«О смерти слышал каждый. Это грань, физиологический процесс, рвущий бытие, нашу реальность, мысли, жизнь. Сначала видишь, как Она приходит за другими, позднее и тебе назначает заключительное свидание. Смерть — явление, вызывающее интуитивный трепет, инстинктивный, пришедший с рождения. От нее не изобретена вакцина, недостает прививок, и падение в пучину неизбежно. Потому образ Смерти чаще всего окрашивается мрачными тонами и несет неблагоприятные эмоции: обреченности, разбития надежд, ощущение чернейшей полосы, которая не имеет конца. Смерть — точка в человеческой жизни…»
—
Я пытался представить себе смерть, оплакивал ее, рисовал в воображении красочную картинку; потом всё заканчивалось, не успев начаться. Как я жду этой смерти! Я уже слышу гул – я молюсь, что наконец буду погребен под землей.… Это чувство отчаяния, которое так невыразимо по сравнению со всеми положительными эмоциями, что блекнут именно из-за того, насколько бедна их палитра. В сущности, у положительных эмоций вообще нет цвета – только оттенки. А смерть являет собой чистую черноту. И я никогда не думал о том, что буду мечтать выбраться из круга смерти и жизни. В особенности зная, что, проснувшись, я вновь всё забуду.
Я уже не чувствовал к себе ни ненависти, ни любви, никаких прочих чувств, за исключением, пожалуй, одного – жалости. Но жалость вызывал не я, это было скорее осознание того факта, как я бессилен. Моё сердце отбивало свой последний ритм не в первый раз, но я ничего не мог с этим поделать. Считая секунды, я приблизился к точке невозврата, где остановились миры. Можно было всё исправить, отсрочив момент смерти на достаточно долгое время, если лишь знать, как. И вот, в один из моментов предсмертной агонии, когда я боялся того, что не избежать, наступило просветление, словно вспышка молнии в заснеженном небе. Я уже знал, что будет со мной дальше, и позволил себе отпустить воспоминания.
Все мои мучения показались мне нестерпимо долгими, такими ужасными, такими унылыми, хоть я всё ещё продолжал бороться с жизнью, не обращая внимания на происходившее вокруг.
И, наконец, я проснулся. Сначала ничего особенного не происходило, только кровь громко пульсировала в ушах и в животе. Потом я ощутил обжигающий холод по всему телу. Меня одолевали вопросы: ещё совсем недавно я умирал от пули. Какой еще пули? Хоть я и был человеком озорным, в дуэли никогда не вступал, боясь расстаться с жизнью. Кажется, мой разум считал минуты до конца, но я здесь – шёлк постели всё так же приятен коже. Почему? Почему я был жив? А почему я должен был быть мертв? Я могу думать, чувствовать, даже дышать, и это почему-то наполняет меня ликованием. Значит, судьба благоволит мне и дарит жизни недолгие мгновения? Неужели она не знает, что я сделаю в следующий миг? Меня наполнила странная уверенность в том, кто я такой и зачем ожил (так я все-таки умер?).
Я всё исправлю! Всё верну на свои места!
Собрав всю свою волю, я как бы из последних сил разжал веки, отчего и сон сразу же потерял всякую власть надо мною. Осмотрелся – и увидел себя в той же комнате, где умирал от выстрела. Так кто же меня подстрелил, что за разбойник? Как назло ничего не могу вспомнить. Но если там от меня, можно сказать, ничего не осталось, то сейчас я себя почти полностью восстановил. Мои чёрные глаза смотрели в никуда. Чуть подрагивал острый профиль, а нос совсем расплылся. Мне ещё раз показалось, будто я стал другим – каким-то страшно древним, мудрым, всё понимающим и всё знающим.
Не успел я вдоволь належаться, думая о том, что обязательно всë исправлю, и под пулю не попаду, как в комнату забежал Афанасий. Он мой слуга, раньше служил в усадьбе. Только что вернулся и сообщил, какие новости в поместье. Ни больше ни меньше, точно так же, как уже было, сообщил. Афанасий меня побаивался, потому что я раньше часто поднимал руку на слуг. Но теперь-то я, вживую ощутив, как страшно бессилие против того, кто тебя сильнее, не посмел бы так сделать.
— Вы, Барин, бледный. Плохо вам, видно? — спросил слуга с сомнением, уже заметив мой добрый тон. – Я вам чайку налью. Крепкого, горячего, – закончил он и убежал за чайником.
Вскоре он принёс чай в сервизной чашечке. Справившись с ним, я взбодрился и заговорил буднично. Я, забыв о своем странном ощущении, начал болтать с Афанасием о последних новостях из поместья. Но когда наша беседа подошла к концу, я не мог не думать о том, что произошло со мной. У меня осталось больше вопросов, чем ответов, но мне не терпелось узнать, что меня ждет в будущем.
Решив не терять больше времени, я с помощью слуг собрался, прихорошился и направился в город по делам. Все еще помня о своей смерти, я спрятал в черной кобуре, укрепленной на поясе, револьвер.
