«Сквозь время, сквозь блокаду…»
С тех самых пор, как я впервые услышала слово «война», я знаю, что это самое страшное зло, которое придумал человек. Моя прабабушка, Стороженцева Ольга Алексеевна, пережила Великую Отечественную войну и Ленинградскую блокаду. Множество напоминаний о тех временах оставила она своим потомкам. Некоторые из них передаются из уст в уста от родителей к детям, но самые ценные хранятся в старом платяном шкафу. В детстве я каждый раз приходила в восторг, глядя на вещи, которые в несколько раз старше меня: потёртая армейская пилотка, кипы старых писем, простреленная патронная сумка… Но больше всего мне нравился маленький узорчатый платочек. Краски на нём давно выцвели, но я всегда любила представлять, каким красивым он был в руках своей первой хозяйки.
Сейчас я смотрю на эти вещи с куда большим трепетом и почтением. В школе наш класс начал работать над проектом на тему «Преступления против детства в годы Великой Отечественной Войны», и ценность прабабушкиного наследства возросла для меня в сто крат. Перебирая старые письма и откладывая самые интересные, я вдруг заметила в самом низу стопки тоненькую тетрадь. Обложка была готова распасться на куски, а листы грозились выпасть, так что мне пришлось очень аккуратно разместить находку на столе. На первой странице крупным детским почерком было написано: «Дневник». Следующее за ним слово растеклось по странице. То ли дождь, то ли чьи-то слёзы размыли чернила, и как бы я не старалась, прочесть написанное не удавалось. Ещё сильнее заинтересовавшись, я перевернула страницу и начала читать.
«5 декабря. Сегодня повторяли на математике умножение и деление. Было сложно, потому что на втором этаже не топят печи и все сидели в шапках и варежках. На обед сегодня был суп из клейстера и маленький кусочек хлеба. Митька сегодня домой не пришёл.»
«7 декабря. На русском мне Ольга Николаевна пятёрку поставила за то, что я правило у доски рассказала. Митя меня после школы встретил, и я ему рассказала про пятёрку. Он сказал, что я молодец, и что папа очень бы мной гордился. А я ему ответила, что им папа тоже бы гордился, раз он на заводе работает. Митька улыбнулся, но очень грустно улыбнулся. Он вообще мало улыбается, с тех пор, как война началась и как папа на фронт ушёл. И почти совсем перестал, когда нас немцы окружили. Он теперь на папу очень похож. Руки такие же жёсткие и в мозолях. И лицо серьёзное. Каждый раз, когда немцы город бомбят, он хмурится. Мне говорит, что боится, как бы в пороховой склад рядом с домом не попали. Но я знаю, что он завтрашнего утра боится. Когда ему придётся мертвых партизан с улиц убирать.»
«8 декабря. Мы сегодня бабушку похоронили. Она почти месяц у нас в холодной комнате лежала, чтобы мы за неё хлеб получали. А сегодня Митька решил её похоронить. Не хочет, чтобы я в одной квартире с мертвецом так долго жила. А я не боюсь. Чего бояться, когда их десятками на санках мимо окна возят. Я до того, как бабушка умерла, трупов не видела. Митя говорил, что умереть — это как уснуть. Но я не верю. Я к бабушке в комнату иногда заглядывала. Когда спишь, лицо спокойное. А у неё отёкшее и губы кривые стали.
И ещё помню. Как солдата из-под обломков вытаскивали. У него очень страшное лицо было, в крови всё. Нет, смерть – это не сон. Это очень страшно.»
«11 декабря. Нас сегодня учительница в убежище отвела. Весь урок взрывы слышались. Заниматься холодно было. Митя опять до утра на заводе остался.»
«13 декабря. Сегодня воскресенье. Братишка лишь на минуту домой заглянул, сказал, чтобы я поискала старый отцовский ремень. Вечером суп варить будем. Только искать долго не придётся. Я точно знаю, что Митька его за буфетом хранит. Он только с виду спокойный был, а на душе наверное кошки скребут. Он этот ремень папин бережёт, как перо жар-птицы. Папка его Мите подарил, как только мы в город переехали, а себе купил портфель. Красивый, черный, а внутри бирка с его именем «Стороженцев Алексей Николаевич». Он и мне тогда много чего из магазина привёз: форму школьную, туфельки и мой любимый теперь платочек с цветами. Вот так сильно он был рад, что я в школу пошла. Митя никогда нигде не учился, всё время на пастбище пропадал. Поэтому, наверное, ему только ремень и достался. Но он не обиделся, наоборот, каждый день до того, как похоронка на отца пришла, Митька этот ремень на поясе носил. А сегодня из него суп варить надо.”
