XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

-Вы любили свою работу?- надоедливый журналист открыл потрёпанную огромную тетрадь.

-Вот, знаете, Евгений, не в первой же мне отвечать на подобный вопрос, а действительно задумался над ответом только сейчас, — Валерий Аркадьевич скрестил руки на груди, — я любил давать надежды.

-И на что же? — журналист зевнул и потянулся в карман за погрызенной чёрной ручкой.

-Как на что? — Валерий Аркадьевич по-доброму усмехнулся, — на жизнь, конечно — мужчина повёл плечами и окинул блестящим взглядом нудного журналиста, — видите ли, я считал своим долгом постараться вылечить не только физическое тело, но и тело духовное, а оно, поверьте, болит не меньше, — Валерий Аркадьевич тяжело выдохнул и закашлялся, — жаль, не все врачи понимали меня, — на щеках его побледнела печаль, а тонкие сухие губы задрожали.

-А как часто умирали ваши пациенты? — Евгеша пошатнулся на стуле и спрятал взгляд у своих лакированных бордовых ботинок.

-Пока верили — жили, а я делал все возможное для того, чтобы они верили, как можно дольше, — спокойный его голос наполнился волнением, — у меня даже иногда получалось.

Холодное неуютное помещение совсем опустело: Евгеша и Василий Аркадьевич замолчали, временами перебрасываясь непонимающими друг друга пытливыми взглядами, а от их затихших разговоров осталось лишь сдавливающее напряжение.

Молодое вытянутое лицо неуверенного в себе журналиста сменялось каждую секунду разными невольными эмоциями, что брали вверх в его бушующей душе над шатким незрелым хладнокровием, а в сердце старого заключённого врача, что когда-то приобрел съедающее чувство вины и дурную славу, закрадывалась ненависть и разочарование от очередного никчёмного интервью и самого себя.

-Ну.. а с..с..смерть вы видели? — Евгеша, совсем потерявший нить и так безуспешного нежеланного диалога, постарался разбавить его.

-Евгений! — Валерий Аркадьевич громко ехидно рассмеялся, — ну что за глупость?Естественно, видел! Все видели, уверен, что и вы встречались с этой старухой в чёрном плаще, — мужчина качал головой, а ядовитая улыбка с его губ не спадала.

-А вы не боитесь ее? — заикаясь, спросил журналист, пытаясь поймать выскальзывающую из потных ладоней ручку.

-Бояться? Нет, ну.. сталкиваться с ней, конечно, не хочется, но а бояться то зачем? — Валерий Аркадьевич нахмурил густые взъерошенные брови, — как врач вам скажу: во время сложных операций сначала смерти руку жмёшь, а после уж — жизни, — его голос оставался тёплым и мягким, — меня же пугает больше то, что в нашем мире есть кое-что страшнее смерти.

-Например? — блеклые серые глаза Евгеши разгорелись внезапным интересом.

-Ну как же? Безразличие и гнев, — Валерий Аркадьевич нервно затопал ногами, разнося глухое эхо постукиваний по камере, — встречал я не мало таких случаев, но запомнился только один, произошёл он около пятнадцати лет назад, а на сердце до сих пор ожог сильный, что так и ноет.

Евгеша сплёл в замочек пальцы, длинные и кривые, особенно на правой руке, неуклюже засунул в кожаный рюкзак свою скучную тетрадь, убрал за ухо ручку, дрожащее его тело выпрямилось, а лицо заплыло любопытством и предвкушением. Скованность испарилась, а юным нутром Евгеша ощущал огонёк запрятанной его искренности. Журналист осознавал, что работа его провалена, и вместо хорошего интервью ему досталась человеческая беседа.

-Милана, — протянул Валерий Аркадьевич, заплутав в закоулках своей памяти, — моя самая молодая пациентка, зашуганная четырнадцатилетняя девчонка. В нашей больнице она появлялась часто, то с сильными ушибами по всему телу, то просила выписать обезболивающие или таблетки от бессонницы. Милана была подозрительной и закрытой, ходила всегда в огромных чёрных штанах и легкой фиолетовой блузке с длинным рукавом, почти не разговаривала, а если и разговорила, то только шепотом. Как оканчивался приём — быстро сбегала, оставляя врачам робкое «спасибо», — Валерий Аркадьевич спрятался в своих больших ладонях, — я всё пытался с ней пойти на контакт, но ловил от неё лишь жалобный взывающий взгляд, — было видно — Валерий Аркадьевич переживал, но изо всех сил старался это скрыть, — впервые она попала ко мне в кабинет, когда сломала руку и тогда же соврала о том, что это абсолютная случайность, лишь позже я докапался до правды. Эта тощая миниатюрная девочка жила в настоящем аду.

-Валерий Аркадьевич, а что же скрывалось за ее ложью? Что же? — вторил взбудораженный Евгеша.

-Ее отчим, это ужасное существо, что и оставляло бесконечные побои на ее крошечном теле, он же сломал ей руку, а позже она лежала и со сломанным позвоночником после того, как без малейших колебаний, он вытолкнул ее из окна, — Валерий Аркадьевич снова закашлялся, а его горячее дыхание сбивалось, — многие врачи знали об этом, между собой ежедневно переговаривались и косо смотрели на измученную крошку, но по сути всем было все равно, наигранная жалость никогда не было истинным желанием помочь, никто даже и не догадывался о тех любимых снах Миланы, где ее убивают, ведь это были лучшие ее сны, — злость и горечь смешивались в его голове,- вот оно — безразличие.

Евгеша совсем затих, почти перестал дышать, он слушал Валерия Аркадьевича и чувствовал на губах соленый вкус сострадания и чужой боли.

-Где же сейчас Милана? — решился спросить Евгеша, протягивая руку через прутья и дотрагиваясь до плеча поникшего врача.

-Там же, где и ее отчим — на кладбище, в маленькой, вырытой мной для неё могилке. Только она этого не заслужила, после его смерти она захотела жить, но та травма позвоночника.., — Валерий Аркадьевич заревел, навзрыд, чисто, как ребёнок, — отчима застрелил я, вы ведь знаете, Евгений, поэтому вы и здесь, — запинался и всхлипывал мужчина, — вот она — ярость. Как и все, я думал, что врачи спасают жизни, а не забирают их. Я же одну жизнь не сохранил, а другую — забрал. Я, честно, мог бы раскаяться, но духу не хватает.

Валерий Аркадьевич забился в тёмный угол койки, облокотился на холодную бетонную стену и снова зарыдал.

-Вы старались, Василий Аркадьевич, — Евгеша протер красные глаза и встал со стула, — я зайду ещё, завтра.

Евгеша соскочил со стула, помахал рукой уже невидящему ничего Валерию Аркадьевичу, хиленько улыбнулся и скрылся с темном коридоре.