Мэтью Катсберт, и его гнедая кобыла легкой трусцой преодолели восемь миль до Брайт Ривера. Это была прекрасная дорога, проходящая мимо ухоженных фермерских угодий, тут и там она пересекала участок, проросший душистой смолистой пихтой, долину, где сливы тянули свои цветущие ветви. Воздух был наполнен ароматами цветущих яблоневых садов и луга терялись на горизонте в жемчужных и пурпурных оттенках, а птички пели так, словно это был единственный летний день в году.
Мэтью наслаждался поездкой. Ее портили только те моменты, когда ему приходилось кланяться женщинам, встречавшимся на его пути. На острове Принца Эдуарда было принято кланяться каждому встречному, независимо от того знакомы вы или нет.
Мэтью боялся всех женщин, кроме своей сестры Мариллы и миссис Рейчел. У него было неприятное ощущения, что эти таинственные существа в тайне смеются над ним. И он был недалек от истины потому, что его внешность была несуразной – нескладная фигура, длинные с проседью волосы, которые спускались на его сутулые плечи, и пышная, мягкая темная борода, которую он отрастил, когда ему было двадцать. Надо признать, что в двадцать он выглядел так же, как и в шестьдесят, за исключением седины в его волосах.
Когда он прибыл на станцию Брайт Ривер, никакого поезда не было видно. Он подумал, что приехал слишком рано, а потому привязал свою лошадь во дворе маленькой станционной гостиницы, а сам пошел на станцию. Длинная платформа была почти пуста. Единственным живым существом была девочка, сидевшая на кровельных досках в самом конце платформы. Мэтью, заметив только то, что это была девочка, проскользнул мимо нее на столько быстро, на сколько это возможно, стараясь не смотреть на нее. Если бы он взглянул на нее, то не смог бы не заметить скованность в ее позе и выражении лица. Она сидела там и ждала кого-то или что-то, и поскольку это было единственное чем можно было заняться, она придалась этому занятию со всей страсть, на которую была способна.
Мэтью столкнулся с начальником станции, когда тот запирал билетную кассу и собирался идти домой к ужину. Он спросил его, скоро ли прибудет поезд, который должен был прибыть в половине шестого.
— Он уже пришел и ушел полчаса назад, — ответил этот бодрый служащий. – Но с него сошел пассажир-маленькая девочка. Она сидит там, на досках. Я предложил ей пройти в комнату ожидания для дам, но она серьезно сообщила мне, что предпочитает остаться на улице. “Тут больше простора для воображения”, сказала она. Оригинальная девчушка, должен заметить.
— Но я приехал не за девочкой, — сказал Мэтью огорченно –Я приехал за мальчиком. Он должен быть здесь. Миссис Спенсер должна была привезти его из Новой Шотландии.
Начальник станции присвистнул.
-Похоже, что произошла ошибка,-сказал он. –Миссис Спенсер сошла с этой девочкой и оставила ее на мое попечение. Сказала, что вы и ваша сестра удочеряете ее из сиротского приюта и сегодня приедете за ней. Это все, что мне известно. И никаких сирот я не прячу.
-Я не понимаю,-сказал Мэтью беспомощно, желая, чтобы Марилла сейчас была здесь и справилась с ситуацией.
-Ну, вам лучше спросить у девочки,- сказал начальник станции беззаботно. –Я думаю она сумеет объяснить-язык у нее подвешен, это точно. Может у них не было мальчиков того сорта, которого вам нужно.
Он поспешил домой, так как был голоден. Несчастный Мэтью остался и ему предстояло сделать то, чего он боялся больше чем войти в логово льва, — подойти к девочке, незнакомой девочке, сироте, и спросить ее почему она не мальчик. Мэтью застонал про себя, когда повернулся и шаркающей походкой направился к ней.
Она наблюдала за ним с того момента, как он прошел мимо нее и продолжала смотреть до сих пор. Мэтью не смотрел на нее и не увидел, как она выглядит. Обычный наблюдатель заметил бы следующее: ребенок, лет одиннадцати, одетый в очень короткое, очень узкое и очень уродливое желто-зеленое платье из толстой шерстяной ткани. На ней была в выцветшей коричневая соломенная шляпа, из-под которой, на спину ложились две густые рыжие косы. Ее лицо было маленьким, бледным и худым, со множеством веснушек. Ее рот был большим, таким же, как и ее глаза, которые, в зависимости от освещения, казались то зелеными, то серыми.
