XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Древние говорили: «Как только забывают одну войну, начинается другая». Победа Советского Союза в Великой отечественной войне сложилась из сверхусилий всей страны—каждого конкретного коллектива и отдельного человека, любого района и каждой деревни. По сути говоря, линия фронта не имела начала и конца, в те долгие четыре года она проходила через заводские цеха и колхозные поля, крестьянскую избу и сердце каждого человека.
Был во время войны особый фронт, где «воевали», в основном, женщины и дети. Фронт трудовой. Стиснув зубы, колхозная деревня обеспечивала продовольствием и сырьем как фронт, так и рабочих заводов. Но при этом недоедая сами, хороня умерших от истощения и болезней, выбиваясь из последних сил. Такова реальная цена нашей общей, бессмертной Победы.
Я хочу рассказать вам историю моей прабабушки, Мещеряковой Галины Федоровны, о её жизни в тяжелые военные годы.
Красноярский край, Хакасская автономная область. На самом берегу Енисея в глухой тайге затеряна маленькая деревенька Калягино на 30 дворов, где нет электричества, связи, нет даже радио, а до ближайшего населенного пункта 18 км. Именно здесь я родилась и росла. Жизнь моя протекала неторопливо и привольно, пока в один обычный летний день не началась война. Это было воскресенье. Прискакал на лошади уполномоченный из района и сообщил, что началась война. Все сразу начали реветь, но полностью я осознала, что происходит, когда мы провожали на фронт папу. В тот день я видела его в последний раз. Он стал уходить со двора, а мы, дети, кинулись ему в ноги и стали держать. Мама плачет, и мы ревем.
С этого дня наша жизнь полностью перевернулась. В деревне остались только женщины, дети и старики. Начались военные трудовые будни.
На следующий день из правления колхоза пришло распоряжение, сколько каждый двор должен сдавать продукции для нужд фронта. Без большого хозяйства в деревне не прожить. В каждом дворе была корова, куры, овцы, огород. Нужно было сдавать молоко, масло, яйца, шерсть. Нормы были очень большие, для себя не оставалось почти ничего.
В колхозе не осталось ни одной лошади, все они были реквизированы для нужд фронта. Не было и комбайнеров, их мобилизовали в первую очередь, это же готовые танкисты. Для того, чтобы вспахать землю, в плуг впрягались женщины, а дети и старики разбрасывали семена, надев на шею тяжелый мешок с зерном. До сих пор помню, как у моей мамы на плечах были синие полосы от лямок. Было очень трудно, но еще труднее было убирать хлеб. Колосья срезали серпом, под палящим солнцем, внаклонку(?) Очень болела спина, донимал гнус, но мы не останавливались. Домой не уходили. Чтобы не терять время, ночевали прямо в поле. Вставали очень рано, в 4 утра, как только рассветало и принимались жать. Работа шла медленно, и все торопились, чтобы зерно не осыпалось. А когда уборка была окончена, взрослые увозили зерно на ток, а мы, дети, брали лукошки, выходили на сжатое поле и собирали колоски. К концу дня удавалось собрать почти целое лукошко колосков, после обмолота оставалось несколько пригоршней зерна, на первый взгляд — мелочь, но мы очень гордились своим вкладом в общее дело.
Лето было очень горячей порой: помимо работы в колхозе и дома нужно было успеть заготовить сено для скота, заниматься огородом, ухаживать за скотиной и так день за днем. Руки постоянно были в мозолях, очень болела спина. Приходилось вставать с первыми лучами солнца и ложиться затемно, но летом сама природа словно помогала нам выживать. В лесах было много ягод, женщины и дети собирали и сушили черемуху, жимолость, малину, щавель. В полях собирали травы, сушили и заваривали чай. Запасались на зиму щавелем.
В каждом дворе практически весь огород был занят картошкой. После сбора урожая ее чистили, резали на ломтики и сушили в русской печи. В таком виде картошку отправляли на фронт, она могла долго храниться. А очистки оставались нам, и в течение всего военного времени это была основная еда для всех жителей деревни. Если их сварить- получался суп, если высушить и истолочь-получался хлеб. Конечно, на суп и хлеб это было мало похоже. Но мы были рады и такой пище.
