Он шел. Дорога представлялась ему не более, чем размытым пятном ориентира, которого следует придерживаться. Хотя, даже дорогой это было трудно назвать. Пожухлая трава, затоптанная ногами тысяч солдат, уже окончательно потеряла свой цвет. Она простиралась серой полосой на многие мили вперед, поэтому сбиться с пути представлялось невозможным.
Было раннее утро. Дорога пролегала вдоль озера: густая завеса тумана плотно осела у самой земли настолько, что мужчина порой невольно забредал в воду и понимал это только тогда, когда его воспаленное сознание улавливало звук всплеска воды у собственных ног. Пошатнувшись, мужчина вперивал немигающий взгляд в потревоженную мутную воду. Армейские ботинки уже насквозь промокли и их хлюпанье скорее всего раздражило бы любого человека , но такая мелочь мало беспокоила того, кто начинал постепенно чувствовать ледяную дрожь в конечностях. Он выходил из илистой воды, пару раз встряхнув одним из ботинков, и продолжал обходить дальше безмолвную гладь воды.
Спустя час молодой человек остановился. Наскоро наложенная перевязка не менялась вот уже второй день — неприятный запах гноения теперь явственно ощущался в неподвижном воздухе. Разглядев наиболее незаболоченый участок воды, он закатал серую штанину по колено и стараясь не опираться на поврежденную ногу разулся. По мере того, как разматывалась ткань, тошнотворный дух становился все невыносимее. Подавив рвотный позыв, он все-таки осмотрел глубокий порез. Гной покрывал всю поверхность и даже кровь не могла пробиться через его слой. Сжав зубы, он смыл всю гнойную массу, стараясь не потерять сознание от прикосновений к ране.
Лоб покрыла холодная испарина. После того, как ожоги были смочены потрепанными обрывками ткани, светловолосый мужчина направился нетвердым шагом к ближайшему дереву. Опустившись на траву, он закрыл глаза. Физическая усталость навалилась тяжелым грузом на и без того изможденное тело. Дремота накрыла сознание.
Темная пелена под глазами сменилась хаотично вырванными воспоминаниями. Они совершенно точно не несли никакого смысла. Это были разноцветные пятна, в которых можно было мельком рассмотреть какие-то бессмысленные детали. Небольшие разноцветные круги неожиданно приняли форму окна. Каменный дом, пустынная улица казались смутно знакомыми. Огляделся — вокруг не было ничего кроме поскрипывающих от силы ветра деревьев. В окне мелькнула женщина. Она бросила мимолетный взгляд полный равнодушия.
Сон прервался. Мужчина резко сел. Первые минуты он старательно соображал где находится и как здесь оказался. Мысли ускользали, спутывались в клубок, перемешивались в не понятно что. Но сердце гулко билось в груди, сжимаясь от тоски и безысходности.
Это были ее глаза.
Он узнал их с первого взгляда. Возможно даже, что во сне лицо было не ее и рассудок помутнился настолько, что просто выдавал галлюциногенные образы никак не связанные с обрывками прошлого, но глаза…
Израненный человек был готов отдать все, что имел, и свою бесполезную жизнь впридачу, чтобы найти силы добраться до нее. Взглянуть в ее невозможно темные глаза; прильнуть к губам, за которыми безумно скучал в особо мрачные и холодные ночи и сказать как же сильно он любит ее. На его нежные порывы она имела привычку закатывать глаза и притворно хмуриться в раздражении, но спустя пару минут сдерживаемая улыбка все равно прорывалась. Мягкие объятия окутывали его, а разрывать их было непосильной задачей.
Он любил ее. Любил безумно. И будет любить всегда.
Мысль о том, что у него не осталось писем от нее вновь ужалила. Все сто тридцать восемь писем, которые хранили ее витиеватый почерк канули в неконтролируемых языках пламени горящего самолета. То было впервые за последние два года, когда он заплакал. Дрожа от холода он прятался в крошечной пещере, образованной сплетениями корней многовекового дуба. Не первый раз под корнями этого дерева в страхе сжимался солдат, а крики ужаса от мчащейся погони слишком часто тревожили птиц своими душераздирающими криками. Но его тревожили вовсе не звуки бегущих врагов и даже не приближающийся лай собак. Все его нутро сотрясалось от безмолвных рыданий. Он обессиленно лежал в грязи, пока слезы смешивались с грунтом земли. Солдат оплакивал пожелтевшие бумаги, именуемые письмами. Последнее, что у него было от женщины, которую он любил и мог больше никогда не увидеть. Последнее, что у него было от жизни никак не связанной с войной. И эту нить у него отняли.
