Наши тени разрывали солнечный свет, покрывавший пыльный асфальт, траву и вытоптанную тропинку. Ноги, обутые в аккуратные зелёные сандалии, с назло не надетыми носками, а рядом розовые шлёпанцы. Бежим и привычно кричим знакомым взрослым лицам «здравствуйте!» и «доброго дня!» А в ответ сыплются бесконечные крики и просьбы быть аккуратнее.
На коленках грязь, а воздух душный-душный. Летний. Пахнет скошенной травой, цветами, пылью, выхлопными газами и потом. Вокруг сияет зелень, возле дома цветёт сирень. Вся белая, поглощает свет и брызгает им нам в глаза. Мы щуримся и кричим под окном в один запыхавшийся голос: «Выходи!» Из форточки выглядывает лохматая курчавая голова, голубые сияющие глаза блестят на всю улицу. Цокают сидящие на ближайшей скамейке бабушки что-то о неблагополучных семьях и бедном мальчике. Мы все втроём цокаем в ответ. Но тихо, чтобы не услышали. Он распахивает форточку и почти бесшумно выпрыгивает, и мы опять уносимся, пока не поймали. Теперь уже три тени несутся по асфальту.
Зелёные сандалии, розовые и синие выцветшие шлёпанцы. Мы добегаем до качелей, до тех самых качелей, которые для нас весь мир. Засыпая ночью, мы ждём, когда добежим до них, а утром поскорее натягиваем обувь, чтобы начать забег. И только тут мы выдыхаем, потому что теперь мир взрослых с их цоканьем и руганью далеко-далеко. Заросли лопухов, хитрой крапивы, готовой жигануть по голым лодыжкам в самый неожиданный момент. Яркие одуванчики и неказистая белая кашка. Она плетёт из них венки, пока мы бесимся, что это девчачье занятие. Но при этом стараемся повторять за ней. Потому что нет ничего, что бы мы делали раздельно. Тут, как и всегда и везде мы — одно целое, слившееся в одно цветастое месиво из детских обид и игр.
Качели и мы живём под защитой громадного ясеня или клёна, он ветками покрывает нас и прячет от солнца. Мы пытаемся на него забраться, но он всегда сбрасывает нас, потому что мы слишком слабые. А когда мы сделаем это, детство уже закончится…
— Серёж, быстро сбегай за коробкой, – говорит она и летает по протоптанной площадке вокруг качелей. С них совсем облупилась вся краска, и теперь они металлолом, покрытый зелёными, синими, розовыми и жёлтыми пятнами. Кусок реальности в нашем сверкающем мире.
Он недовольно бурчит, но всё равно послушно елозит вокруг куста роз. Вот о них я могу объяснить! Розы покрыты колючками и не любят, когда их трогают, но обожают взгляды. Они, словно принцы и принцессы, не-при-кос-но-вен-ны. Поэтому в них мы прячем наши сокровища. Почти как дань. Всевозможные блестяшки и кусочки яркой ткани. Сухие венки и найденные бесхозные монетки. Мы стираем с нашего злата пыль и грязь того мира, который царит в наших высоченных домах, в головах родителей и выкриках взрослых, трём старательно. Потому что страшно. Мы чураемся взросления, предпочитая вечность сверкающих безделушек.
— А зачем хоть?.. – ворчит по-детски яростно он, накалываясь на шипы. Нам защиту обеспечивает принц нашего королевства, злостный вредина и негодяй, шипы его всегда напоказ. А мы лезем и каждый раз натыкаемся на них. А он смеётся! Смеётся насмешливо, но не так как взрослые. Он просто переигрывает нас в наших же играх, и ему весело. А мы слишком слабые, поэтому злимся и облизываем пальцы, с которых каплями течёт кровь.
Она садится на качели, те заунывно скрипят. Они умирают здесь, а мы не даём им уйти, потому что они — неотъемлемая часть. Даже их мерзкий скрип для нас песня, пусть и надоедливая. Дует ветер и ясень-клён подпевает качелям.
— Мы с дядей и мамой вчера ездили на речку и… — она выворачивает карманы своих пятнистых шорт, и на руках её переливаются кусочки солнца. Они светятся синим и зелёным. Я сажусь на соседние качели. И наблюдаю, как она мешает их в руках, они послушно переливаются, показываясь разными сторонами, словно хвастаясь своим блеском.
— Ещё камушки?.. Ну, таких я не видел, так что так уж и быть. Он подтаскивает к нам коробку и открывает. И подмечаю взглядом, что вчерашний букет с васильками совсем поблёк. Но синие лепестки всё ещё бросаются в глаза, как говорит сестра, это «природная красота», васильки совсем не пытаются быть красивыми, они просто такие и есть.
— Не ёрничай, – отвечает она и разжимает ладони. Камушки из её рук падают прямо в коробку, ломая сухие цветы и стукаясь о монетки. Он начинает перебирать наши сокровища. Ежедневная и обязательная проверка, в нашем мире есть защитники и войны, но для взрослых это всё – незначащая чепуха. Наш непобедимый ясень-клён всего лишь дерево, а куст роз совсем не ехидный принц, который всё равно нам помогает. Тут не надо слишком много фантазии, надо просто видеть, а это мы умеем.
Мы видим, что обувь у нас цветная, что сирень перед домом самая белая в округе и что на нашу площадку со всем её разнообразием жителей давно всем наплевать, кроме нас. Часто хотим ослепнуть, но всё равно широко раскрываем глаза и смотрим, на затоптанную полянку, на облупившуюся краску и белую сирень.
А бабушки у подъезда, даже когда дарят нам конфеты, не любят нас. Иногда чувствуем, что даже дома нас не любят.
— Юль, а что значит «ёрничать»? — спрашиваю я, отталкиваясь от земли и взметая шлепками пыльную бурю… Пыль мечется под ногами, пока не ложится обратно. В свете солнца она всегда сияет золотом.
— Ёрш – это рыба, по-моему, – глубокомысленно бросает он, пальцем натирая монетку. Потом в его руках появляется клочок газеты. Я точно помню, что на нём фотография собаки, которая поймала какого-то там преступника. «Она – герой», — так говорит папа. Фотографию я украла у него же, вырвав из газеты.
Она задумчиво поправляет съехавший на глаза венок и выдаёт: «Вполне возможно, моя мама так говорит, когда дядя говорит какие-нибудь глупости. Но он только смеётся». Мы понятливо киваем. Взрослые всегда такие. Говорят непонятные слова, прячутся за их бессмысленным и бесполезным ворохом, а когда у них что-то прямо спрашиваешь, отнекиваются и смеются. Но им не смешно на самом деле. Точно также, как мы боимся их потускневшего мира, они тянутся к нашему золотому блеску, пытаясь его украсть, потому что свой растеряли.
Свою коробку сокровищ мы закопали в конце летапод ясенем-клёном, в знак того, что мы доверяем ему защиту нашего главного богатства. Дали друг другу клятву обязательно сюда вернуться.
А в сентябре пошли в школу, сменив сандалии и шлёпанцы с забытыми носками на туфли и гольфы.
…За нашим кладом мы так никогда и не пришли. И сгнившая картонная коробка, наверное, оплелась корнями, и вместе с полицейским псом, речными камнями, стекляшками, цветами и монетками осталась там навеки.
