глоток воздуха из-за подступивших к горлу слез. Когда это произошло впервые, я очень испугалась, мне казалось, будто я могу действительно задохнуться. Мне было так страшно, что я могла лишь плакать, забившись в угол кровати..
Сейчас это происходит постоянно, но я уже не боюсь, а скорее устаю. Так же плачу, так же играю в перегонки со своими мыслями, но не боюсь. Привыкла. Есть люди, которые быстро привыкают даже к чему-то очень неприятному и даже не возмущаются. Вот, я из них. Просыпаюсь в три, в четыре, в пять – и больше не сплю, а мне на уроки к восьми. Конечно, меня это раздражает, но и возмущаться я не могу. В конце концов, я не могу договориться с собственной головой, так чего возмущаться? Остается только вздыхать и надеяться на лучшее. О том, чтобы обратиться за помощью, и речи не шло. Раз я сама не могу ответить на вопрос, что со мной происходит, то как я расскажу об этом другому человеку?
Сегодня я так же глубоко вздохнула и открыла глаза. Минут семь глядела в потолок, потом потянулась рукой к телефону и зашла в пинтерест. Если уж я не могу избавиться от собственных мыслей-убийц, то могу хотя бы отсрочить их.
Пока я листала ленту, никакие мысли в голову не приходили, что было странно и даже волнующе. Руки тряслись, но мыслей не было, поэтому я продолжала смотреть на эстетичные картинки. Одна привлекла мое внимание и запомнилась, казалось, на всю жизнь: на ней девушка с короткими темными волосами сидела, опрокинув голову на стол, под головой лежала целая куча бумаг и тетрадей, а в руке девушки была черная ручка. На ногах не было обуви, но она была в черных рваных колготках и наверняка в юбке, но этого видно не было. Сердце пропустило удар, а чувство, будто на этом фото я – пронеслось мурашками по всему телу. Возможно, мы правда внешне схожи, а возможно это мое возбужденное воображение подсказало, что та девушка и есть я.
Такое совпадение немного отвлекло меня, и я выключила телефон. Звук нажатия кнопки в тихой комнате показался слишком громким, также как и мое судорожное дыхание. Я сжала ладонь в кулак, и зажмурилась, повторяя про себя: «Это все лишь в моей голове» . Это, на удивление, сработало, и бурный поток мыслей, уже готовых к нападению на мою голову, отступил.
Не теряя времени я встала и включила свет. От яркого света снова зажмурилась, но быстро пришла в себя и оглядела комнату на предмет возникновения новых объектов, которые я напридумывала. Вроде, все как обычно.
В моей комнате царит творческий беспорядок, именно творческий, ни больше ни меньше: возле окна стоит рабочий стол на котором расставлены любимые фигурки, иногда лежат неубранные традки и прочая мелочь, а над ним три полки с любимыми книгами, остальные стоят в шкафу; напротив стола стоит расписаный мною шкаф, в него я даже боюсь заглядывать, но знаю, что там можно найти все; за шкафом стоят тысячи коробочек с маленькими нужными штучками, там же висит школьный рюкзак; возле кровати стоит тумбочка со всеми моими побрякушками (у меня их очень много), а рядом с ней гитара; у меня довольно низкая кровать, которую я, кстати, ненавижу заправлять, и на ней лежит куча мягких игрушек, с которыми я сплю. Но самое любимое в моей комнате – это плакаты. Они являются отражением моей личности. На них все мои любимые персонажи из книг и фильмов, любимые исполнители и разные эстетичные рисунки. Обе стены рядом с кроватью полностью заполнены ими, а остальные завешаны гирляндами. На двери висит дорожный знак, который я тащила домой в два часа ночи с трассы только потому что решила, что он отлично подойдет к моим плакатам (и оказалась права).
Все эти детали немного успокоили меня, я схватила чистое полотенце и пошла в душ. До выхода еще два с половиной часа, а я все равно не усну, так хоть время с пользлй проведу.
Я вышла из комнаты и побрела по пустому коридору в сторону ванной, но зачем-то решила зайти на кухню и взглянуть в окно. Живем мы на девятом этаже, поэтому из окна видно наш двор целиком и крыши других домов. Я часто смотрю на эти крыши и закаты, это меня успокаивает.