Это то, что увидел бы обычный наблюдающий, а необычный мог бы заметить, что ее подбородок решительный и острый, а ее большие глаза полны живости и сообразительности, что рот у нее красиво очерчен и выразителен, что ее лоб широкий и умный — словом, наш необычный наблюдатель сделал бы вывод, что незаурядная душа обитает в этом заброшенном теле, которого Мэтью так нелепо боялся.
Мэтью, в свою очередь, был избавлен от необходимости заговорить первым, так, как только она поняла, что он идет к ней, она вскочила, одной рукой придерживая ручку своего старомодного потрепанного саквояжа, протянула ему вторую руку.
— Я полагаю — вы Мэтью Катсберт из Зеленых Мезонинов? – сказала она необычно звучным и нежным голосом. –Я очень рада видеть вас. Я начала бояться, что вы не приедете за мной и начала воображать, что могло вас задержать. Я решила, что если вы не приедете за мной сегодня вечером, я пройду по рельсам к той дикой цветущей вишне на повороте и заберусь на одну из ветвей, чтобы переночевать. Я бы не боялась и это было бы прекрасно переночевать на дикой цветущей вишне под открытым небом, вы согласны? Можно вообразить, что ты в мраморном дворце, не так ли? И я была уверена, что приехали бы за мной утром, если не вечером.
Мэтью неуклюже пожал маленькою худенькую руку и тут же решил, что делать. Он не станет говорить этому ребенку с сияющими глазами, что произошла ошибка. Он возьмёт ее домой, чтобы Марилла сделала это. Ее нельзя было оставить на станции Брайт Ривер, независимо от того произошла ошибка или нет, так что вопросы и объяснения будут оставлены, пока они благополучно не вернутся в Зеленый Мезонины.
— Прости, я опоздал, — сказал он застенчиво. –Пошли за мной. Лошадь там, во дворе. Давай мне свою сумку.
— Я могу нести ее, — ответила девочка беззаботно. – Она не тяжёлая. В ней все мое земное имущество, но она не тяжелая. И потом, я знаю, как нужно ее держать, чтобы ручка не отвалилась, так что лучше я сама. Это очень старый саквояж. О, я очень рада, что вы приехали за мной, даже несмотря на то, что на дереве спасть было бы не плохо. Нам предстоит длинная дорога? Миссис Спенсер сказала, что восемь миль. Я рада потому, что я люблю поездки. О, это так замечательно, что я буду жить с вами и буду принадлежать вам. Я никогда никому не принадлежала по-настоящему. Но сиротский приют еще хуже. Я жила там всего четыре месяца, но этого было вполне достаточно. Я не думаю, что вы когда-то были сиротой в приюте, так что вы не можете по-настоящему представить каково это. Невозможно представить что-то хуже. Миссис Спенсер сказала, что это нехорошо так говорить, но я не имела в виду ничего дурного. Это легко кого-то обидеть даже не догадываясь об этом, не правда ли? Они были хорошими-люди в сиротском приюте. Но в приюте не было простора для воображения.
Matthew Cuthbert is surprised
Matthew Cuthbert and the sorrel mare jogged comfortably over the eight miles to Bright River.
It was a pretty road, running along between snug farmsteads, with now and again a bit of balsamy fir wood to drive through or a hollow where wild plums hung out their filmy bloom.
The air was sweet with the breath of many apple orchards and the meadows sloped away in the distance to horizon mists of pearl and purple; while “The little birds sang as if it were the one day of summer in all the year.”
Matthew enjoyed the drive after his own fashion, except during the moments when he met women and had to nod to them — for in Prince Edward Island you are supposed to nod to all and sundry you meet on the road whether you know them or not.
Matthew dreaded all women except Marilla and Mrs. Rachel; he had an uncomfortable feeling that the mysterious creatures were secretly laughing at him.
He may have been quite right in thinking so, for he was an odd-looking personage, with an ungainly figure and long iron-gray hair that touched his stooping shoulders, and a full, soft brown beard, which he had worn ever since he was twenty. In fact, he had looked at twenty very much as he looked at sixty, lacking a little of the grayness.
When he reached Bright River there was no sign of any train; he thought he was too early, so he tied his horse in the yard of the small Bright River hotel and went over to the station house.
The long platform was almost deserted; the only living creature in sight being a girl who was sitting on a pile of shingles at the extreme end.
Matthew, barely noting that it was a girl, sidled past her as quickly as possible without looking at her.
Had he looked he could hardly have failed to notice the tense rigidity and expectation of her attitude and expression.
She was sitting there waiting for something or somebody and, since sitting and waiting was the only thing to do just then, she sat and waited with all her might and main.
Matthew encountered the stationmaster locking up the ticket office preparatory to going home for supper, and asked him if the five-thirty train would soon be along.
