Глава II
Проход
Вспоминая наши путешествия ныне, сидя у камина в Петербурге, я нахожу их весьма удивительными, а местами и забавными, но тогда, тридцать лет назад, мне совсем так не казалось.
Итак, мы двинулись в путь. Слава Богу, олени прошли в образовавшуюся трещину, которая расширялась по мере нашего продвижения.
Мы долго, наверное, около недели, шли по узкому проходу. Глаза наши ужасно соскучились по дневному свету, запасы заканчивались – большую часть провианта давно украли чукчи. Ели мы мало и всего раз в день. Звери чувствовали себя плохо и временами упирались, но мы всё – таки заставляли их идти вперёд.
А время шло и шло, не кончаясь. Какие – то мгновенья казались нам долгими часами. Однажды нам даже почудилось, что мы несколько часов идём на одном месте и не можем прорваться дальше! Один раз Вильгельм куда-то исчез и вернулся весь в пыли и грязи. Я спрашивал его, куда он пропадал, но он упорно молчал. Мы устали спать на ледяном каменном полу и слушать вопли упирающихся животных. Я уже не надеялся открыть Гиперборею и даже выйти к океану. Я мечтал только об одном – увидеть дневной свет, или хотя бы сумерки полярной ночи, вдохнуть свежий воздух, почувствовать дуновение ветра. Мы обращались к Господу с просьбой вывести нас из этой проклятой пещеры.
В один день, проснувшись, мы не поверили своим глазам.
Господь услышал наши молитвы! Впереди, где – то вдалеке сиял самый настоящий дневной свет!
Мы посмотрели друг на друга и чуть не заплакали от счастья, что случалось с нами крайне редко! Мы побежали на свет. К нашему удивлению, животные даже не упирались, а как – будто бы бежали вместе с нами!
И вот мы на свету. Я поначалу ничего не видел, потому как глаза отвыкли от солнца. Но вскоре я увидел небо. Оно было чистое, светлое и необыкновенно голубое! Ни одно облако не омрачало его чистоту! И это – после полярных сумерек и пещерного мрака! Мы, не сговариваясь, упали на колени, обратили глаза к небу и каждый, своими словами, пламенно благодарил Бога за избавление.
Наконец я вспомнил о животных. И олени, и собаки стояли на своих местах совершенно смирно, чего раньше никогда не бывало. Сие меня весьма насторожило.
Вдруг одна из лаек подмигнула мне!
Я не поверил себе. Подумал: «Собака – подмигивает?»
Протёр глаза. Поморгал. Приложил к глазам снег. Посмотрел на лайку. Она снова подмигнула.
Я не знал, как объяснить сие чудо по – научному. От изумления я попятился, нелепо взмахнул руками и упал в снег!
Тут послышался недовольный, скрипучий голос:
— Разгрузил бы меня, всю дорогу на себе твои дрова тащу, лентяй!
Я посмотрел в сторону, откуда послышался голос. Там стояли лишь олени. Но ведь не могли же они…
— Ну чего вылупился на меня, как овцебык на китовое сало? – хамски повторил олень.
Тут обернулись и мои друзья. Их глаза округлились, как серебряные рубли.
-Ты что, говорить умеешь? – еле выжал я из себя.
— Балбес! Здесь же Северная Земля, — как вы её там называете? Гы –пыр – бу – рэ – я! Здесь все звери разговаривать могут! Если, конечно, хоть немного ума у них есть.
— Ну чего, разгружай нас, южанин! — крикнул второй.
От изумления мы немедленно выполнили требование гордых зверей, даже не обращая внимания на их хамство. Когда мы кончили работу, Трифон неуверенно спросил:
— Как ты назвал эту страну, олень?
— Гыпырбурыя. Или Гэпырбэрэя. Тюлень его знает! Пока выговоришь это южанское слово заумное, рога отвалятся и язык узлом завяжется!, — сказал олень, — И вообще, я вам не олень, у меня имя есть. Звать меня Сигуналик – рогатый по – вашему.
— А меня зовут Акиак, храбрый по – южному, — добавил второй олень.
Мы пребывали в полнейшем изумлении (уже который раз за сегодня!). Наши шутки про Гиперборею за горами оказались истинной правдой! Мы действительно попали в великую, древнюю северную страну мудрецов и колдунов!
