XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

На одной из стен квартиры, которых много в однообразных пятиэтажных домах, выстраивающихся в гребни огромной расчески: тесно-тесно, даже детскую площадку не вставишь — висели фотографии в рамках. Целая биография нескольких людей, убранная под стекло и подвешенная за гвоздики в шахматном порядке. Она может сравниться с другой точно такой же стеной, например, в соседней квартире. Те же одинаково-счастливые улыбки подкрашенных губ, белое платье и воздушные шары, отдых в Сочи или в Анапе, одинаково-круглые лица первенца, красавец-пес у коляски ребенка.

Меня зовут Александра. Сокращенно Саша или Алекс. Второй вариант мне нравится куда больше, но родители и друзья упорно продолжают звать меня Сашком или Саней, а если дело серьезное — Александрой. Свое детство я провела в тесных дворах пятиэтажек, куда выходили квадратные окна нашей квартиры на третьем этаже. Хотелось бы на пятом, но говорили, там протекает крыша. Мне одиннадцать лет. Было на момент этой истории.

Так вот. У нас в самой большой комнате была светлая стена, увешанная фотографиями различных форматов, давности и ракурсов. Объединяло их изображение меня и моей семьи. Я очень любила эту «галерею» и никогда бы не подумала, что увижу, как разбивается счастливая жизнь. В прямом смысле.

***

В один из ноябрьских дней я рано вернулась из школы, потому что не хотела идти на музыку и слушать лягушачий хор моих одноклассников. Дома никого не было, но я все равно обошла все четыре комнаты. Знаете, бывает такое чувство, когда кажется, что ты не один. На стене, ловя и отражая солнечный свет, сверкали позолотой рамки и стекла «галереи». Я нашла свой любимый снимок, на котором застыл кусочек нашей поездки в московский зоопарк. Посмеявшись от вида хмурого в такой солнечный день охранника, глядящего прямо в объектив, я услышала, как поет пустой с самого утра живот. Получше моих одноклассников, но тоже не звезда эстрады. Еды на кухне не оказалось.

Признать, мама часто не успевала готовить обед, но оставляла быстрые бутерброды в микроволновке. В тот день я смогла найти только коробку конфет в одном из шкафчиков.

Под вечер, закончив с домашним заданием, я задремала. Сквозь сон пробился стук входной двери — это мама вернулась с работы и укрыла меня пушистым пледом. Этот момент было бы тоже неплохо поймать и добавить на стену.

Проснулась я от громких криков с кухни. Это возмущался отец, тряся пустой коробкой из-под конфет перед маминым носом. Из его выкриков я смогла разобрать, что съела подарок начальнице, которая только-только задумала его повысить. Я нахмурилась, узнав об этом. Мама всегда говорила, что выпрашивать ту же пятерку у учителей, подсовывая им дорогой шоколад или ручки в оформленных коробках — мерзко и низко. Я никогда не подлизывалась.

Отец кричал дальше, рычал, что маме стоит бросить работу и заняться семьей. Под горячую руку попал и Рома, который все еще не вернулся домой, наверняка, «таскаясь со своими дружками», как выражался дедушка. Мама молчала, только изредка кивая головой. В итоге отец, видимо, утомился и, хлопнув дверь, направился в супермаркет за новой коробкой конфет.

В соседней комнате в сковородке уже шипело масло. Я прошмыгнула на кухню и по-турецки уселась на стуле, наблюдая за мамой. Синяки под ее глазами с каждым днем все больше напоминали черные космические дыры, руки мелко дрожали, пока она насыпала в кастрюлю пельмени, а одежда пропиталась запахом кофе. В какой-то степени я была согласна с отцом: маме нужно было отдохнуть, но на одной папиной зарплате мы бы долго не продержались. Хотя его ведь должны повысить. Если, конечно, он найдет новую коробку конфет.

***

Папу все же повысили. Мама купила мне взрослый кошелек с несколькими отделениями и даже специальными кармашками для карточек. Пока что у меня кредиток не было, так что я отправила туда маленький календарь. Я видела, что дедушка так делал. Теперь я могла после школы заходить в кафе и обедать там.

Тем временем Ромы не было дома уже три дня. Уходы моего старшего брата — те самые нарывы, которые любят вскрывать либо за семейным ужином, либо тогда, когда кто-нибудь провинился.