Но сейчас, конечно, не то что заката, даже солнца не было. По дороге, качаясь из стороны в сторону, брела бабушка из соседнего подъезда в шубе и огромной шапке. От света фонарей снег на горках и качелях казался сверкающим. Новые лавочки не вписывались в эту картину, да и в целом они мне не нравились. Старые напоминали о детстве и играх в снежки, а эти как-то даже угнетали. Я поежилась от фантомного ощущения мороза по коже, когда выходишь на улицу. Но сейчас меня гараздо больше привлекал падающий снег. Он был словно в снежном шаре, так же легко и плавно опускался на землю, слегка кружась.
Я уже даже передумала идти в душ и хотела просто смотреть в окно, как вдруг услышала до боли знакомое цоканье коготков по ламинату в кухне, и меня в ту же секунду толкнули на подоконник.
— Семен! – шепотом ругнулась я. – Маму разбудишь!
Когда я развернулась лицом к псу, доберман уже стоял на четырех лапах и вилял купированным хвостом так, будто совсем не он только что чуть не свалил меня с ног. Я тихо рассмеялась, когда он склонил голову немного набок с очень глупым выражением, почесала собаку за ухом и все же пошла в ванную.
Сегодня Сему должна выгуливать мама, но выйдя из душа, я захотела сама с ним погулять. Я вообще любила гулять с ним, особенно зимой, ведь это мое любимое время года: оно, также как я, многим кажется холодным, и это вполне справедливо. Наскоро высушив волосы, я собралась, и мы вышли. Семе нравился лед, но его еще не было, поэтому пес без особой охоты шел вдоль тратуара, а я вдыхала морозный воздух.
Очень люблю это чувство умиротворения по утрам, особенно зимой. Когда выходишь на улицу, никого вокруг нет, и кажется, что ты одна во всем мире. Именно в такие минуты тебе не холодно, ты никуда не спешишь и у тебя все хорошо.
Я смотрю на советские девятиэтажки, их видно из рощи по которой мы идем. В некоторых квартирах уже горит свет, кто-то пьет чай на кухне или повторяет домашку.. Иногда я задумываюсь о том, что в каждом окне, в каждой квартире есть своя, непохожая на другие жизнь. В каждой такой жизни разные периоды, кому-то хорошо, кому-то плохо; кто-то идет в первый класс, а кто-то ведет в первый класс уже своих внуков. Осознавать, что все эти жизни абсолютно разные и непохожие приятно и грустно..
Мои рассуждения прервали звуки шагов и чье-то шмыганье позади. Я обернулась и увидела высокого парня в объемной курте, без шапки, с растрепанными волосами и обмотанный шарфом.
— М-да, обернуться таким шарфом и не надеть шапку – это уже какой-то новый уровень моды. – здороваться с ним я и не собиралась, как и он со мной, просто посмотрела на длинный шарф и отвернулась. – Или твоего безумия..
Я наклонилась, чтобы распутать лапку Семы, который запутался в поводке. Пес побежал дальше, я слегка дернулась и тоже направилась вперед.
— Еще утро, а ты уже такая злющая, – парень пошел за мной, засунув руки в карманы. Я не останавливала его, но и с собой не звала. – Ты хоть когда-нибудь можешь нормально общаться?
— С тобой – нет.
Он проигнорировал мое недовольство по поводу его появления и сделал вид, что все так и должно быть. Он всегда так делал.
А вообще мой ответ был достаточно правдив: меня нельзя назвать вежливой или даже спокойной.
— Почему в такую рань-то выскочила? Не спится опять?
— Устала уже, – сказала я на выдохе.
— Терпи, ты же не хочешь обращаться за помощью. – ответил парень с нескрываемым недовольством. В каких отношениях бы мы не были, он за меня волнуется. Бесит.
— Спасибо за поддержку, Соболев. Хотя другого я от тебя и не ждала. – ответила я с сарказмом. Мы развернулись на аллее и пошли в обратную сторону. – Ты вообще чего пристал? Мы тебя разве с собой звали?
— Если бы я общался с тобой только когда ты сама меня зовешь, то мы бы за всю жизнь и десяткой слов не обмолвились.
