XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Никто не мог сказать, как он родился
И были ль у него отец и мать.
Казалось, что он просто заблудился
И не пытался сам себя искать
Он к людям попадал всегда спонтанно –
Чужих квартир переступал порог.
И так же исчезал − с великой тайной,
Являясь снова на короткий срок.
Ни имени, ни возраста, ни дома
Его никто никак назвать не мог.
Но все, кто хоть немного с ним знакомы,
Уверены, что он имел порок.
Известно, что со дня его рожденья
Он был лишён священного уменья:
Не мог он человека полюбить.
Он жил как все: знал отдых и учёбу,
Работал, карнавалы посещал,
Таил в душе надежду, зависть, злобу
И сам порой обидчиков прощал.
Он находил друзей по интересам
И с ними чудно проводил досуг,
Но никому из них ещё он честно
Не говорил двух слов: «любимый друг».
Хотел встречаться с дамами он сильно,
Хвалой их возносил на пьедестал,
Краснел и улыбался им умильно,
Но ни одну из них он не мечтал
Увлечь венчаньем раннею весною
И называть любимою женою.
Он брал на воспитание младенца,
Но мучился лишь возле колыбели,
И отклика в его затлевшем сердце
Ни взгляд, ни плач ребёнка не имели…
Ему не помогали даже годы:
Ничем нельзя смягчить столь жесткий дух.
Он не познал опеки и заботы.
И люди вскоре распустили слух:
-В чём смысл его такого отчужденья?
Какой, однако, странный господин.
-Какой гордец! Он наши все сужденья
Счёл глупостью, вот и живёт – один!
И человек, униженный недугом,
Сраженный сплетнями и скверным слухом,
Решился к Богу речи обратить:
«Скажи мне, Бог, за что я обездолен
И нежности с рождения лишен,
Лишен восторга, трепета и боли,
Что есть в любви. Я дик. Я отрешен.
Все лица до безумия похожи.
Меж ними не могу найти отличий,
И вынести рассудок мой не может
Семейной жизни, чуждой, непривычной.
И никогда моё больное сердце
Ещё не расширялось от тепла
И не пускало никого погреться,
Чтоб наши все изъяны сжечь дотла.
Оно забыто, поросло травою
Иль вовсе навсегда заледенело.
Я не мертвец, но самое живое,
Что есть во мне, − моё пустое тело.
Я погибаю в лютом равнодушье,
В бесшумном смехе и в сухих слезах.
Молю, Господь, услышь! Меня послушай!
Да будет голос мой на небесах!
Зачем мне жизнь, когда в ней нет живого,
Когда в ней нет родного существа,
В ней нет заботы, страха, торжества,
Когда в ней нет ни капельки святого?..
Без этого всё кажется унылым.
Невзрачным, праздным вижу я свой век.
И жажда жить уже давно постыла.
Скажи, Господь, я точно человек?»
И так последние слова его звучали.
Он, словно тень, бесследно испарился
И, не оставив скорби и печали,
Исчез спонтанно − так же, как родился.