— Значит, здесь колдуны живут? — спросил я.
— Колдунов уже мало! Но есть занятный народ.
— А откуда ты знаешь?
— Есть у меня один друг – Кутху звать. Он ворон. Летает туда – сюда, из Северной Земли к нам, от нас – к вам на юг, басни да новости всякие рассказывает, вот и мне рассказал. Больше никто из птиц по – человечьи говорить не умеет, а он вот выучился!
— Как он выучился?
— Как глотнул воды из Небесного Озера, так и научился! Что, не веришь, игунак?!
Такого оскорбления я уже не вынес (игунаком называется тухлое мясо оленя, лежащее в болоте). Схватив кнут, я размахнулся и со всей силы хлестнул им оленя по спине. Олень что-то сердито заголосил на дикарском наречии и отбежал от меня подальше.
— Хватит обзывать южанина! Так с ним говорите, что он уже за кнут взялся! А ведь он вас не бьёт, и не сожрал до сих пор, как эти обманщики инуиты!, — сказал басом третий олень, до того стоявший в стороне и слушавший наш разговор, — Меня звать Атанек, вождь по – южному. Я вожак был нашего стада, пока меня вам не продали за чёрную труху! (Наверное, Атанек так назвал чай).
Во всяком случае, мы уже привыкли к говорящим оленям. Настолько, что Вильгельм сказал:
— Сыгуналик, Акиак, Атанек… Да что у вас за имена такие?
— Инуитские!, — гордо ответил Сыгуналик, — хоть инуиты и гады, каких мало, но имена у них звучные! Не то, что у вас, южан! Нам про ваши имена Кутху рассказвал! «Хоть бы один у них на юге Нанук был, или хотя бы Тыплъылык!, — говорит, — А то всё какие – то имена смешные – Евгений, Акакий, Ермолай! Честное слово, как шаман наш обкурился – несёт всякую чепуху, прыгает босиком по снегу да в бубен стучит!» – рассказывал да хохотал!
Вот оно что… Значит, тогда приютили нас эскимосы. Как это мы сразу не догадались? Наверное, потому что я их первый раз в жизни видел . Хотя…Мне ж ещё дед Кирилл Алексеич в детстве про них рассказывал, как они рыбу гарпуном бьют да ледяные избы строят! Ругал нас иногда – «Вот эскимосы, дикое племя России!» Добрый был дед, Царствие ему Небесное, ничего грубее сего не говорил.
Эскимосами их индеи обозвали. На их наречии сие слово значит – «Едок сырой рыбы». До сырого они и вправду весьма охочие, а порою не брезгают и всякою тухлятиною, вроде водки, настоянной на дохлых чайках. А сами себя они называют инуитами, на их наречии сие слово значит «люди». Не любят дикари, когда их сыроедами обзывают.
Но тут произошло то, что заставило нас забыть и о Гиперборее, и об эскимосах, и о говорящих оленях.
Северная страна не переставала нас удивлять. По склону заснеженной сопки какой-то человек катился вниз на лыжах. Издалека было видно, что он отталкивался лишь одной палкой.
«Там человек!» — закричал я. Мои друзья обернулись и в изумлении следили глазами за лыжником. Он мощно оттолкнулся палкой и заскользил прямо к нам.
Подъехав, человек затормозил и, остановившись, посмотрел на нас. Наконец – то мы смогли хорошо разглядеть его!
Вроде бы лыжник как лыжник, таких и сейчас пруд пруди! Только вместо лыжной палки у него почему – то пика…
Пика?!
И что это у него на голове? И что за топор висит за поясом, с бородкой, совсем как у… Нет, не может быть, это невозможно!
Возможно. Это оказался…
Глава III
Древний Рус
Первый раз в жизни увидел я человека из прошлого. Последние русы, они же варяги, погибли в боях с англичанами ещё восемь веков назад. С тех пор на Норвежских, Шведских и Датских землях распространилось христианство. Снесены языческие капища, построены на их местах прекрасные деревянные церкви, некоторыми из которых и сегодня славится весь Скандинавский край. Олаф Креститель причислен к Лику Святых и поныне почитается даже в наших краях. В камнях вырезывают иконы – самое настоящее торжество христианства происходит в этих суровых северных краях. И только замшелые и потрескавшиеся рунные камни, одиноко стоящие в полях, подобно надгробиям, немногочисленные курганы, слившиеся с холмами и пригорками да ржавые шлемы и мечи, вросшие в холодную землю, напоминают о древнем народе храбрых завоевателей, бесстрашных мореходов и путешественников.