Утро. На улицах было довольно многолюдно, и почти все куда-то спешили, озабоченно поглядывая на часы. В небе над головами кружили вороны. Стоило мне войти в холл городской мэрии, где должна была происходить торжественная презентация результатов научной деятельности, сердце опять бешено заколотилось. Пахло едой, кофе и одеколоном. Где-то рядом играла музыка. Не могу сказать, чтобы присутствующие нервничали, не отрываясь от своих бумаг. Наоборот, многие вели себя крайне развязно и шумно. За столом на первом этаже восседал господин с обширной лысиной, похожий на пожилого чиновника средней руки. Рядом с блюдом стояла тарелочка с конфетами.
Я прошел к пустому столику в углу и сел в кресло. Конферансье опоздал минут на десять, зато оркестр играл неплохо, но только слишком мрачно. Я решил воспользоваться случаем и поговорить с женой мэра. Это была, несомненно, красивая женщина с красными, как кровь, губами. Был бы я таким, как раньше, то обязательно пофлиртовал с ней – но я, как полагается человеку, перешедшему порог смерти, всё осознал и изменил свое поведение. Она со мной вела себя так, словно я ее старый знакомый, случайно забредший в гости; говорила быстро и горячо, словно стремясь перещеголять или переспорить меня. Чувствовалось, что эта женщина очень уверена в себе и тщательно следит за каждым своим словом, и все-таки у нее не хватало такта.
Мне когда-то нравились такие женщины, как она, но, размышляя об этом сейчас, я с удивлением отметил, насколько они меня раздражают. Только сейчас я понял, до чего они на самом деле легкомысленны, а их мысли и чувства поверхностны и суетны. Куда приятней было бы поговорить с умной дамой о высоком, истинно духовном. Так я и решил, что в будущем буду искать себе возлюбленную не по красоте, а по уму. Надеюсь, какая-нибудь девушка будет способна понять меня и то, чем я жил, с какой ясностью, трагизмом и уверенностью. Увы, почти все, кого я знал, были совершенно лишены ума, так что я оставил эти мысли на потом.
Мы перекинулись еще парой слов ни о чем, хозяйка сделала мне комплимент и ушла в другую комнату. Началось скучное и долгое мероприятие, посвященное науке и литературе. Сначала я слушал с неохотой, но потом все больше и больше нового открывал для себя. Будто заново узнаешь мир и себя в нем. Наука оказалась для меня очень привлекательной. Казалось, она впитывала в себя и перерабатывала все то скудное знание, которое могло дать человеческое общество.
Я раньше никогда не был добропорядочным человеком, и на науку денег не жертвовал. Но ведь наше будущее стоит за ней! Я вдруг страстно захотел сделать что-нибудь действительно хорошее для человечества. Всё вокруг напоминало мне о том, насколько я был скуп на бескорыстную доброту. Тогда я решился и отдал приезжему ученому, выступление которого мне особенно понравилось, деньги, которые взял себе: на такую сумму можно было бы купить несколько вкусных пирожных в пекарне. Ученый поблагодарил меня и ушел восвояси. Когда я покидал холл, чувство победы и торжества переполняло меня. Мне казалось, я совершил нечто такое, чего не сделал ни один ученый, занимавшийся раньше практическим применением науки.
Уже день, и наступил обед. Я решил пригласить с собой в ресторан человек пять-шесть приятелей из мэрии. Вошли мы в зал с такой помпезной торжественностью, будто оказывали особую честь. Сели за стол. Началась трапеза и разговор. Я уже знал, что хотел сказать.
— Друзья! — начал я решительно. — Недавно я задумался о том, сколь многих из вас когда-то мог оскорбить непрошеными комментариями. Прошу простить меня, если это когда-нибудь имело место. Я признаю свое малодушие.
— Что это на вас нашло? — изумился высокий седоватый мужчина. — Вы всегда были человеком, скажем, не очень неделикатным. Что произошло? Отчего вы так изменились?
Другие господа за столом подняли головы. У них на лицах был написан немой вопрос. Им было непонятно, почему человек, которого они знали столько лет как острого языком, решил вдруг взять и извиниться.
— Вы же знаете, — продолжал я, — я склонен к необдуманным выражениям. Но что стоит минутное удовольствие от превосходства над другим человеком, если после он всю жизнь будет таить на меня обиду. А я всю свою жизнь строил себя именно так, чтобы получать такое удовольствие. В том числе и от обид. Но с некоторых пор я стал дорожить этим приятельским чувством.
— Что ж это вы думаете, сможете стать хорошим человеком? — засмеялся один из сидящих за столом. — Но ведь им так просто не сделаться.
— Конечно, мой друг, я согласен: быть хорошим человеком – это выбор. И выбор не из простых, — кивнул я с видом мудрого человека. — Но ведь это же от нас зависит, как мы будем выглядеть и как думать. Поэтому я попробую стать хорошим человеком. Быть может, это мне удастся. И вы, уважаемые, попробуйте.