Яркое ощущение близкого конца дарила та знаменательная потеря. Ожоги, покрывавшие около трети всей кожи, вместо жара дарили пугающий холод, не суливший ничего хорошего. Он стал панически бояться засыпать. Забвение, получаемое не более чем на час, казалось не прервется никогда и жизнь оборвется прямо во время короткого сна, которое так необходимо после непрерывных переходов в десять миль.
Ледяное дыхание смерти холодило затылок.
Надев все еще влажные ботинки, он двинулся в путь. Из карман брюк солдат вытащил с дюжину орехов, а до этого предварительно наполнил бурдюк водой. В отличие от утренней дороги, его теперь мучили мысли самого разного вида и содержания.
Озеро скрылось за строем лиственных деревьев и теперь треск и жужжание, обычно наполнявшие лес, доносились отовсюду. Небо невольно приковывало взгляд синевой. На нем медленно проплывали пушистые облака, а пара ласточек кружилась в замысловатом танце. Все вокруг дышало силой, которую люди не смогут постигнуть даже спустя века своего существования.
С каждым шагом мужчина замедлялся — пульсация в раненой ноге становилась сильнее и уже не получалось игнорировать боль. Пройдя вглубь леса, он устроился у темного валуна. Звезды покрыли все небо яркими искрами, а влага снова скапливалась в густой туман. Нога сильно распухла и не было смысла волочиться с ней по лесу, где кроны деревьев располагались так близко, что земля представлялась сплошной черной материей. Откинув голову назад, он собирался просидеть без сна более двух часов, пока нога обратно не придет в норму. Недостаток сна слишком сказывался на состоянии, но проклятый первобытный страх вновь пересилил желание растянуться на влажной земле и вздремнуть. Вместе с тяжелым выдохом вырвалось прозрачное облачко пара, которое тут же растворилось в охладевшем воздухе. Мышцы одервенели и простое движение рукой вызывало большие усилия. Бросив любые попытки сдвинуться и размять мышцы, он вновь осел на землю. Волна стыда захлестнула его, когда он представил, что она могла бы увидеть его таким беспомощным и жалким.
Она.
Он вновь прильнул к ее светлому образу.
Во время их прощания она сдерживала слезы у самых ресниц и старалась выдавить из себя улыбку. Лицо истощало, все краски покинули ее обычно оживленный лик. Она вместе с ним пробиралась через толпу прощавшихся, где отовсюду разносились звуки приглушенных рыданий. Крепкая хватка тонкой руки якорем удерживала его пошатнувшуюся силу духа. Окружающие люди расплывались в нечеткие силуэты и казалось, что звуки доносились из под толщи воды.
Небольшой военный рюкзак был небрежно закинут в первое попавшееся купе, а молодой человек сразу же вернулся к ней. Ее пальцы мелко дрожали, пока стирали дорожки слез со щек. Она вновь отвернулась, стараясь сделать это незаметно. Осторожное прикосновение к плечу окончательно смело частички ее самообладания — в порывистом движении она прижалась к нему и мокрое пятно от слез через секунду расползлось на пальто. Тяжело самому сокрушаться от рыданий, но быть причиной слез в разы тяжелее. Они стояли так целую вечность или всего пару минут — границы времени беспощадно ускользали. Мужчина осыпал ее непослушные завитки волос поцелуями, не выпуская из крепкой хватки рук.
Ее охрипший голос тихой тенью послышался среди всеобщего шума, отчего невидимые тиски сжали его сердце.
— Когда ты вернешься, я не увижу на тебе ни единого шрама, — Она с твердой уверенностью встретила его взгляд, — а это значит, мы встретимся очень скоро.
Он собирался заверить ее в этом со всей пылкостью, которой на самом-то деле не имел, как окружавшие их солдаты двинулись к вагонам. Значит пора. С несвойственной ему жадностью он старался запечатлить в памяти ее образ за тот промежуток времени, который был предоставлен на их последнюю встречу.
***
Он лежал все так же. Его спина немного сползла с гладкой поверхности камня, но глаза продолжали упираться в темный покров деревьев. Воздух больше не вырывался из легких. В лесу он останется лежать тихим, неподвижным изваянием.
Но перед тем, как его сознание навсегда потухло, он понял, что должен идти. Она ждет его. И он обязательно к ней вернется, без единого шрама, как и обещал.
Легкость наполнила все его существо и он сделал шаг. Он продолжил идти. Он шел к ней.