Рус был довольно высокий, крепкого телосложения. Голову его покрывал круглый шлем с гребнем и кованой маской, закрывавшей верхнюю половину лица. Из – под маски выбивалась длинная огненно-рыжая борода, расплетённая на две косы. На спине — подобие войлочной накидки, закреплённой спереди железной застёжкой. Грудь его покрывал меховой жилет, из — под которого поблёскивали мелкие колечки кольчуги. На широком поясе у воина висел топор с длинной деревянной ручкой, украшенной замысловатой резьбой.
Бёдра и колени руса закрывала расшитая северным узором пола кафтана. Ноги обуты в пьёксы, высокие – до колена — сапоги, какие ещё носят в отдалённых районах Финской губернии, с привязанными к оным короткими лыжами. То, что мы вначале приняли за пику, оказалось лыжной палкой с острым кованым наконечником, как у копья.
Мы по-прежнему потрясённо молчали. Ведь не ходят же у нас по Невскому проспекту, или, скажем, торгуют в булочных, живые древние русы!
— Здравствуйте, путники! – вдруг сказал на чистом русском языке варяг и протянул нам руку, — Тьяльвэ.
После всего того, что мы увидели за сей день, мы не удивлялись больше ничему – наш запас изумления, казалось, был исчерпан.
Итак, мы по очереди пожали русу руку и назвали свои имена. Я, представившись, спросил у Тьяльвэ, откуда он знает русский язык. В ответ на сие Тьяльвэ сказал:
— Тот, кто в Ыпурбьёрэне родился, на всех языках мира говорить может!
— А откуда ваш народ тут взялся? – спросил Трифон руса.
— Когда-то мы ушли из Норвегии. Нас заставляли креститься силой, но это долгая история. Пошли к нам в деревню, я как раз туда и шёл! И отогреем вас, и одёжу поновее вам дадим, и накормим, и напоим – больно худые вы! Давно в дороге?
— Полгода, — ответил Трифон.
-Долго. Мы тоже, бывало, в прежние времена на корабли садились да шли через Франкское Море в Винланд. По году, бывало, там сидели. Кого скрэлинги, индеи по-южному, убивали, а кто и сам оставался.
— Наших тоже убили, — сказал я с горечью.
— А много?
— Почти весь отряд, да лошадей отобрали. Мы только и остались втроём.
— Вы их убивать шли, землю отбирать?
— Мы шли новые земли открывать.
-А зачем? Мне Ворон Кутху сказал, у вас и так большая земля! Куда вам ещё?
— У нас один мореход возвращался с Аляски…
— Откуда? – перебил рус, — Что такое Аляска?
— Это такая земля, за морем, — объяснил я, — И увидел тот мореход с корабля новую землю. Вот нас и послали узнать, что это за земля.
— Кто послал?
— Царь послал, кто же ещё.
— А кто такой царь?
— Это… — задумался я, — … как у вас король.
— Понимаю. Конунги, они такие.
***
Мы направились в деревню. Тьяльвэ ехал на лыжах. У нас лыж не было, и мы побежали, стараясь не отставать от удивительного попутчика. Увидев это, Тьяльвэ притормозил, сбавил ход и пошёл медленнее. Только тогда мы слегка отдышались. Животные всю дорогу двигались за нами.
Шли молча. Я разглядывал варяга. С трудом верилось, что он – рус. Одежда на нём такая же, как носили в древности, оружие – точь-в-точь как из одиннадцатого века. Удивительно, как в далёких северных краях так хорошо сохранился древний народ?
Наконец, мы пришли в деревню. Признаюсь, мне думалось, что деревня будет похожа на нашу, только дома, понятно, будут немного другими. Но древняя архитектурная традиция сложила мне уверенный кукиш.
Деревню окружал частокол с воротами, за которым находились три невероятно длинных дома, сложенных из огромных валунов и покрытых соломенно-деревянной крышей. На улице стояло несколько домов много меньше размером – по-видимому, хлева и мастерские.