Я ожидал от приятелей поддержки и восхищения, но они не проронили ни слова и лишь с насмешкой поглядывали на мою небольшую речь. Чувствовалось, что мои слова никак их не зацепили. Мне стало грустно и обидно. Чтобы хоть чем-то заполнить возникшее после моей речи неловкое молчание, мы стали обсуждать какую-нибудь нейтральную тему. Я про себя продолжал строить планы на будущее, а они – говорить о том, где можно отдохнуть этой осенью. Им не было никакого дела до моих наивных детских грез. Ну и пусть! Я порой вслушивался в их беседы, стремился показаться им на глаза хорошим и порядочным, с чем, видимо, произошли заметные перемены в моем поведении, потому что они вдруг стали всё чаще поглядывать в мою сторону с каким-то неодобрением.
Вскоре обед был завершен, и мы разошлись. Кто куда – к себе домой или к кому-то из общих знакомых или на прогулку, как я.
Наступил вечер. А я, наверное, впервые отчетливо понял – всю жизнь прожить в одиночестве невозможно. И тут же подумал: а разве существование рядом с кем-то когда-нибудь было для меня невозможным? Наверняка, нет. Отчего же меня тогда так терзает собственная никчемность? Конечно, всё это глупости. У меня впереди такая большая жизнь, такой замечательный жизненный путь, так много перемен, столько еще предстоит увидеть, испытать и понять, о чем раньше я даже не смел и мечтать, не то что говорить вслух. Я найду себе в жизни интересное дело, у меня еще хватит сил совершить что-то значительное.
Я продолжил гулять по окраинам города, вернее бесцельно слонялся по пустынным улицам, чувствуя, что иду по берегу давно застоявшейся мысли, или по краю еще не созданной кем-то чужой мечты. Вокруг было сумрачно и сыро, пахло размокшими листьями и еще чем-то еле ощутимым, тревожным и сильным. Может, ветер дует? Я поднял голову и понял: это пахло грозой. Дождь собирался – вдали мигнули несколько раз далекие молнии, а потом что было силы грянул гром. Странно. Когда я переживал этот день в прошлый раз, дождя не было. Я усмехнулся, вспомнив прошлый сегодняшний день, и больше всего боялся, чтобы не повторилось моей смерти.
Вдруг почудилось, будто кто-то скользнул по моей щеке прохладной рукой. Я вздрогнул и оглянулся – никого не увидев, стал рассеянно шарить вокруг себя в поисках несуществующего врага. Ничего. Опять почуял чей-то взгляд и поднял глаза. Метрах в десяти от меня стоял человек в темном пальто, как у меня, надвинутой на глаза шляпе. Его лицо было скрыто, но я почувствовал, как он пристально глядит на меня. Прошла секунда, другая, третья. Человек не двигался. И вдруг я понял, кто это. Это был я. В первый момент я подумал, не сон ли все это или я схожу с ума. Потом человек двинулся ко мне, протянул скрюченную руку и сказал: «Не бойся меня. Я не причиню тебе зла». Голос его был пугающий, почти дьявольский, но сами слова звучали как-то странно – словно за ними таилось что-нибудь грустное, отчаянное, чего я не мог понять.
Но я не стал больше думать, и от испуга сделал первое, что пришло в голову. Выхватил револьвер и выстрелил в человека – пуля ударила в живот. Мужчина повалился на землю, странно дернулся, выпучил глаза, и вдруг я окончательно убедился в том, что он – это я. У него было острое лицо с небольшим оплывшим носом, черные глаза и такие же жесткие волосы, торчащие из-под шляпы. Вскоре его жуткое лицо разгладилось, опало, высохло, на губах появилась виноватая улыбка, он закрыл глаза – и я будто наяву увидел, как сегодняшним утром он откроет глаза, думая о том, что умер. Поймет, как ошибался во всех своих суждениях; сначала отправиться в городскую мэрию, пожертвует денег первому попавшемуся ученому, потом пообщается с приятелями и отправится на прогулку. А там к нему выйду я – получу пулю и проснусь сегодняшним утром, думая о том, что умер.
Все мои мучения показались мне нестерпимо долгими, такими ужасными, такими унылыми…
И, наконец, я проснулся. Меня одолевали вопросы: ещё совсем недавно я умирал от пули. Какой еще пули? Хоть я и был человеком озорным, в дуэли никогда не вступал, боясь расстаться с жизнью. Как назло, ничего не помню. Почему я был жив? А почему я должен был быть мертв? Я могу думать, чувствовать, даже дышать, и это почему-то наполняет меня ликованием. Значит, судьба благоволит мне и дарит жизни недолгие мгновения? Меня наполнила странная уверенность в том, кто я такой и зачем ожил (так я все-таки умер?).
Я всё исправлю! Всё верну на свои места!