В «галереи» Рома — не только трудный подросток с синдромом бродяжничества. Например, на фотографии под самым потолком он сидит в обнимку со своим псом Реем, улыбаясь так, что на щеках появлялись ямочки.

Рома вернулся на пятый день с момента своего ухода. Я только что вернулась из кафе, сытая и довольная. Когда я по привычке обходила квартиру, заглядывая в каждую комнату по очереди, входная дверь с тихим щелчком открылась.

— Алекс, — шепотом позвал гость из коридора.

Рома был единственным, кто меня так звал. Тут же выбежав к нему, я невольно затормозила в паре шагах от брата и сморщила нос. Заляпанная грязью дорогая куртка висела на острых плечах, как на плоском огородном пугале, а одна штанина была порвана и неумело подогнута. Воняло сигаретным дымом и чем-то еще, настолько же противным.

— Дома есть кто? — спросил он, наклонившись ко мне. Я отпрянула, когда противный запах укусил за нос.

Рома вообще был очень высоким, однако донельзя худым и постоянно сутулил плечи, как школьник, тащивший тяжелый рюкзак. Я отрицательно покачала головой, и тогда он снял обувь, пройдя в коридор. Я попятилась, чтобы опять не вдохнуть этот запах.

— Я быстро, только приму душ.

— Ты снова уйдешь? — не столь спросила, сколько озвучила факт я.

— Только пока родители в ссоре, — примирительно пожал он плечами, от чего куртка свалилась с одного плеча, и скрылся в ванной.

Сумерки всегда подползали тихо, разбавляя солнечный свет в тускло-серый полумрак. Я сидела на пуфике в зале с учебником биологии на журнальном столике рядом. Стоило мне поднять глаза от текста параграфа, как на меня смотрели множество глаз прошлых меня, мамы, папы, Ромы и дедушки.

Когда окончательно стемнело, пришлось включить свет, чтобы продолжить читать и не испортить себе зрение. Вдруг я взглядом наткнулась на небольшую трещинку на стекле одной из фотографий. Подойдя поближе, я поняла, что это был снимок свадьбы.

***

— Я не могу отказаться от этого процесса, — мне можно было и не заводить будильник: ссорились с самого утра. — Я уеду всего на пару дней, неужели так сложно приглядеть за детьми всего лишь два дня?

— Детьми, один из которых шляется черт знает где, — сквозь зубы прорычал папа, и я заметила, как напрягаются желваки на его скулах.

— Хорошо, всего одним, одним, ребенком, — в голосе мамы засквозило отчаянье. — Она и так сидит ниже травы тише воды!

— То есть у тебя теперь всего один ребенок? — спокойствие папы пугало. — Отлично.

С этими словами он поднялся со стула, поправил полы пиджака и вышел из кухни. Мама некоторое время смотрела на закрытую дверь, после чего повернулась ко мне.

— Тебе пора в школу, дорогая, — она попыталась улыбнуться весьма неудачно.

Я доела омлет, отнесла тарелку в раковину, чтобы помыть ее после учебы, и направилась в школу. Перед глазами все еще маячило желтоватое лицо мамы, выдавливающее улыбку.

— Пойдем ко мне сегодня, посмотришь на Лео, — последним уроком была литература, на которой одноклассники, как всегда, читали по цепочке, а мы с Полиной, моей соседкой, обсуждали ее котенка.

— А твои не будут против? — дождавшись, пока учительница повернет голову с сторону другого ряда, уточнила я.

— Не, мама и сама водит домой своих подружек, — отмахнулась Полина.

Я попыталась представить приходящих к нам домой накрашенных тетенек со звенящим смехом с работы мамы и неуютно поежилась. К нам вообще, если кто и заходил, то только Рома и дедушка.

Моим планам не суждено было осуществиться: спускаясь по лестнице на первый этаж, я заметила среди родителей, встречающих своих детей, дедушку. Что-то мне подсказало, что тарелка так и останется невымытой.

Мы пошли в кафе, где я обычно обедаю, и в тот день дедушка предложил поесть мороженого, хоть за окном ветер шпынял по дороге сухие листья. Я тактично умолчала о том, что не ела в школьной столовой.

— Не хочешь поехать ко мне? — вдруг спросил дедушка с улыбкой. Я тоже улыбнулась, но не из-за его предложения. Меня всегда забавляли тонкие морщинки в уголках глаз дедушки, когда он смеялся.