-Здесь! — вдруг сказал Тьяльвэ и показал на один из домов. Заходите, будьте как дома. Это мой дом, а теперь и ваш!
Варяг открыл дверь.
Мы недоверчиво заглянули в тёмный дверной проём. Затем обернулись на Тьяльвэ. А что, если, он – коварный разбойник и хочет нас заманить в свою ловушку? На всякий случай я снял со спины ружьё.
— Что это у тебя? – спросил рус.
— Это оружие, — ответил я.
— Какое оружие?!- расхохотался он, — Как эти железные палки могут убить человека? Если только по затылку ими бить!
— А… — я задумался, как объяснить древнему человеку, что такое огнестрельное оружие, — А там на крючок надо нажимать. Из палки железные шарики вылетают, бьют людей шагов на шестьсот.
-Вот бы нам такое! С этим чудом вся Европа была бы наша! — ответил он, — А зачем вам здесь оружие?
— А вдруг твои друзья нас того, порешить хотят? – буркнул прямолинейный Трифон.
— Мы чужаков не убиваем – в нашу страну они попадают очень редко. Заходите, не бойтесь!
Оказавшись внутри, мы увидели довольно странную картину. Точнее, вначале мы не увидели ничего вовсе – слишком темно было в доме.
-Как в погреб попали! – ахнул Трифон.
Когда наши глаза привыкли к полумраку, царившему внутри, мы разглядели, что дом как бы перегорожен брёвнами на две равные части. В правой половине вокруг очага тесно сидели – не поверите! – не менее полуста варягов, мужеского и женского полу, дети, младенцы, несколько стариков — похоже, все они жили в этом доме. На полу виднелись лежанки, стояли длинные деревянные столы с различною утварью. Кое-где по углам светились маленькие каменные печки. Дым вытягивало в окошки под потолком, почти не пропускавшие света. С непривычки нам было трудно дышать, Вильгельм даже закашлялся, но остальные словно не замечали духоты. У большого очага сидел небывалого росту рус и жарил на вертеле целого хряка. Тьяльвэ подвёл нас к великану.
Гигант обернулся. Исподлобья, из-под густых, рыжих бровей сурово и недоверчиво посмотрел он на нас.
Какой-то седой старик вскочил, закричал, замахал на нас палкой и грохнулся без чувств. Потом заплакали младенцы. Женщины взяли их на руки и убежали в другой конец дома, за ними последовали старики. Мужчины встали и пошли на нас. В руке одного из них я разглядел огромный блестящий нож. Тут Тьяльвэ закричал что-то на неведомом древнем наречии и показал на нас. Тогда варяги все разом заговорили, так, что и речь слилась в один гул, и ушли. Один из них ещё долго стоял и удивлённо смотрел на меня.
Великан протянул нам ладонь.
-Пожмите ему руку! – громко прошептал Тьяльвэ.
Мы по очереди пожали ему руки. Трифон при этом крякнул, а Вильгельм скривился и ойкнул – такое крепкое великанское рукопожатие.
-Это ярл Олаф, он тут главный! – сказал Тьяльвэ, когда мы отошли.
Мало-помалу люди возвращались к очагу. Все они изумлённо смотрели на нас, а чумазые дети не переставая показывали на нас пальцами и кричали. Давешний старик очнулся. Он стоял рядом с мужчинами, опираясь на палку, и хрипло кричал не хуже детей.
Другая часть дома представляла собою…Самый настоящий хлев! Там, в бревенчатых стойлах, блеяли овцы и козы, хрюкали и визжали свиньи, мычали коровы, даже ржание лошадей изредка раздавалось в этом гаме.
Мы сели за стол. Тьяльвэ подозвал какого-то человека, вроде нашего полового и что-то сказал ему на своём наречии. Половой кивнул русу и ушёл.
С варягом мы не разговаривали. Мы смотрели на внутреннее убранство дома и не могли надивиться.
Наконец, нам принесли мёду и еды. Первый оказался сносным, и мы попробовали (разумеется, немного, а то неизвестно, что с нами может случиться, если мы опьянеем) и отблагодарили русов. Когда же слуга поставил на стол деревянные долблёные плошки с едой, я отшатнулся от них. Много всякой гадости я, не морщась, ел в своих странствиях (меня поймёт всякий, кто хотя бы раз в жизни голодал несколько дней), но всё это было неплохой пищей по сравнению с тем, что преподнесли нам гостеприимные хозяева. В посуде плавали в чёрном соку какие-то серо-синие ошмётки. От них шёл смрад, какой идёт только, наверное, от гроба с мертвецом, несколько месяцев пролежавшего в земле.