Голод был самым страшным испытанием. В 1942 году весной сильно разлился Енисей и уничтожил все всходы. Сеять заново было нечего. С питанием было совсем худо. Мы собирали липовые листья, лебеду, конский щавель. Сушили, и бабушка вперемешку с картофельными очистками из этого пекла лепѐшки. До сих пор помню их вкус, помню, что липовые листочки никак не глотались. Ранней весной все ходили в поле, собирали гнилую мерзлую картошку. Еле дожили до лета.
Но если в деревне можно было хоть как-то выживать, то в городах люди просто умирали от голода. В 18 км от нашей деревни был город Абакан, люди оттуда приходили пешком в надежде выменять какие-то вещи на продукты. И хоть зачастую мы сами были полуголодные, но старались всегда делиться последним.
При этом, в сенях стояло ведро с молоком, в сарае ходили куры и лежали яйца, но все знали—это для фронта. Это для победы. Никто не позволял себе ни крошки, даже маленькие дети. Все понимали, что именно здесь, в глухой сибирской деревне проходит их личный фронт, что своим тяжелым трудом они сражаются плечом к плечу вместе с нашими солдатами и приближают такую долгожданную, такую дорогую Победу.
Осенью под шум дождя мы нанизывали на вощеную нить листья табака и развешивали на просушку под навесами. По вечерам девушки и женщины собирались на вечорки при свете лучины, мама пряла овечью шерсть, а мы вязали носки и варежки для фронта. Обязательно с двумя пальцами, чтобы бойцы могли стрелять, не снимая их. Лучинки чадили, пальцы зябли. Но мы не останавливались, мы верили, что эти варежки помогут солдатам пережить холодную зиму и разбить ненавистного врага. Я представляла себе, как мои варежки в посылке попадают к солдату, который сидит в окопе и очень мерзнет, как он обрадуется моему подарку. Там же, на вечорках, зачитывались письма с фронта. Женщины читали их снова и снова, заучивали наизусть, ведь для глухой деревни эти письма были практически единственным источником новостей. Почту привозили раз в неделю, почтальонов и ждали, и боялись. Треугольнички означали, что солдат жив и здоров, но, если почтальон доставал казенный конверт, все знали, что в семью пришло горе. Мы с мамой уже не ждали писем. Одной из первых в деревне пришла похоронка в наш дом. Отец погиб в Белоруссии в самом начале войны.
В середине войны в нашу деревню приехали эвакуированные из Ленинграда. В нашем доме жила семья Исаковых. Девочка Тося была моя ровесница и на долгие военные годы стала мне практически сестрой. Она, непривычная к деревенской жизни, работала наравне со мной и никогда не жаловалась, а мы старались делиться последним. В послевоенные годы мы с Тосей долго переписывались.
В 1944 году я записалась на курсы медсестер в Абакане и по окончанию их должна была идти на фронт. Моя отправка была назначена на июль 1945 года, а в мае война закончилась. Я хорошо помню тот день. О Победе мы услышали из громкоговорителя на площади. Ликовали все от мала до велика, обнимались, танцевали, смеялись и плакали. Это была наша победа, в ней был и наш вклад! Она досталась стране огромной ценой и тяжким трудом.
По окончанию войны жизнь наладилась не сразу, из 38 мужчин, ушедших на фронт, вернулись только четверо. Нормы выработки оставались высокими, потому что очень многие хозяйства в стране были полностью разрушены, им требовалась помощь: семена, посадочный материал, корма, скот.
Вот такая история моей прабабушки Галины Федоровны Мещеряковой. Она не хотела говорить о войне. Все твердила «Ну какая я участница! Я даже фашистов в глаза не видела!». Но без такой помощи тыла Победа была бы невозможна. После войны моя прабабушка трудилась на медицинском фронте. Она стала Отличником здравоохранения, Ударником коммунистического труда, ветераном труда, прекрасной мамой троих детей и моей любимой прабабушкой.