– Зачем? — на всякий случай спросила я. — Сейчас же не каникулы.

— Ну, позволим твоей маме спокойно съездить в командировку, — бодро пояснил дедушка, покачивая чашку в руке. — А ты развеешься, отдохнешь. Посмотрим старые кассеты. Так что скажешь?

Я закусила щеку с внутренней стороны. Убегать от родительских споров, прямо как Рома, казалось чем-то неправильным, но так, возможно, было даже лучше. В голове все еще вертелась немытая тарелка.

***

Квартира дедушки была тесная, но теснота эта только добавляла жилищу уютный и домашний вид. Мне нравилось называть эту квартиру глобусом: тогда мне казалось, что на полках, ручках шкафов и даже люстре можно найти предмет с каждого уголка планеты. Дедушка раньше работал каким-то особенным журналистом, которого всегда посылают в разные места, где случаются интересные вещи.

Домой я вернулась только через две недели. Стоило мне зайти в нашу квартиру, как нос защекотал запах дома, который я раньше не замечала. От глаз не укрылась пустота, захватившая в плотный пузырь спальню родителей. На крючке больше не болталась кожаная куртка, а перед зеркалом в коридоре не пахло одеколоном, которым пользовался папа каждое утро перед работой.

— Папа с нами больше не живет, — мама поставила на обеденный стол подгоревший с одной стороны кекс. Она пекла, хоть и неумело, только по праздникам.

Ночью я проснулась от хлопка. Воображение, быстро стряхнув остатки сна, нарисовало бандита с молотком в руке, который разбил окно и теперь гадает, в чью комнату заглянуть в первую очередь. Вот если бы мы только жили на пятом этаже!

Свет уличного фонаря разбивался на множество осколков, оставшихся от рамки и стекла. Самой фотографии нигде не было видно, но одного взгляда на опустевшее место на стене хватило, чтобы понять, что разбилась фотография с дня свадьбы.

***

Через день вернулся Рома, принял душ и стал жить дома, как и в чем не бывало. Но я-то видела, как он все время борется с желанием уйти, подолгу глядя в окно или на входную дверь. Как бродячий кот, которого накормили, но не приютили. А еще трещина на фотографии с ним углубилась. И скотч не помог.

То, что Рома ушел, я поняла по уже знакомому звуку рано утром. Я не слышала, как открылась входная дверь — брат давно научился передвигаться бесшумно, как призрак. Мне не нужно было заходить в его комнату, чтобы понять, что он уже не вернется. И не нужно было идти в гостиную, чтобы обнаружить новую пустоту на стене.

Мама устроила поиски, подключив полицию. Продлились они месяц, так и не дав результатов. Нам оставалось надеяться, что он сможет устроить свою жизнь и когда-нибудь все же вернется.

Зато к нам переехал дедушка. Да-да, в ту самую освободившуюся от вещей Ромы комнату. И жизнь наладилась.

По воскресеньям мы регулярно ходили в парк. Мне нравилось носиться от одной собачки к другой. К счастью, их владельцы были дружелюбными. После прогулки мы заходили в кинотеатр.

Вместе с папой ушли и синяки под глазами мамы, складка между бровей и желтоватый оттенок лица, который невозможно было перекрыть пудрой.

Мне не давала покоя фотография дедушки, на которой появлялись трещины по краям.

***

В тот понедельник мама вернулась с работы очень рано, почти одновременно со мной.

— Саша! Иди сюда скорее! — от уроков меня отвлек оклик мамы, чему я была только рада: уравнение не получалось решить даже с помощью мобильника. Скорее всего, учительница допустила ошибку, диктуя его нам.

— А где дедушка? — спросила она.

— Пошел на почту за новым выпуском кроссвордов, — отозвалась я, украдкой пытаясь разглядеть содержимое пакета, который мама держала за спиной.

Она широко улыбнулась и оставила пакет у двери. Меня пожирало детское любопытство, хотя я знала, что лазить в чужие сумки — позорно.

— Поставь чайник, пожалуйста, — попросила мама, снимая обувь и тут же опускаясь на десять сантиметров.

Я направилась на кухню, ломая голову уже не над уравнением, а над словами мамы. Похоже, сегодня очередной праздник, о котором я забыла из-за этой математики!