“The five-thirty train has been in and gone half an hour ago,” answered that brisk official.
“But there was a passenger dropped off for you — a little girl.
She is sitting out there on the shingles.
I asked her to go into the ladies’ waiting room, but she informed me gravely that she preferred to stay outside.
‘There was more scope for imagination,’ she said.
She’s a case, I should say.”
“I’m not expecting a girl,” said Matthew blankly.
“It’s a boy I’ve come for.
He should be here.
Mrs. Alexander Spencer was to bring him over from Nova Scotia for me.”
The stationmaster whistled.
“Guess there’s some mistake,” he said.
“Mrs. Spencer came off the train with that girl and gave her into my charge.
Said you and your sister were adopting her from an orphan asylum and that you would be along for her presently.
That’s all I know about it — and I haven’t got any more orphans concealed hereabouts.”
“I don’t understand,” said Matthew helplessly, wishing that Marilla was at hand to cope with the situation.
“Well, you’d better question the girl,” said the stationmaster carelessly.
“I dare say she’ll be able to explain — she’s got a tongue of her own, that’s certain.
Maybe they were out of boys of the brand you wanted.”
He walked jauntily away, being hungry, and the unfortunate Matthew was left to do that which was harder for him than bearding a lion in its den — walk up to a girl — a strange girl — an orphan girl — and demand of her why she wasn’t a boy.
Matthew groaned in spirit as he turned about and shuffled gently down the platform towards her.
She had been watching him ever since he had passed her and she had her eyes on him now.
Matthew was not looking at her and would not have seen what she was really like if he had been, but an ordinary observer would have seen this: A child of about eleven, garbed in a very short, very tight, very ugly dress of yellowish-gray wincey.
She wore a faded brown sailor hat and beneath the hat, extending down her back, were two braids of very thick, decidedly red hair. Her face was small, white and thin, also much freckled; her mouth was large and so were her eyes, which looked green in some lights and moods and gray in others.
So far, the ordinary observer; an extraordinary observer might have seen that the chin was very pointed and pronounced; that the big eyes were full of spirit and vivacity; that the mouth was sweet-lipped and expressive; that the forehead was broad and full; in short, our discerning extraordinary observer might have concluded that no commonplace soul inhabited the body of this stray woman-child of whom shy Matthew Cuthbert was so ludicrously afraid.
Matthew, however, was spared the ordeal of speaking first, for as soon as she concluded that he was coming to her she stood up, grasping with one thin brown hand the handle of a shabby, old-fashioned carpet-bag; the other she held out to him.
“I suppose you are Mr. Matthew Cuthbert of Green Gables?” she said in a peculiarly clear, sweet voice. “I’m very glad to see you. I was beginning to be afraid you were not coming for me and I was imagining all the things that might have happened to prevent you. I had made up my mind that if you did not come for me to-night I would go down the track to that big wild cherry-tree at the bend, and climb up into it to stay all night. I would not be a bit afraid, and it would be lovely to sleep in a wild cherry-tree all white with bloom in the moonshine, don’t you think? You could imagine you were dwelling in marble halls, couldn’t you? And I was quite sure you would come for me in the morning, if you didn’t to-night.”
Matthew had taken the scrawny little hand awkwardly in his; then and there, he decided what to do.
He could not tell this child with the glowing eyes that there had been a mistake; he would take her home and let Marilla do that.
She couldn’t be left at Bright River anyhow, no matter what mistake had been made, so all questions and explanations might as well be deferred until he was safely back at Green Gables.
“I’m sorry I was late,” he said shyly. “Come along. The horse is over in the yard.
Give me your bag.”
“Oh, I can carry it,” the child responded cheerfully.“It isn’t heavy. I have all my worldly goods in it, but it isn’t heavy. And if it isn’t carried in just a certain way the handle pulls out — so I’d better keep it because I know the exact knack of it. It’s an extremely old carpet-bag. OH, I’m very glad you’ve come, even if it would have been nice to sleep in a wild cherry-tree. We’ve got to drive a long piece, haven’t we? Mrs. Spencer said it was eight miles. I’m glad because I love driving. Oh, it seems so wonderful that I’m going to live with you and belong to you. I’ve never belonged to anybody — not really. But the asylum was the worst. I’ve only been in it four months, but that was enough. I don’t suppose you ever were an orphan in an asylum, so you can’t possibly understand what it is like. It’s worse than anything you could imagine. Mrs. Spencer said it was wicked of me to talk like that, but I didn’t mean to be wicked. It’s so easy to be wicked without knowing it, isn’t it? They were good, you know — the asylum people. But there is so little scope for the imagination in an asylum — only just in the other orphans.