-Что это? — еле сдерживая отвращение, сказал я.
-Глёффиск! — с гордостью ответил Тьяльвэ.
-Из чего он?
-Как из чего? Из сельди! Мы её золой посыпаем и полгода под землёй в бочке держим.
Как уже понял, наверное, уважаемый читатель, мы, путешественники, люди отнюдь не брезгливые, но когда Вилька услышал это, его чуть не стошнило (извиняюсь за подробности).
-Попробуйте, — продолжал северянин, — Это оно только воняет так, а на деле вкусно!
Я, пересилив себя, съел кусок. Удивительно, но мне очень понравилось варяжское угощение. Я съел всю плошку и поблагодарил хозяина за вкусный обед, однако отхлебнул ещё немного мёду, чтобы не вонять как отхожее место. Друзья мои, однако, не оценили «кулинарные изыски» суровых северян. Вильгельм, взяв кусок и поднёсши его ко рту, от страшной вони потерял сознание и упал с лавки прямо на медвежью шкуру, лежавшую на полу. Сила воли Трифона оказалась покрепче. Он нашёл в себе мужество положить кусок угощения в рот и разжевать его, но тут же издал крайне неприятные звуки, после чего, зажав руками рот, несчастный мужик побежал вон из дому. Как только дверь захлопнулась, с улицы послышался длинный и непрерывный звук, по которому мы сразу поняли, что друга нашего выворачивает наизнанку.
Минут через пять Трифон вошёл в дом. Тяжело дыша, бедняга подполз к столу, сел на лавку, взял большую чарку мёду и осушил её, после чего, простонав «подсунули тухлятину, немцы проклятые» и пробубнив нечто нечленораздельное, упал на шкуру рядом с Вильгельмом и заснул богатырским сном.
Я, увидев весь ужас положения, начал извиняться перед русом за своих товарищей, но он, как ни странно, оказался благосклонен к нам.
-Ты молодец, южанин, — сказал он, — Глёффиск можно либо обожать, либо ненавидеть. Мы, северяне, обожаем его. Вы, южане, его обычно ненавидите. Почти никто не может терпеть даже запах глёффиска, а ты вон сколько съел. Молодец! За это посвящаю тебя в викинги!
Тьяльвэ снял с головы шлем, надел его мне и снял с пояса топор. Тут рус со всей силы огрел меня обухом по голове и расхохотался. Я чуть не упал на пол, но вовремя успел схватиться за скамью.
— Ты принят!
После сих слов Тьяльвэ снял с меня шлем. Только тогда увидал я, что глаз варяга закрыт чёрной повязкой.
-Что с глазом? – спросил я.
-Проклятые скрэлинги, киндаскитуры!, — заругался вдруг рус, — Чёрные дверги!
— Кто это?
-В ту ночь они угнали моего коня и задрали его кривыми ногами, защекотали до смерти, а мне глаз выдрали! Я с ними сделать ничего не мог! Если кто ночью безлунной один идёт, по лесу особенно, эти твари сразу толпой нападают! Подкрадутся со спины, а потом как заорут: «Яааааа!» Побежишь от них, а толку? У двергов есть цепи с крючьями, видать, ядом каким-то смазаны. Если кто от них бежит, сразу в него крючьями кидаются, цепляют – до сердца достаёт, даже лучшие воины от такого не своим голосом орут! Тащат к себе, завывают, как подтащат – на дерево вешают и глаза дерут! Тут от боли и становишься нелюдем – тело как холодный чурбан висит и не чувствует ничего, а глаза закрыты, и чернота вокруг! Очнёшься – а ты под землёй лежишь, в лёд вмороженный, а рук нет – оторвали! Нечем наверх пробиться!
— А ты как спасся?
— А в меня только один крюк угодил! Болтаюсь на дереве – боль страшная, не могу, еле терплю! А дверги за своими побежали – толпой меня мучить! Я собрал последние силы, подтянулся, крюк из себя вынул, рухнул на снег и пополз. Добрался до дому, а там – свет. Дверги от него и ослепли сами. Заорали и в снег ушли.
