XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Интересно, мечтает ли суперхищник о супертравоядном? Овца, способная дать отпор волку, могла бы и дальше играть задуманную природой роль жертвы? Вряд ли.

В нашем одиннадцатом «А» было двадцать один человек. Вернее сказать, нас было двадцать тигров. Молодые, относительно здоровые, амбициозные! Каждый первый в будущем знаменитость мирового уровня, лучший специалист, стоит нам выйти из школы, и мы тут же заработаем все деньги мира. Боже, не выпускайте этих хищников на волю, они сломают мировую финансовую систему! Среди нас был один козел, который каким-то непонятным образом пробрался в наш вольер.

Вернее, попал он в десятый «А» темной лошадкой, о которой ничего не известно. Обычный, на первый взгляд, тихоня. Он как-то не стремился контактировать с другими людьми. Мне тогда показалось, что он пришел к нам из другой школы. Мне было жаль его, я думал, что он просто боится заново выстраивать отношения с новыми одноклассниками. Какого же было мое удивление, когда я узнал, что десять лет прожил с этим чудом в одной параллели! Он учился в «Б» классе, в котором у меня было несколько друзей, так что я был знаком с местным населением. И вот, случилось так, что в обновленном «А» классе было больше бывших Б-шек.

Я, конечно, сам чувствовал некоторую неловкость от этого перехода, ведь меня, ну, если не считать ту пару друзей, окружили люди, о которых я знаю чуть больше, чем ничего. А Ваня знал практически всех, но, тем не менее, сам сел за последнюю парту, где в одиночестве просидел первый урок.

Здесь следует уделить внимание наружности нашего козлика. Он высок, выше всех в классе, если не в школе. Его от ватной палочки отличало исключительно наличие каких-никаких конечностей. Цвет волос он имел светлый, с небольшим градиентом в сторону классического брюнета, а сама грива опускались. И право, хотя на его прическу нельзя было взглянуть без смеха, самое интересное у него было на лице. Он носил тонкие, я бы даже сказал стильные, но очень грязные очки, за которыми едва можно было разглядеть карие глаза и красноватые белки. Его губы были достаточно большими для парня-десятиклассника, и казались еще больше оттого, что он имел скверную привычку поджимать их. Нижняя губа всегда стремилась залезть на верхнюю, закрыть его вечно заложенный нос. Из-за этого казалось, что его челюсть выдается вперед, прямо как у древних предков людей. Но самое интересное – его усы. Он, полагаю, считал, что эти черные волосинки разной степени длины и паршивости придает ему вид взрослого, зрелого человека. Нет, Боже мой, ни в коем случае. Пальцы Ванины были в каких-то царапинах, шрамах, будто он регулярно строгал их на терке. А его ногти на руках – жуть. Хотя, я, если честно в плане ногтей недалеко ушел. А, чуть не забыл, еще у него был дневник с Александром Рыбаком и тетрадки с динозаврами, как у пятиклассника. Рыбак и динозавры – отличное сочетание, ничего не скажешь.

Кстати, не могу не отметить наше поразительное, если не сказать, нездоровое сходство! Я тоже ношу очки, причем раза в три толще. Я тоже иногда поджимаю губы. У меня тоже растут черные жесткие усы. И, что самое удивительное, волосы у нас одной длины. Но, кроме разницы в росте (я на голову ниже), между нами есть одно различие. Я более-менее слежу за собой: бреюсь, протираю очки, чищу зубы. Я стараюсь выглядеть красиво. Пусть и не всегда получается. В общем, выглядело Ваня как воплощение растраченного потенциала.