Я закатила глаза. Опять он за свое. Бедный-несчастный Саша хочет лишь общаться и дружить, а злюка Ангелина только рычит на него из своей норы. Это у нас происходит стабильно пару раз в неделю, когда он решает упрекнуть меня в том, что я плохо отношусь к своему другу. А мне его и другом назвать трудно. Может раньше и дружили, но не сейчас. И виноват даже не он! Мысли-убийцы вновь попытались выползти наружу..
— Ты-то чего так рано из дома выполз? Меня выслеживаешь?
— В магазин пошел.
— В шесть утра?
— В круглосуточный. У меня кофе кончилось.
— Вот и шел бы в свой круглосуточный, нечего к людям приставать.
— Я вообще сначала Семку заметил, погладить захотел и подошел. Больно ты мне нужна. – сказал парень и наклонился, чтоб с улыбкой потрепать моего пса.
Ну-ну, сам только что смотрел на меня недобрым взглядом от того, что я с ним общаться не желаю, а теперь не нужна.
Я вздохнула и направилась в сторону круглосуточного. Домой не хотелось и я пошла с этим кофеманом. Пьет его ведрами в чистом виде, а потом на давление жалуется, дурачина. Не то чтобы я кофе не пью, но у нас в доме одна банка может задержаться на пару недель, а не как у Соболева, на пару дней.
Мы шли минуты две и оказались возле старого ларька. Он стоял в небольшом закоулке рощи, находящейся возле нашего дома. На его окнах до сих пор висели решетки, сам он был обклеен тысячами разных объявлений, а внутри горел теплый свет. Пока Соболев просил банку кофе, доберман сел возле меня и возмущенно засопел. «Сейчас пойдем» мысленно ответила ему я, и мы действительно пошли.
— А какая литера у твоего класса?
Раньше мы были в одном классе, но с этого учебного года я перешла в новую школу с гуманитарным направлением, а он остался в предыдущей, с лингвистическим уклоном.
— «В», а что?
— Хочу в твою школу перевестись.
Он? В мою новую школу?
Я даже остановилась. Соболев прошел немного дальше и остановился, поворачиваясь на меня. Доберман тоже оглянулся, и теперь оба смотрели на меня непонимающим взглядом.
— Зачем это?
— Да устал. Меня языки не интересовали никогда, как до девятого класса в этой школе доучился – сам не знаю, все время же сменить хотел. Ты когда перешла, я подумал, что мне тоже надо. Тем более у вас историки хорошие, это мне и нужно. Я в класс твой хочу, ты ж знаешь, я знакомиться ни с кем не люблю, так хоть одна знакомая будет.
Пока он читал этот монолог мы добрались до моего подъезда. Я без слов достала ключ и зашла, даже дослушивать его не стала. Грубо, даже для меня это было грубо. Но я была настолько обескуражена, что не хотела ему ничего говорить.
В семь проснулась мама. Мы позавтракали и она засобиралась на работу. Сегодня ее должен был отвести Серега, ее ухажор, и она была рада, что я выгуляла собаку. А я вот уже нет.
***
Весь день я думала о том, что сказал мне утром Соболев. Я не могла злиться, он был прав: ему с детства нравилась история, а в моей новой школе самые лучшие учителя города по этому предмету. Но что-то внутри меня бунтовало. Я не могла сосредоточиться даже на любимых уроках; на литературе молчала, чем повергла в шок учительницу и школьную подругу.
—Ты какая-то угрюмая, что-то случилось?
— Встала не с той ноги. – без особого желания разговаривать ответила я.
Ксюша не отставала, все перемены интересовалась, что же случилось все-таки. Ксюша – моя новая одноклассница, вмеру высокая, с длинными волосами, курносая и очень энергичная. Она всегда мной интересуется, хотя мы не сильно общаемся, а за пределами школы вообще не видимся. Да и познакомились мы недавно, так что не слишком лезли друг другу в жизни. И ее, и меня это полностью устраивает, но она продолжает спрашивать все ли в порядке.
— Да, Ксень, все нормально. Просто я сегодня не в ресурсе.
