XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
До ужаса сложно быть неталантливой!
Как сытый не поймет голодного, так и талантливый поэт никогда не поймет писаку-рифмоплёта. А им, в общем-то, тяжело не меньше, певцы, пророки, пииты, – как вас там?
У таланта это всё как происходит? – садишься, да пишешь, слов – хоть отбавляй, и все с какой-то заковыркой, с каким-то двойным дном, смыслов у него как воды в реке, да такой бурной, что ни одна самая мощная плотина его не сдержит. Придёт на ум какая-нибудь строчка, так хоть в автобусе, хоть на улице, хоть в гостях – берёшь и пишешь. На окне пальцем, на обоях детским мелком, на спичечном коробке обожженной спичкой. Объяснять ничего не нужно, просто встаёшь и театрально кричишь: «Извиняюсь, люди добрые, Бога глас воззвал! Сказал видеть и внимать!». Все поймут и прислушаются, вдруг получится услышать голос с небес. И тут совершенно не нужно никакой техники, не нужны двусложные и трехсложные, никакая силлабо-тоника и парные с кольцевыми, не нужно знание языка, язык вообще может не понадобиться. Поэт, если он самый-самый настоящий и действительно наделен нечеловеческими способностями, может проигнорировать даже буквы и звуки, если так повелит ему поэтический голос в голове. Всё, что от него, таланта, требуется – взять ручку с бумагой и фиксировать. То, что выйдет из-под руки такого поэта, будет, несомненно, гениальным, запретно-манящим и потусторонним, сакральным, прогремит на всю страну и будет цитироваться еще не одно столетие.
У писаки так совершенно ничего не получится.
Нужно будет уже самому пытаться взывать и к музе, и к Богу, и к духам Тредиаковского с Ломоносовым. Тут придётся открыть школьную тетрадь по литературе и разобраться в отличиях анапеста от амфибрахия, женской рифмы от мужской. Высшим поэтическим разумом писаке слова выдаются дозированно и зачастую не очень щедро. Выходят мысли из-под крана, а водные ресурсы в большом городе нужно экономить и оставлять другим. Гуманитарий-негуманитарий, а сиди, будь добр, считай слоги, и не приведи Господь, в какой-то строчке будет больше, всякими анакрузами, спондеями и пиррихиями пока рано еще пользоваться! Не дорос… Нахватался умных слов, а у самого «кровь-любовь» – показать людям стыдно. Вокруг одной мало-мальски хорошей строчки такой рифмач может ходить кругами до одного месяца, пока либо вокруг неё не образуется двустишье из разряда «Муха села на варенье», либо он не устанет и решит найти следующую строчку-жертву. Но, предположим, Аполлон сжалился, послал свою самую хиленькую подопечную, и писака выдавил одно целое стихотворение – уже хорошо, такое и выложить в Интернет можно, и друзьям похвастаться, и семье показать: «Это очень мило», «Да, и правда… очаровательно», «Какой у меня чудесный… чудесный и творческий ребёнок». И писака будет стоять с дурацкой улыбкой на лице, которая моментально даст всем окружающим понять, что он – самый настоящий и безапелляционный риф-моп-лёт.
Поэт талантливый может, не стесняясь говорить, что он поэт. Впрочем, это и так для всех очевидно – разве нормальные люди себя так ведут? Нет, это точно какой-то особый дар…
Рифмоплёт, конечно, должен скрывать ото всех свои двустишья и верлибры (никто всё равно не знает, что это такое (даже он сам), иначе он рискует стать объектом насмешек. Или еще хуже… случайно быть принятым в общество настоящих поэтов.
Каждый вечер перед сном я прошу у высших сил только одного: «Боже, не дай талантам по ошибке заметить меня! Господи, я каюсь во всех грехах, пожалуйста, пусть только ни один гений никогда не увидит моих стихотворений и в пьяном бреду не подумает, что мы похожи!»
Если как-нибудь случится, что лучшее из всех стихотворений, что были у писаки, примут за то, что он может писать хоть по пять раз в неделю, для НЕ-таланта начнётся самый настоящий ад. Отныне все его силы могут быть брошены только на одно – не дать никому понять, что ты поэт-фальшивка.
Мне удавалось бывать среди настоящих поэтов. В такие моменты чувствуешь себя советским шпионом в фашистском лагере – приходится вычислять, что такого есть у них, чего нет у тебя. Иногда кажется, что все настоящие поэты могут общаться между собой силой мысли, иногда, что их разумы захвачены пришельцами, иногда, что они разговаривают на другом, поэтическом языке. Если этот мой донос читает брат-писака, то советую ему в таких случаях не подавать виду, что происходит что-то неладное. Нужно сделать глубокий вдох и сказать себе как-нибудь французски-поэтически: «Я – самый настоящий поэт!» и прислушаться к загадочному Голосу внутри себя – он есть у всех. Дальше – по ситуации, главное, не противоречить Голосу. Заставит бегать вокруг и петь итальянские детские песни – бегай и пой, заставит цитировать пьесы Чехова – цитируй, заставит вскарабкаться на стол и изображать Наполеона – КАРАБКАЙСЯ И ИЗОБРАЖАЙ! Об одном не беспокойся – писать он никогда не заставит.
Много времени у меня ушло на то, чтобы расслышать мой поэтический Голос и суметь спросить у него, почему же я не могу писать? Почему ты, Голос, не можешь выдать мне всю Лену, весь Енисей, почему нужно довольствоваться очищенной, пресной водой с привкусом металла? Сколько эта вода уже бродит по очистительным конструкциям, если слов в ней – на пару строчек?
Голос мне не ответил. Тогда пришлось смириться с тем, что больше он на связь не выйдет. Не любят они, поэтические высшие силы, выходить на связь с поэтом, разочаровавшимся в них, иначе придётся брать на себя всего его плохие стихи.
Только в будущем, через несколько десятков лет, я, сидя в офисе, с ипотекой и несколькими детьми, вспомню наш с Голосом разговор. Я пойму, что он хотел мне сказать своим молчанием.
Не было никакого Голоса. Даже у самого талантливого на свете поэта… не было.
Кран надо было открывать самой.
…
…
…
Ох, талантливые поэты, ну поймите, разве нравится мне быть рифмолпёткой? Такая уж судьба.
