Окна в школе напоминают тюремные — закрыты напрочь, возможности открыть не будет даже во время всемирного апокалипсиса. Среди учеников когда-то ходила легенда о старшекласснике в индиговом пиджаке, который пытался от отчаяния с уроков сбежать, спрыгнув вниз — в итоге разбился. После того, как история расползлась по всей-всей школе (а возможно и ближайшей округе), директор принял решение закрыть оконные рамы, чтоб случай уж точно не повторился. Вид оставляет желать лучшего, только редко проходящие люди, кидающее сочувствующие взгляды на двери здания, напоминают, что постройка из ярко-алого кирпича (зачем сделали такую яркую окраску остается загадкой — у Вали до сих пор в глазах пестрит, а в уме мысль застряла, словно насекомое в паутине у паука: слишком привлекает внимание) находится не посреди пустоши, а здесь, где-то на окраине города. От этого лучше, если честно, не становится.
Иногда Вале кажется, что было бы намного круче, если б школа стояла в какой-нибудь пустыне.
Она хочет моргнуть глазами, оказаться в Богом забытом заброшенном здании, где и бездомные в последний раз пели сумасшедшие песни несколько лет назад, которую и птицы не видали, и лечь на подоконник — у Вали рост небольшой, на один она вместиться сможет запросто, — и заснуть. Возможно, навсегда.
Ладошкой небольшой она прикрывает шпаргалку, написанную еще прошлым утром, ведь еще неделю назад, как предупредили о контрольной, Валя поняла, что знаний в ее пустой напрочь голове, заполненной в последнее время только мыслями о том, как же она ужасна, — знаний слишком мало, с такими написать контрольную она сможет только в первом классе. Пришлось что-то делать, мамины крики слышать уши уже устали. Оставалось только молиться, чтоб никто ее не нашел.
Боги с небес усмехаются только, показательно дуются за Валины оплошности бывшие и пальцем показывают на брата младшего, так удачно зашедшего за ручкой. Как раз тогда, когда она бумажки складывала. В тот момент хотелось не провалиться под землю, а саму себя зарыть в могилу, да закрыть так, чтоб и через сто лет никто открыть не смог.
Не получилось.
Валя не умеет общаться с детьми — со взрослыми, впрочем, тоже, но они хотя бы могут объяснить, что они думают, а маленькие… Они кричат, всё сразу маме рассказывают с дьявольской ухмылкой, с ними и поторговаться не выйдет.
— Слушай, — говорит, — пожалуйста, не говори маме. Она ведь расстроится…
Младший кивает.
А через пару минут Валя слышит шаги к своей комнате. Медленные, такие протяжные. Сразу поняла, что это мама. Дверь в комнату открывается только когда матери нужна помощь с приготовлением завтрака, может, в магазин сходить. Но девочка не думает, что ей это понадобится в 11 вечера. Сразу понимает, в чем дело.
В тот день Валя всю ночь под кроватью в страхе калачиком лежала. Она всхлипывает тихо настолько, насколько это возможно. Дрожь с плеч идет до коленей, руки надрывно чешут запястья друг об друга. В тот момент хотелось разорвать себе горло, расчесать грудь до крови, чтоб только противные звуки перестали из горла один за другим лететь.
Уснуть не вышло.
И сейчас, в свете люстры над головой, у Вали можно проследить тонкие прозрачные линии под глазами, радужки будто радостно светятся. Хотя каждому дураку ясно, что глаза покрасневшие не из-за слёз счастья безмерного, но кому не наплевать? Даже классный руководитель, который, вроде, и не так плох, только заткнул уши демонстративно, глазами на потолке ища пособие о том, как унять ребёнка, проблем напридумавшего себе.
Всхлип подавить получилось — за это Валя гордилась собой.
Она давно поняла, что никому не нужна — понимание висело на ее плечах тяжёлым грузом, в руку оно брало тонкие ладони девочки, подталкивая всё ближе и ближе к обрыву, оно собакой рядом с ней ходит каждую секунду, в глаза показывая, что останется с ней до скончания веков только оно. Валя пыталась от него избавиться, правда, но её руки связаны, ноги привязаны к стене из собственной глупости и усталости от жизни, она стоит на месте и не может подвинуться ни на метр — может только думать-размышлять, но понимает, что это бессмысленно. Знает, что сама на себе крест поставила, знает, что сама повторяет из раза в раз слова извинений, знает, что она жалкая, жалкая, жалкая…
Падает с каждым днём всё ниже — и никто спасательный круг не кидает. Просто не видят, что утопающий вообще есть.