Щелкнув кнопкой чайника, я уселась на стул, подобрав под себя ноги, и приказала себе терпеливо ждать. «Молчание — золото», — как-то сказал мне дедушка.

Тем временем мама успела переодеться и показалась на кухне с тортом «Графские развалины» в руках. Вообще, я его не очень любила, но все равно улыбнулась.

— И все же правильно говорят: надо всегда избавляться от тянущих на дно людей, — проговорила мама будто в пустоту, разрезая торт острым ножом, — Плохих людей всегда хватает, но и хорошие тоже есть. Просто я их пока не нашла, — с улыбкой продолжала она, будто забыв про меня, про торт, который резала и вообще про все вокруг. — А главное — это брать то, что можешь, работать усердно и тогда, о боже, чего тогда можно достичь!

Я молча слушала монолог мамы, чувствуя, как в груди затягивается узлом жуткое чувство, словно смотрела я не на нее, а на незнакомого человека. Но мама была счастлива: я видела это по блеску в ее глазах, светлой коже, улыбке, не сходившей с лица. Просто она давно не радовалась, вот я и не смогла сразу понять ее. И все же когда щелкнул дверной замок, я не сдержала облегченного вдоха и выбежала в коридор.

— Дедушка вернулся!

— Что за гомон? Что я пропустил? — как всегда бодро спросил он, отряхивая ушанку от мелких снежинок.

— Иди скорее сюда, Арсений Петрович!

Дедушка вопросительно глянул на меня, однако я только пожала плечами.

— Все, наконец, заживем! — воскликнула мама, раскладывая торт по тарелкам с позолотой.

— Так скажи, что такое радостное произошло? — спросил дедушка, садясь за стол.

— Мы переезжаем в большой город! — выдержав паузу, объявила мама. — Мне предложили хорошую должность, так что собираем вещи и выбираемся из этой дыры!

Повисло долгое молчание. Дедушка слегка нахмурился. У меня же сначала захватило дух от восторга: больше никаких чтений по цепочке, лягушачьего хора и нерешаемых уравнений, тесных дворов… Но потом я вдруг поняла, что тогда придется оставить тут папу и Рому, который захочет вернуться, но наткнется на новых жильцов, которые грубым голосом отправят его восвояси. Оставить Полину, с которой мы только начали дружить; ее котенка. Дружелюбных владельцев собак в парке, ведь в большом городе наверняка все спешат, а собак выгуливают специальные рабочие. Я в растерянности взглянула на маму.

— Я рад за вас, — наконец произнес дедушка. — Это очень большое достижение.

— Ты не беспокойся, на всех места хватит, — отмахнулась мама, кружа по кухне и разливая чай по чашечкам того самого сервиза, который никогда не доставали из шкафчика. — Вы ешьте, ешьте!

Я покорно взяла ложку и притянула к себе тарелку с тортом, но даже не почувствовала вкус десерта.

— Я с вами не поеду, уж прошу извинить, — примирительно проронил дедушка. — Я уже наездился в свое время, обустроил себе норку, там и умру.

— Ерунду ты какую-то болтаешь, — захлопала ресницами мама. — Про смерть в такой день! Только подумай, там, — она махнула рукой в сторону окна, за которым в ее воображении не мирно кружились снежинки, а расстилались миллиарды возможностей. — Медицинские центры, технологии, там цивилизация, в конце концов!

Дедушка покачал головой. Из зала раздался оглушительный треск.

***

Мама долго пыталась переубедить дедушку, просила меня ей помочь, но я только вяло кивала. Когда медлить дальше было нельзя, дедушка перебрался обратно к себе, а мама принялась складывать вещи в огромные коробки, говорить по телефону с очередными важными людьми и грузчиками.

Школа для меня уже была подобрана, по словам мамы, одна из ведущих в столице. Про Рому мы больше не говорили, а если и начинали, то мама быстро и профессионально переводила тему.

Последние дни мы с мамой питались только доставкой и спали на старом диване в зале, прямо напротив фотографий. Впрочем, самих снимков уже почти не было видно за паутиной трещин и сколов. Этот диван останется тут, дома. Иногда я ему завидовала.

«Галерея» тоже осталась нетронутой, мама словно вовсе ее не замечала, а у меня не хватало духу спросить. Если припомнить, то ведь она не обращала внимание и на осколки, и их приходилось подметать мне, игнорируя запрет прикасаться к режущим предметам. Мне было интересно, куда же деваются фотографии. Я заглядывала под диван, но обнаружила там только пыль и пару карандашей.

