X Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

У него много имён, тысячелетиями его преследующих. Каждое, будь то предельно короткое, незначимое на первый взгляд и не колеблющееся на слуху, врезается в самую суть, отпечатанное кровоточащим клеймом. Как ни старайся, не отмоешься ни от одного даже через миллионы лет, не вырежешь ножом, никакой магией не отправишь в спасительные дали забвения. Небытие — запретный плод рая, куда ему никогда не будет дороги, пускай даже самой тернистой и непроходимой. Вечность — вот его главный враг. Личное заклятие, единственное доступное, но оттого самое страшное и неминуемое из всех возможных.

Он — это последний звук, в молитве слетающий с онемевших сухих уст. Он — это финальный удар затихающего сердца, заключительный аккорд, сыгранный увядающим и в конце концов обмякающим в своём уютном пошарпанном кресле музыкантом. Он может спокойно настигнуть в постели, невесомо прикоснувшись к морщинистой руке своей, мёртвенно-бледной и жутко холодной. Он может ворваться неожиданно и спонтанно, словно снежный вихрь среди тёплого лета — расправит свои чёрные как дёготь крылья, высосет душу без единой эмоции на до одури красивом лице. Он может словить в тёмном сыром закоулке, приложить длинный костлявый палец к губам, оборвать линию жизни страшно, пугающе — таким людям места нет даже в адских котлах. Умирая, они вынуждены застрять между миров, навсегда превращённые в бесформенные массы, не способные мыслить и обречённые лишь на скитания, не достойные даже пыток.

Он не чувствует жалости, не способен на сострадание. Состоятельная пожилая леди, заядлый пьяница, маленький болеющий ребенок — все судьбы, слепленные в одну и им беспощадно загубленные. Он и Погибель, и Благодать. Одними прозванный безжалостным убийцей, в момент своего нового прихода он слышит благоговейный шёпот и высвобождает, наконец, из уродливых лап мучений. Не выбиравший себе собственной же роли, но за эту самую роль бесконечно осуждённый и мириады раз сравненный с грязью.

Река его времени течёт по другим законам, вместе с ним проклятая на нескончаемое существование — тихим водам никогда не видать конца и края. В те редкие моменты, когда всё множество корчащихся от боли лиц сливается в единый кошмарный водоворот, он позволяет себе сделать короткую передышку и полностью растворяется в пространстве, и так почти для каждого невидимый. В следующее мгновение он находит себя в запечатанной им же капсуле, где ход времени перестаёт отбивать свой привычный ритм, останавливаясь. Перед ним предстаёт устланная цветами поляна, пестрящая самыми разнообразными красками. В неизменно безоблачном светло-голубом небе застыла стайка птиц, на очередном бутоне, едва раскрывшемся, навечно засела толстая пчела. Он вышагивает размеренно, сочная зелёная трава под его ногами заходится лёгкой тёмной дымкой и чернеет, через каких-то пару секунд, однако, принимая свой прежний вид. Отросшие волосы цвета смолы развеваются, подчиняясь лёгким дуновениям ветерка. Тьма клубится вокруг его высокой стройной фигуры — истинный облик, главный из множества аватаров, увидеть который дано далеко не каждому. Какая была прожита жизнь, такая приходит и смерть — лишь от самого человека зависит, кому выпадет честь насытиться его душой, опасно-прекрасному мужчине, миловидной улыбающейся девчонке или безобразному чудищу с косой.

Холодная небрежная грация скользит в каждом движении, даже самом мимолётном. Лёгкий взмах ладонью, и воздух сгущается, повинуясь зловещей ауре. Он делает глубокий шумный вдох и не чувствует ровным счётом ничего, всё такой же апатичный. Следующий вялый шаг, за ним ещё один, и вскоре цветочная поляна сменяется шуршащим песком. Перед мужчиной предстаёт скалистый обрыв. Был бы он человеком, наверняка закружилась бы голова, но в силу своей природы он позволяет себе подойти к самому краю и скучающе окинуть взглядом всё то, что теперь можно увидеть внизу — манящую безмолвную пустоту. Даже жаль, что он не может ощутить её утешительных объятий.

Абсолютную тишину неожиданно нарушают шорох, сдавленный писк и приглушённый хрип, такой прерывистый, каких он слышал уже далеко не один раз. Впрочем, что-то заставляет его обернуться, и мужчина про себя осознаёт, что не может определить, что именно — то ли дело в очевидном отсутствии кого-либо помимо него во временной капсуле, то ли во впервые за бесчисленные годы вспыхнувшем любопытстве. Второй вариант кажется ему совсем уж невероятным, однако желание последовать внезапному порыву одолевает многовековое безразличие.

— Что ты забыла на моей территории? — припечатывает мужчина, намеренно подчеркивая принадлежность места. В его отрешённом взоре по-прежнему нельзя прочесть ни одной эмоции, но в груди постепенно разрастается неподдельный интерес.