Валя привыкла и даже не удивится, если выпрыгнет из окна как тот самый старшеклассник в индиговом пиджаке, но про неё ни одной легенды придумано не будет.
Она шепчет себе мантру перед сном: «Уже привыкла, потом уеду и всё будет хорошо, я уже привыкла…», а потом подушку обнимает и кричит в неё. Не смирилась.
Валю бесит жалеть себя. Но по-другому не может. Только на этом и выживает — на понимании того, насколько ты беспомощен далеко не уедешь, да и откровенно говоря на том, чтобы самому себя, слово маленькому ребёнку объяснять на пальцах, что всё у тебя плохо, а остальные тебя не понимают — тоже. Но у Вали уснуть получается только после этого.
А спать хотелось.
Часы неумолимо шли вперёд, казалось, будто стрелки часов кто-то взял в ладошки собственные и стал бежать марафон, крутя их — быстро, слишком быстро, никто не успевает отследить их ход. Во время контрольных всегда так, так что кто-то уже привык. Кто-то нет.
Валя относилась к первой группе. Это она изменить не сможет, так смысл об этом переживать? Впрочем, оценку по контрольной она исправить тоже не сможет.
Тогда смысл во всём этом?
Она стискивает зубы до боли, кажется, что даже услышав хруст челюсти, в ладони бумажку мнёт, хочется разорвать, сжечь, закопать, чтоб никто не нашёл, да и собственное тело рядом положить; глаза будто свинцом наполняются — закрываются сами собой. У Вали сил уже нет попросить выйти в туалет, может только на стуле сидеть бездвижно, протирая глаза шпаргалкой.
— У тебя всё нормально? — Артём стоит рядом. Ему всегда было плевать на ход урока.
Валя смотрит на него снизу-вверх своими медовыми глазами, цвета, кажется, уже приближающегося к кровавому. Она уже не знает, сколько раз за день хотела вырвать их с корнем, но терпит-терпит-терпит. Кивает медленно, губу кусая до крови. Артём из кармана салфетку неторопливо достаёт, вытирая капли со рта девочки.
— Так намного лучше, — улыбается. Приятно.
— Салфетка-то хоть чистая? — только одними губами проговаривает, неторопливо отводя взгляд в сторону.
— Нет, сморкался в неё.
Валя улыбается. И чувствует вкус крови.
Салфетка сама собой исчезает.
Артём всегда был похож на мага — может ходить на уроке, учителя ему и слова не скажут. «Наверное, боятся», — только эта идея приходит на ум, заедая в нём и решая, что она тут самая правдивая и главная, на трон садится неторопливо, на других взгляд кидая с усмешкой. Пусть и считается не очень-то похожей на что-то настоящее. Но за шею хватается, сжимая несуществующие пальцы на ней, говорит будто, что она тут реальна, она тут по-настоящему права, только она. И давит, давит очень сильно. А у Вали сил уже нет — поддаётся.
Артём, наверное, и вправду волшебник — всегда появляется в самый подходящий момент из ниоткуда, любая нужная вещь всегда при нём. Но с ним почему-то никто кроме Вали не общается. Это ей даже льстит.
Будто бы они… друзья?
Звонок школу озаряет собственным звуком, Валя уши ладонями прикрывает, чтоб те не повисли от этой громкости, от каждой секунды у неё внутри что-то с поразительной скоростью сжимается, но она держится — плаксой не готова показаться. Приходится только за рукав взяться, тетрадь передавая на парту спереди — контрольную сдать нужно.
— Обе-едаем, ребята! — Кира улыбается солнечно, оборачиваясь на девочек и смотрит с такой любовью, с такой радостью — будто бы год не виделись.
Валя, наверное, смотрит на Артёма также.
Все группкой собираются, на партах раскатываются — болтовня тут же на весь класс раздаётся, но это только первые пару секунд. Потом все берут в руки гаджеты и разговоры стихают. Валя тоже хочет достать, но к ней Кира идёт быстрым шагом.
— А ты чего не с нами?
Валя только взгляд на окно направляет — парк вдруг стал таким крутым.
— Ладненько, — плечами пожимает, — Держи обед.
Ого…
— Кстати, я всё спросить хотела…
В это мгновение мир будто замирает. Валя тонкие губы приоткрывает, за парту хватается из последних сил. В воздухе повисает вопрос, он на грани ходит осторожно, пытаясь не упасть.
— Ты с кем это всё время разговариваешь? Просто рядом всегда пусто, это странно как-то, ехе…