-А они сейчас есть? Здесь ночью опасно? – еле выдавил я из себя. Тут я понял, что стучу зубами.
Тут Тьяльвэ опять рассмеялся.
— Нет, куда там!- храбро сказал он, — Я как оклемался, так рассказал людям, что дверги, оказывается, света и огня боятся. Собрали мы войско. Пошли в лес с оружием да с огнём! Дождались ночи. Я вышел из-за деревьев и по лесу пошёл. Они ко мне и подкрались, со всех сторон окружили и цепи свои перебирают. Тут как выскочил весь отряд! Мы факелами им в глаза тычем, они орут, падают, загораются, а мы их рубим, рубим! Несколько таких облав устроили – всех до одного перебили! Только я с тех пор шлем не снимаю. Даже если гады эти где-нибудь ещё остались и на меня ещё раз нападут, последний глаз через железо не достанут!
Я успокоился.
-А ещё кто-нибудь чудной у вас в стране живёт? – задал я ещё один вопрос.
— Есть белые сыхиртя.
-А кто они такие – сыхиртя?
— Мирный народ. Ростом не вышли, но дела делают такие, что и мы не управимся! Примета у них есть одна – ходят в белых шубах песцовых, а подол у них бубенцами обшит! Как услышишь звон в снегах – значит, там они, короткие люди!
-А мы можем их увидеть?
-Конечно, можете! Только для этого надо найти сопку, из которой торчит мамонтовый бивень. Это их метка!
-Какой бивень? – не поверил я своим ушам.
-Мамонтовый! Они ж их пасут!
-Как пасут?
— А вот так! Берут и пасут!
— Ты мне тут сказки не рассказывай, — вдруг решительно не поверил я варягу, — Ну, верю я, что вы тысячу лет назад из Норвегии ушли, верю, что здесь другие народы бывают, всякие там, как их там, дверги. Но мамонты – это ты, брат, загнул. Они ж вымерли.
— Это ты сказки рассказываешь! — ответил мне рус, — Как это – мамонт, и вдруг вымер?! Мамонт – крепкий зверь, у него шкура с три пальца толщиной, не всякое копьё берёт! Волосья по всему телу – мороз не страшен! А росту он такого, что в лесу ветки с вековых сосен носом рвёт! Нос у него длинный! А клыки такие, что даже медведь к нему в нору не сунется – забодает! Орёт – за тысячу лиг слышно, идёт – земля трясётся! Как это чудище вымрет, да чтоб ни одного мамонтёнка даже не осталось?! Да и у вас в Гардарике они живут!
— Где-то в Сибири, может, немного и осталось, — согласился я, — А вот на Волге, или в Царстве Казанском, их точно нет!
— Как это нет? Есть! Везде есть! Их надо уметь увидеть. Так будешь сыхиртя смотреть, или нет?
— Буду!- вдруг вспомнил я о том, с чего начался наш разговор.
— Значит пойдём завтра в сопки. Вот и увидишь всё, что я рассказал.
Уже наступил вечер. Все легли спать, и мы тоже. Мне снился бредовый сон. В нём я ехал на мамонте, спасаясь от двергов, которые размахивали чарками с китовым жиром. Во главе двергов бежал Тьяльвэ с топором и кричал: «Ворон Кутху рассказал! Ворон Кутху рассказал!» Мамонт отвечал ему: «Я не олень, я Сыгуналик!»
Глава V
Сыхиртя
Мы проснулись рано утром. Меня растолкал Тьяльвэ со словами:
-Вставай, Северянин! Сопки ждут нас!
Оба моих друга уже были на ногах. Вильгельм очнулся ещё вчера, поздно вечером. Трифон от опьянения проспал весь вечер и всю ночь, встав ещё раньше меня. Он чувствовал себя худо и еле держался на ногах. Но когда Тьяльвэ сказал ему, куда мы сегодня пойдём, похмелье как рукой сняло.
Итак, оба моих друга, веселы и бодры, сидели за длинным столом.
Варяги встают ещё раньше, чем мы. Почти все жители дома проснулись. От печей шёл жар, такой приятный в морозные дни, а от очага до нас доносился вкусный запах жареного мяса…