— Я заметила, – она окинула меня оценивающим взглядом и потрепала за толстовку – Ты обычно по-другому выглядишь.
Я и правда сегодня была одета не так, как всегда. Чаще всего в школу я прихожу в вязаных кофтах, брюках и рубашках с рюшами, платьях и всем подобном. Сегодня же на мне серый спртивный костюм, в котором я выгуливала собаку.
После того как мама ушла, я долго сидела на кухне, пила чай и смотрела в стену. Мне очень не понравилась новость, которой с утра пораньше меня «обрадовал» Соболев, и я не смогла заставить себя даже переодеться.
Так что да, сейчас я наверняка выгляжу немного странно. Даже волосы не выпрямила, и на моей голове сотни коротких завитков были собраны в хвост.
Мы шли по школьному коридору к раздевалкам, и Ксюша начала оправдываться.
— Ты не подумай, тебе идет, но это.. необычно для тебя, – она улыбнулась светлыми зелеными глазами и продолжила – Ты завтра придешь на курсы, тебе ведь никуда не нужно?
По средам у нас были курсы по подготовке к ОГЭ, но предыдущие две недели я на них не ходила, потому что встречи нашего читательского клуба переносили на три часа раньше. Когда стоял выбор между курсами и читательским клубом, я всегда выбирала второе.
— Приду. Скинешь записи с прошлых занятий? – я посмотрела в окно – Ох, ну и метет же там..
На школьном дворе вовсю бушевала вьюга. Да, все-таки я очень похожа на декабрь.
— Да и слава богу, хоть зима началась! – Ксюша всю осень ждала снега, ей надоели серые будни еще в октябре. – Ты с нами сегодня?
— Нет.
На пороге уже ждал ее сводный брат, тоже наш одноклассник. Мне не очень он симпатизировал, да и с Ксюшей я не сильно хотела идти. Одно дело общаться с ней на школьные темы, а другое – впускать в свою жизнь. Рассказывать про свои интересы, про отношения с мамой, про то, как я провела выходные.. Мне это не нужно, у меня есть близкий человек, вот ему я это и расскажу.
Мы разошлись, и я пошла в свое любимое кафе, в нем обычно проходили встречи нашего книжного клуба. Оно находится совсем недалеко от школы, но никто из моей параллели в него никогда не заходил, что меня сильно радовало. Я шла туда около пятнадцати минут, но все равно успела замерзнуть. В наш город действительно пришла зима: утром снег летел медленно и плавно, а сейчас будто собирался пробить стену. Сугробы только начинали появляться, – хотя сегодня уже пятнадцатое декабря, – но снег последние дни шел не переставая.
Я зашла и села за свой любимый столик возле окна. Бариста улыбнулась мне, здесь меня уже знали. Я кивнула и оглядела знакомое кафе. Это совсем небольшое помещение, в нем находится всего три столика, которые во время встреч мы иногда сдвигаем. Сейчас часть кафе уже украшена к Новому году: возле кассы лежат искусственные еловые веточки, на окнах висит милая гирлянда, а на подоконниках стоят елочки и деды морозы. Здесь теплое уютное освещение, приятные работники и почему-то всегда тихо. Если приходит наш клуб, то мы чаще общаемся полушепотом –такое у нас негласное правило. Если же я прихожу одна, то сидят здесь только несколько человек и молча пьют кофе.
Когда я вошла, из старенького радио, стоящего на кофемашине играла песня «It’s Beginning to Look a Lot Like Christmas». Все-таки я очень люблю девушку, которая здесь работает, правда сейчас была не ее смена. Она всегда создает нужную атмосферу: расставляет на столики свечи, ставит сахар и палочки для кофе в плетеные корзиночки и включает те плейлисты, которые мы подбираем под книги, что обсуждаем. Советское радио, которое она притащила, немного зажевывает звук и создается впечатление, что ты смотришь касетный фильм. А еще она довольно мило скрещивает руки на груди, наблюдая, как мы пьем ее фирменное кофе.
Я сидела за столиком и, слушая музыку, продолжала думать о том, что сказал мне Соболев.
Его поведение кажется мне детским и неуместным: зачем ему в мою школу? Будь это любой другой человек, я бы даже не думала об этом, но его я знаю слишком хорошо, поэтому меня возмущает эта ситуация.