— Саша, ты готова? — спросила мама, укладывая последние вещи в сумку.

Я кивнула и уселась на свой чемодан. Мы ждали дедушку. Он должен был проводить нас до аэропорта. В детстве, то есть в самом-самом детстве, я верила, что если долго смотреть на какой-либо предмет, то он останется в памяти на всю жизнь. Однако я не хотела запоминать голые стены и диван напротив фотографий. И запах. Противный запах пыли и шпаклевки. Я шмыгнула носом, но тут же встряхнула головой: я твердо приказала себе не плакать.

— Ох, дедушка не сможет приехать, — вывел меня из размышлений мягкий, чуть встревоженный голос мамы, глядевшей в экран мобильника. — У него поднялось давление. Передает тебе привет.

— Напиши ему, пусть выздоравливает, — попросила я, почувствовал некое облегчение от того, что нам не придется прощаться вживую.

Из опустевшего зала раздалась дробь оглушительных хлопков, от которых захотелось зажать уши руками, но я сидела и слушала, как звенят стекла, чтобы запомнить этот звук. Я поднялась на ноги и под оклик мамы зашла в зал. На стене висели пустые рамы.

— Саша, все хорошо? — я почувствовала теплую руку на своем плече. Звякнула подвеска на браслете.

— Да, мам, — не сводя глаз с осколков, отозвалась я. — Просто что-то послышалось.

***

Прошло много лет. Я живу в столице, закончила престижный вуз и работаю по специальности. Мы с Ксюшей — с ней я познакомилась еще в школе — вместе гасим кредит за квартиру, на которую скинулись еще во время учебы в университете.

Странно, что мы дружим. Она — сидящая дома неделями, неловкая на публике, слишком ответственно относящаяся ко всем своим проектам, и я — катастрофа, постоянно раскидывающая вещи и месяцами пропадающая в разъездах. Кто бы знал, что молчаливая Саша вырастет вот в это.

— Блин, я забыла помыть посуду утром, а через час у меня самолет, — перекрикивая сирену стоящей рядом кареты скорой помощи, объявила я Ксюше.

— Да ладно, — отмахнулась она. — Ты надолго?

— Неделя, — навскидку оценила я. — И еще, у мамы через три дня день Рождения. Я заказала ей подарок, сможешь принять курьера и отнести ей?

— Ну, даже не знаю, — замялась Ксюша. — Она ведь тебя ждет.

— Но это ведь лучше, чем остаться без подарка. Я ее на словах поздравлю, — я вырулила на автобусную полосу, чтобы обогнуть фуру.

Ксюша молчала.

— Спасибо тебе заранее, — я чертыхнулась, когда место перед фурой заняла какая-то белая иномарка.

***

Лифт сломался, так что тащить чемодан на десятый этаж пришлось на своем горбу. Благо, сосед с пятого этажа уже покурил на балкончике и был свободен. Только вот сигаретная вонь, которую я с детства не выношу, преследовала меня до самой двери.

— Спасибо, — сквозь стиснутые зубы поблагодарила я, выдавив улыбку.

Сосед пожал угловатыми плечами и, перепрыгивая через ступеньку, направился к себе. В этой нарочито безмятежной походке чудилось что-то знакомое, однако больно ноющее.

Я щелкнула замком, уже предвкушая аромат чего-нибудь вкусненького, однако уловила только запах духов, которыми пользуется Ксюша. Сама подруга копошилась у себя. Стоило мне чуть приоткрыть дверь, как я поняла, что она собирает вещи.

— Ты куда-то уезжаешь? — спросила я.

Та вздрогнула, будто не услышав, как я вернулась, и что-то выронила. Раздался громкий треск и звон. Звук показался мне очень знакомым, хотя я уже давно не слышала его.

— Я думаю переехать к маме. Но все еще буду вносить свою часть оплаты, — Ксюша со вздохом направилась в кладовку, видимо, за совком.

Я же обошла разложенный на полу чемодан и замерла. Из-под осколков на меня смотрели две улыбающиеся девушки, только окончившие школу. Пальцы сами подцепили уголок изображения и вытянули его из-под осколков. Фотография никуда не делась, но нужно было заменить рамку…