Эй! Трусы и храбрецы,
Простаки и мудрецы,
Старцы, дети и юнцы,
Посланники и гонцы!
Созовите всех:
Бедных, богатых,
И священных, и проклятых,
Добрых, злых, друзей, врагов —
Всех, стоящих у дворов.
Хочу поведать вам рассказ,
Что ведал я уже не раз.
Хочешь — мир весь обыщи,
Этот редкий, как алмаз.
Дабы не утомить вас,
Так и быть, начну сейчас.
Случилось это как-то раз,
Когда я ехал на Кавказ.
Смотрю кругом: хребты, ключи,
Алого солнца лучи,
Клочья серых облаков,
Шёпот чащи, вой волков.
Сижу, не отрывая глаз,
И думаю: «Всё как у нас».
Хотел уж было отвернуться,
Как вдруг — из-за той горы
Осмелилось пошевельнуться…
— Ну что же было? Говори!
Да было вот что:
На Кавказ
Приехал юный скалолаз.
Говорил я как-то с ним
И был весьма поражён,
Ведь юноша был городским,
Хотя я думал, что он в горах был рождён.
Каким же он был чудны’м
Такого сложно позабыть
Но для гор родным казался
Хоть не остался там жить.
Поболтал бы с ним подольше,
Вот только через день-два
Не ходил он ко мне больше.
Видно, забыл старика.
Потом, вдоволь нагулявшись
И со всеми попрощавшись,
Хотел вернуться в свой сад,
Как вдруг его пламенный взгляд
Упал на нечто неземное —
Нечто дикое, немое.
Вдали от суеты, от улиц городских,
Свободное от уз, страстей и слов пустых,
Нашлось существо, нетронутое миром,
Дитя, что не знало забот и бед людских.
из узкой щели за вон той скалой
Выглянул робко Цветок, окутанный лозой.
Он чу’дным был, словно видение,
Бледным, будто привидение,
Корень — старинная трость,
Стебель — изумрудов горсть,
Лепесток — ночная грёза,
Не ландыш и не мимоза,
ни засухи ни мороза
Не считал он за угрозу.
на заре росу он пил,
Сквозь камни в зенит спешил.
Звучала В нём свободы лира,
Что буря в скалах сочинила.
Красота его пленила
Сердце юноши мгновенно.
И тот, не терпя томления,
Унёс Цветка, без сожаления.
Не слышал он мольбы безмолвной
Кровоточащего сердца.
Всё думал.
<< каждый может жить по новой
Ведь в высший мир открыта дверца.>>
Ведь там – вдали от диких мест,
Где элегантность и азарт
Влились в его прекрасный сад–
Цветок увидит высший свет.
Ведь столь хрупкой, нежной даме
Не место в глуши, в обмане.
Как не смотрит, как не судит,
Пустая ветреность тех дам,
С душой, не ведавшей ни фальши, ни драм
Вровень никогда не будет.
Не дал ни взгляда, ни прощанья,
Ни ветру – тронуть лепестки,
И унёс бутон в молчанье –
В город: слезам вопреки.
И день, и ночь напролёт,
Подарков пышных не жалея,
Старался мальчик-садовод
Прогнать печаль с лица лакея.
Он глаз с неё не отводил,
Как зачарованный смотрел,
И каждый миг, что с нею был,
Душою словно молодел:
— Покорный страж я твой отныне,
Всегда: и в радость, и в уныние.
Но ты всё молчишь и молчишь…
Скажи хоть слово, хоть услышь!
Неужто я тебе противен?
Иль в городе тебе душно?
Твой облик мне так мил и дивен…
Быть может, в саду тебе скучно?
Долго продолжался бой
Между явью и мечтой.
И сколько б ни было печально —
Цветок смирился с судьбой.
И вскоре, через день-другой,
Горячих слёз поток притих,
И только ночью под луной
Едва слышный грустный стих
Молил голосом неустанным:
— Отпусти в мой край желанный…
Говорится, что тогда
Потухло дикое дитя,
И впредь в душе — на место боли
Царит покорность поневоле.