С Соболевым мы учились вместе до девятого класса, но в начальной школе я его ненавидела. Прямо-таки терпеть не могла, мы даже как-то дрались. А когда перешли в пятый класс, началась история, и нас посадили за одну парту на этом предмете, я и учительницу возненавидела. На одном из первых уроков ее вызвали к деректору, все болтали и бесились, а Саша рассказывал мне про древнюю грецию. Про бога сна Гипноса и Аида с его женой Персефоной. Весь урок он говорил, а я молча его слушала, настолько мне было интересно.
Так и зародилась наша дружба. Я только начинала увлекаться литературой, а он понял, что ему интересна история. На этом и сошлись: он рассказывал мне об эпохах, мифах и правителях государств с точки зрения истории, а я воспринимала это как книжки. Я приходила к нему, мы играли в логические игры, много спорили и смеялись. Иногда я смотрела как он играет в компьютерные игры или просто читала, сидя рядом.
Вот тогда у нас действительно была дружба, а сейчас так, привычка. В какой-то момент мы сильно отдалились: у него были проблемы с родителями, а у меня с восприятием себя. Нам обоим нужно было выплакаться и выговориться, но мы не смогли помочь друг другу, потому как каждый говорил о своих проблемах, а не о проблемах друга. Вот такие мы эгоисты.
В то время Соболев сильно вырос и почему-то стал гладить меня по голове каждый раз, когда я оказывалась возле него. Меня это дико смущало, и я злилась на него: била по рукам, царапала и кричала. А однажды наша одноклассница пошутила, что я ему просто нравлюсь, и меня как переклинило. Я находила во всех его взглядах, фразах и поступках подтекст, поэтому сводила наше общение к минимуму. Было тяжело расставаться с хорошим другом, несмотря на то, что последнее время мы и так находились в напряженных отношениях. Но я с тяжестью на сердце продолжала сокращать наш контакт. Я просто не могла поверить в то, что могу кому-то нравиться как.. девушка.. Звучит, конечно, безумно глупо, ведь все привыкли, что обычно страдают от невзаимной любви, а не от ее проявления. А я вот попала в такую ситуацию. И смириться с этим мне было сложнее, чем отдалиться от друга. Хотя сейчас я понимаю, что не помогло бы ни то, ни другое. Выход только один: нам нужно поговорить.
Игнорируя все мои выходки, Соболев продолжал общение, пока я не разрыдалась и не накричала на него. Тогда мы на полгода перестали общаться, но этой осенью мало-по-малу вернули общение, потому что меня оставили навязчивые мысли о влюбленности друга. Как раньше уже не было, конечно, но хоть что-то..
А сейчас он берет и переводится в мою школу. Как, почему и зачем – неизвестно. Да, я понимаю, что ему нравится история, что он хочет говорить с сильными учителями, но на протяжении четырех лет его это не волновало, а сейчас он вдруг решил, что нужно срочно переводиться именно в мою школу. Как же он меня раздражает!
Мысли-убийцы вновь проникли в мою голову. Они напоминали о неоднозначных моментах нашей дружбы, о словесных перепалках. Я думала, думала и думала. Мне жутко не хотелось знать, что я могу ему нравиться. Все, что угодно, только не это.
Он всегда был моим хорошим другом, но я никогда не хотела чего-то большего, а мысли об обратном продолжали возникать крайне часто.
Я сделала глубокий вдох, выдох, встала и вышла. Наверняка снова повела себя грубо, даже с баристой не попрощалась, но мне дико захотелось вернуться домой. Я шла по улице, разглядывая прохожих. На остановке я увидела женщину с внешностью греческой богини – глубокие глаза, яркие ненакрашенные губы и длинные густые волосы. Именно так я когда-то представляла себе Геру, жену зевса. Этой женщине уже за тридцать, она выглядит красиво и властно. Наверно, работает за троих. Что интересно, рядом с ней сидел белый шпиц в розовой курточке и невероятно контрастировал с дамой в шубе, похожей на богиню.
Я отвлеклась на сигнал машины, но все же запомнила образ этой женщины. Подумала, пригодится для описания персонажа какого-нибудь.