Непрошенная гостья медлит, затихнув, но, довольно скоро поняв, что не имеет пути к отступлению, выползает из-за могучего ствола дерева. Оценивающий взгляд тут же скользит по всему её хрупкому тельцу, подмечая бьющую девушку крупную дрожь. Облачённая в простое белое платьице, сама незнакомка ничуть не ярче, из-за чего сливается в одно блеклое пятно. У мужчины даже в глазах начало бы рябить от такого раздражающего обилия тусклости, если бы на её белоснежной коже не красовались свежие следы от многочисленных порезов. Кровь, коей лишено его собственное тело, сочится из открытых ран, пачкая лёгкую ткань алыми дорожками.

— Где я? — нежным охрипшим голосом отзывается девушка, не прекращая попыток подняться. Трясущиеся конечности сделать ей этого всё никак не дают. — Я не помню, как оказалась здесь.

— Ты во временной капсуле, — ответ не заставляет себя долго ждать. На строгие черты мужчины налегает маска задумчивости, и он, питаясь исходящим от неё запахом страха и слабости, подходит ближе, останавливаясь прямо напротив. — Простым смертным ход сюда закрыт. Уже догадываюсь, кто ты, и всё же посмею задать этот вопрос.

— А я догадываюсь, кто ты, — она всё же находит силы, чтобы самостоятельно встать на свои худые ноги. Совсем босая, неужели доставляет удовольствие наступать на всякую гадость? — Я дарую жизнь.

— Которую потом вынужден отнять я.

Несмотря на сказанные ранее с частичной уверенностью слова, девушка в изумлении пошатывается, рукой придерживая раненый бок. Ошеломление дрожит на прекрасном невинном лице, она поджимает пересохшие губы.

— Я не хотела нарушать твой покой.

Фраза могла бы прозвучать даже ласково и доброжелательно, если бы не было так отчётливо видно захватившего её ужаса. Мужчина усмехается, когда девушка принимается упрямо храбриться, не желая более демонстрировать своей беспомощности. Это её поведение неожиданно не только веселит, но и заставляет его в некоторой степени проникнуться уважением к новой необычной знакомой.

Они преисполнены убеждённостью, что не должны были встретиться вовсе, и всё же это произошло, словно так и было предначертано на самом деле. Знавшие о существовании друг друга, они также знают о том, что ни при каких условиях не могут прикоснуться друг к другу, во избежание чего-то немыслимого. В её искрящихся доверием зелёных глазах царит светлая грусть, когда она ведает о людях, сотворивших с ней непоправимое, а он в один момент понимает, что падает жертвой её изуродованной собственной же неисчерпаемой добротой души. Жизнь глядит открыто, тепло, несмотря на всю таящуюся в груди боль, и его вдруг одолевают давно погребённые в руинах сознания воспоминания о весне, яркой и солнечной, наполненной только самыми положительными эмоциями. Она всего лишь сидит рядом под судьбоносным деревом, разразившись рыданиями и словами благодарности за то, что выслушал, а Смерть неожиданно чувствует себя поистине одухотворённым.

Тогда на бледном, измученном лице впервые блеснули яростно-живые голубые очи.

Мужчина теряется, не может разобрать того, что она в нём неосознанно пробуждает. Она видит его терзания, перестаёт бояться целиком и полностью, смеётся наконец искренне, чувствуя себя свободной. Раны её теперь не волнуют, его же не колышут потери. Внутри возгорается самое настоящее пламя, оно крушит всё на своём пути, не позволяет здраво мыслить. Каждое слово, произнесённое ею, каждый плавный жест ощущаются порывом свежего воздуха из другой вселенной, полной чудес. Замороженное сердце тает от одного её взгляда, тает от бьющей через край энергии — сердце мужчины, который был полностью уверен в его отсутствии. Её не достигающие кожи прикосновения обжигают, от трогательной улыбки нечто внутри невольно бьётся наружу.

Оба не знают, сколько времени прошло бы, не находись они во временной капсуле, но существующий где-то за гранью мир, полный боли и страданий, ускользает из мыслей окончательно, плавится в лучах солнца, играющих в её вьющихся волосах. Смерть откровенно наслаждается румянцем, украсившим её щёки, ловит собственное отражение в её бездонных глазах. Проклинаемый, ненавидимый, он нестерпимо хочет быть ближе к ней — первому существу, в него поверившему, первому существу, перед которым он может быть честен. Хочет спрятать её ото всех, подарить всю нерастраченную нежность, огородить от всего дурного. Не отпускать до самого скончания времён и даже после него.

Они продолжают разговаривать, понимая, насколько сильно устали от своего бремени. Видят яркую разноцветную радугу перед собой — первое и последнее измерение, которое удалось познать этому месту. А в следующий миг обнаруживают свои руки навечно крепко сцепленными и вместе со всем беспощадным миром всё же растворяются в спасительных далях забвения.