Откуда берется в человеке жестокость? Когда он рождается, он чист. Ребёнок добр, не знает лукавства и вранья, ему непонятна хитрость. Детям всех жалко, они отзывчивы. А ведь все мы когда-то были детьми. Тогда откуда берутся жестокие взрослые?
Эти мысли занимали мою голову всю дорогу, пока поезд шумно качался из стороны в сторону, а вокруг пахло тухлятиной. Я не знаю, сколько мы уже едем. День. Два. Неделю. Две недели. Месяц. А колёса всё настойчиво стучат: чух-чух… чух-чух…
– Вера, – слышу я своё имя, – держи. Амина протянула мне крошечный кусок хлеба. Такой же остался у нее в руке. – Припрятала с прошлого завтрака.
Прошлый завтрак был три дня назад. Он же был и обедом, и ужином.
Я познакомилась с Аминой здесь, в вагоне этого поезда. Она тут – единственная моя ровесница, да еще и в здравом уме. Её семью тоже раскулачили. Оставили без всего. Выгнали из собственного дома, словно врагов, защищая Родину. Остался только дед…
А у меня… не осталось ничего. И никого.
Мой отец отказался отдавать им (как же он сказал?.. коммунистам!) то, что добыл своим трудом. Он не хотел для своей семьи такой жизни. А мать всегда была за мужа. Вот от них обоих и избавились. Словно это – ничего такого. Словно так и должно быть. В марте 1930 года моих родителей расстреляли, а меня забрали. Мне их не хватает… Не хватает их всегда.
Все это Степан – наш сосед. Раньше он в гости к нам часто заглядывал. Сосед был настоящий, хороший, даже добрый. А потом пришли большевики, забрали у него всех, и он решил, что теперь уже никто не заслуживает хорошей жизни. Сдал всю деревню в руки «красного зверя».
В вагоне разгорелся спор за последнюю койку. Какая-то женщина средних лет и седовласый мужчина очень громко кричали друг на друга, пихались, кто кого толкнет подальше.
Рядом сидел дедушка Амины, и казалось, что он сейчас заплачет…
Это был человек пожилой. Когда-то он пахал землю, а сейчас влажными глазами глядит на всех окружающих, быстро перемещая испуганный взгляд с уставшего лица на другое лицо, тоже уставшее.
Амина рассказывала, что он никогда не выезжал дальше деревни и ей запрещал. Мол, кто знает, что там в другом селе может случиться, а здесь – дом, здесь безопасно.
– Заткнулись! – вошел комендант. Быстро он прервал спор. А потом начал читать фамилии, проверяя, все ли на месте, все ли живы.
Дедушка Амины подполз к ногам коменданта и заорал:
– Эти готовят побег, они говорят про НИХ плохо! Они ИХ проклинают! Они убегут, товарищ комендант, я вам говорю! Накажите их, а меня отпустите! Отпустите! Я же вам сдал предателей, я всегда был за вас! Я за революцию! Отпустите!! Отпустите!! Пожалуйста! – показывал пальцем на группу мужчин и плакал. Боялся.
Короткий выстрел прекратил крики. А мужчин, на которых дедушка показывал пальцем, забрали куда-то.
Я всматривалась в молодое лицо коменданта, до этого казавшееся мне красивым, смотрела на орден, который блестел на груди, на стопку документов в его руках. Он выполнял свою работу, служил Родине. Вот так служил Родине…
Амина даже не заплакала. Сухо сказала лишь:
– Он бы все равно скоро умер.
Мне было больно смотреть на шестнадцатилетнюю девушку, так черство говорящую о смерти родного дедушки, за которого неделю назад она была готова отдать собственную жизнь.
– Мы всё равно все скоро умрем. А если не умрем, то к прежней жизни уже не вернемся. Я уже не выйду замуж за Мурата, не вернусь в свой дом, никогда не обниму маму, никогда не буду мечтать так, как раньше, – эти слова были сказаны спокойным, равнодушным голосом, но в них чувствовалась горечь, разочарование…
Наступила ночь. Было удивительно тихо в вагоне. Никому не хотелось издавать лишних звуков. Мне кажется, все были погружены в единую думу о том, что мы не провели в этой обстановке и двух месяцев, но все изменились. Все ощущали жизнь по-другому, неслись навстречу другой жизни: лучшей или худшей – никто не знал.
Я сидела на койке, прижатая с одной стороны Аминой, а с другой – какой-то бабушкой. Наблюдая из окна за тем, как быстро сменяются пейзажи, я тихонько затянула старую народную песню. Мне пела ее когда-то мама. Все молчали, но я верила, что меня слушают.
Мы не знали, куда нас везут, сколько нам еще быть в дороге, что нас ждет.
Человеку неизвестно будущее, но прошлое вряд ли его отпустит.
Рождаясь чистыми детьми, мы растем в мире очень противоречивом, впитывая в себя всю пыль жизненной дороги. Вытеснить светлое из сердца – совершенно, до донышка – может жестокость, проявленная по отношению к нам самим, или затуманивающий рассудок страх. А порой мы даже не понимаем, что поступаем жестоко, пока выполняем данное нами слово, долг… или, что еще хуже, понимаем… Разочарование в жизни, осознание безнадёжности ситуации и душевный упадок ломают характер, порождая равнодушие.
Эти «всадники жестокости» осаждают крепость нашей души постепенно и незаметно, превращая в злодеев. Но луч добра прогонит всадников, освобождая путь прекрасному. Не теряйте в сердце веру, любовь, благородство и отзывчивость. Быть добрым сложнее. Но только выбранная нами дорога добра позволит сохранить себя и самое главное, что есть у людей, – надежду.