«14 декабря. К нам в класс на русском директор пришёл и Валю к себе в кабинет позвал. А мы с Валей за одной партой сидим, поэтому я до обеда одна на уроках была. Она так и не пришла обратно. Мне скучно было, я даже хотела на Валю обидеться. А потом нам Ольга Николаевна сказала, что за городом сражение было. Немцы пулемёты привезли и дядю Вали мёртвым на берегу нашли. Теперь она совсем одна. Я к ней сбегать после уроков хотела, но Митя не пустил. Вечером закат красный-красный был, как будто немцы и на небе чью-то кровь пролили.”
«16 декабря. Холодно очень. Дрова не хотят загораться, а на полу в гостиной уже снега из окна насыпало. У меня живот крутит. Я уже плакать начала, а Митька не разрешил. Говорит, слёзы силы драгоценные отнимают. Я сначала не поверила, но потом те две слезинки, что у меня на щеках остались, как по волшебству в льдинки превратились. Лицо ещё сильнее мёрзнуть начало, и я обещала себе больше никогда не плакать.»
«17 декабря. У меня чернила заканчиваются. Скоро нечем писать будет. Но я Митю просить не буду в магазин идти. Они сейчас на заводе порох для партизанских отрядов готовят. Митька к этому делу очень серьёзно относится. Правда, я не знаю почему.»
«20 декабря. Немцы нас сегодня плотным кольцом окружили. С самого утра бомбы сбрасывают да стреляют. Митя с завода прибежал, весь мокрый и с патронной сумкой на плече. Он меня обнял крепко и сказал, чтобы я не боялась, но чуть что, сразу в подвал бежала. Потом в лоб поцеловал и ушёл. Часа через три стихли взрывы. Я всё ждала Митю, а он не приходил. Когда время спать пришло, я не легла, а ещё полчаса на кухне просидела. Так и уснула на стуле, завернувшись в старое пальто. Утром меня голоса разбудили. Под окном мёртвых на санях везли. Я на улицу побежала и стала Митю глазами искать. Он обычно в самом конце идёт, никогда не хотел этот парад возглавлять. Я всю смотрю и смотрю, а Мити нет. Вот самые последние сани мимо меня провезли. На них совсем маленькая фигурка, потрёпанным пиджаком прикрытая. А из-под него патронная сумка выглядывает и по снегу волочится. Насквозь простреленная. Та самая, с которой Митя вчера из дома уходил.
Я её подобрала с земли, а солдат дальше сани повёзли. Я…»
Дальше слов было не разобрать. Строчки растеклись под градом так давно пролитых детских слёз.
Лёгкие словно наполнились тяжёлым песком, а глаза неприятно защипало. Было так скорбно держать в руках дневник своей прабабушки, которую я никогда не знала и которая всё время была так далеко, а сейчас я вдруг обнаружила её у себя в сердце, которое нещадно щемило.
Боль, испытанная детьми оккупированного города, не только пережила войну, но и дожила до наших дней в этом дневнике. И теперь усиливалась во много раз от осознания того, что эти измученные голодом и работой юнцы потеряли в жизни.
Бомбоубежища вместо тёплых классов, труд в тылу вместо игры в салочки, суп из ремней вместо сытного ужина. А самое главное- лишь память о настоящей семье. Потёртый ремень, платочек да патронная сумка – всё, что война оставила девочке вместо счастья.
Вытерев с лица слёзы, я закрыла дневник и посмотрела на часы. Ещё не поздно съездить в городской музей. Уже завтра наш класс начнет готовиться к презентации выставки, посвящённой преступлениям против детства в годы войны. И, в особенности, детям блокадного Ленинграда. Потому что это история, которая должна жить в памяти людей. И тогда, надеюсь, все эти юные герои продолжат свои жизни в наших сердцах.