В последнее время я постоянно думала о том, что мне стоит начать писать. Моя голова уже переполнена образами и идеями, но начать все же страшно. Боюсь не дописать, не оправдать своих же ожиданий, вот и не берусь. Ну и, конечно, времени особо не было – экзамены все-таки.
Даже сейчас я пришла и первым делом села готовиться к курсу по математике. Я отличница, но этот предмет все же вызывает трудности, особенно когда надо знать все и сразу. Экзамены в целом трудны только из-за двух вещей: запугивания и объема нужной информации. Мне даже кажется, что первое влияет больше. По-моему, в Древней Греции рабы делали меньше, чем заставляют делать нас. Постоянные крики учителей об этих бланках, закатывание глаз на глупые (по их мнению) вопросы. Будто мы – ученики – не люди и не можем иногда тупить. Я не глупая девочка, но каждый день думаю, что не сдам. Я просто не понимаю, зачем так издеваться над нами..?
Посмотрела на стол. Количество выпитых чашек кофе увеличивалось, а заданий меньше не становилось. Готовлюсь я немного, можно даже сказать, мало.
— Слишком много думаю и мало делаю – вот в чем моя главная проблема. – я отодвинулась от стола, потянулась и решила открыть окно.
Мои окна всегда завешаны шторами, я сижу в полумраке днем и ночью, и единственный, кого это не устраивает – Сема. Он у нас вообще странный. Терпеть не может темные комнаты, но обожает запах книг, поэтому загнать его ко мне порой возможно только пошелестев страницами книги.
— Собаки все-таки очень похожи на своих хозяев. – сказала мама, когда увидела это впервые.
Сейчас пес, конечно, прибежал на звук открывающихся штор и радостно вилял хвостом. Я, улыбаясь, открыла окно на распашку и вдохнула морозный воздух. Моя слабость – запахи, а у мороза он просто неповторимый. Свежий, свободный, настолько холодный, что обжигает. Он пахнет детством и верой в Деда Мороза, школьными походами в театр и уютом. К вечеру выглянуло солнце, и в мое окно пробивался оранжевый свет, от яркости которого я прикрыла глаза. Когда Семка поставил передние лапы на подоконник, я тихо рассмеялась, и из моего рта вылетел пар.
Внезапно я услышала еще чей-то смех и опустила голову. Мои бывшие одноклассники перекидывали друг другу очень знакомый мне рюкзак. Девочки из параллели шли под ручку, шагая с одной ноги и громко смеясь. Обладатель рюкзака шел немного позади, засунув руки в карманы, и, хотя я не видела с такой высоты, я точно знала, что на лице его сейчас играет ухмылка. С ней Соболев похож на Аида из царства мертвых, такой же харизматичный и мрачный. Я улыбнулась, представляя, что сейчас он наверняка думает точно так же.
Но улыбка исчезла с моего лица, как только я вспомнила утренний разговор. Вот же гад, может напомнить о себе, даже ничего не делая.
Семка соскочил с подоконника и лениво убежал в гостинную. Замерз. Мои плечи тоже уже дрожали, но я продолжала стоять, чувствуя единение с этим потрясающим своим величием временем года, пока по рукам не побежали мурашки от холода.
Сев за стол, я решила не возвращаться к подготовке и домашке. Чем больше я этим занимаюсь, думая о другом, тем меньше от этого проку. Мои мысли скакали из стороны в сторону, и, пока я шла мимо зеркала, они все будто мгновенно остановились.
Я смотрела на свое отражение долго, обращая внимание на каждую мелочь: под и так темными карими глазами – еще более темные синяки, пухлые губы обкусаны, кончики волос секутся.. Про таких обычно не пишут книги, не посвящают стихи и песни. Да, мой стиль не совсем обычный, об этом говорят корсеты, платья в пол и куча бантиков, лежащих в моей комнате, но такими могли быть только главные героини где-нибудь в девятнадцатом веке.
«А сейчас такие сами пишут книги и посвящают стихи» – промелькнула отбившаяся от состава мысль-убийца у меня в голове.
Я вновь подняла взгляд на зеркало: да, я бы могла писать. Наверное..
(полная версия не вошла)