Однако не из-за внешности к Ване относятся так, как относятся. Все дело в его поведении, куда более отталкивающем, чем его внешность. Я сидел с ним за одной партой два года и не было ни минуты, когда я бы не хотел, чтобы Ваня исчез. Он просто не мог вести себя, как подобает это десятикласснику. Ванька был источником всех странных звуков, всех, какие только тело человека может произвести! Хлюпанье, причмокивание, цоканье – чего мне только не пришлось услышать, а для меня посторонние звуки практически пытка, поскольку я страдаю мисофонией. Для меня звук собственного дыхания звучит мерзко, а чужое и подавно приводит меня чуть ли не в бешенство. Но эти звуки еще не самое страшное, вовсе нет, ведь Ваня совершенно не такой, как мы! Он испанский знает! Целых двадцать слов! Правда, половина нецензурные, но кому какое дело. Хуже только латынь, потому что я знаю несколько выражений, но хуже, чем он, поэтому Ваня считает своим долгом меня поправить. Бесконечные замечания не единственная отвратительная Ванина повадка, о нет. У Вани есть калькулятор, который он носит во внутреннем кармане пиджака, который никак не подходил к его штанам. Ваня постоянно пользовался калькулятором. Всегда. Он мог достать его в любой момент любого урока, полностью уйти в него секунд на десять, а потом резко вынырнуть из него, удовлетворительно чмокнув. Два года класс думал, зачем он это делает. Может, путает с телефоном? Каждый раз, когда пошарпанный калькулятор выплывал из подкладки пиджака, Ваня чувствовал, как сорок тигриных глаз впиваются в него. Он не мог избежать наших косых, любопытных взглядов, но, несмотря ни на что, продолжал не замечать слона в комнате. Иногда я заглядывал в небольшой экранчик и практически всегда видел там числа, близкие к нулю: десятые, сотые, тысячные. Чаще эти числа можно было просто округлить до нуля, ведь они были очень маленькими. На последней контрольной по английскому языку, прямо перед раздачей листков с заданиями, Ваня вновь принялся увлеченно и самозабвенно высчитывать что-то, что понимал лишь он сам. Я не выдержал и спросил

— Вань, мы ж вроде не на физике. Что ты там считаешь?

Ваня полностью развернулся ко мне, облизал губы и не без удовольствия сказал

– Видишь ли, Богдан, я пытаюсь выяснить свои шансы на успешное написание данной контрольной работы. Если мои расчеты верны, то я могу получить хорошую оценку. Скорее всего, пять, но четыре все же вероятнее. Однако, необходимо сделать поправку на то, что я отсутствовал на последних занятиях.

Все тихо смеялись, а Ваня сделал вид, что не увидел этого.

Через три дня нам посчастливилось узнать результаты, ведь наш учитель иностранных языков имеет дурную привычку проверять важные работы не сразу, а выдерживать саспенс, чтобы ученики медленно натыкались на свои ошибки, хотя нам обычно уже нет никакого дела до результатов после того, как наша нога переступает через порог кабинета. С контрольной справились все. Я даже набрал больше баллов, чем рассчитывал, ненамного, но все же. А вот Ване не повезло – он, вместо «рассчитанной» пятерки получил тройку, большую жирную тройку за последнюю итоговую работу по английскому. Ваня, получив свою работу обратно, скуксился, сгорбился, казалось, он хотел засунуть свое несуразно крупное тело в какой-нибудь чехол. И, действительно, он надвинул свой большой пиджак себе на голову. Видимо, он опасался нашего смеха, осуждения, презрения. Ведь он, великий Ваня, получил тройку! Ужас!

Но никто на него даже не взглянул. Не было смысла осуждать человека из-за оценки, эта циферка ничего не значит. Так что, Ваня просто лежал в своем чехле и, кажется, тихо, но очень вызывающе рыча. Он был похож на оборотня, который проходит процесс превращения впервые. Ну какие оборотни в одиннадцатом классе! Это «страшное» событие совершенно выбило Ваню из колеи. Несмотря на то, что урок продолжался, Ваня так и продолжил лежать на парте и тихо рычать и постанывать. Учитель не обращал на него внимания и намекнул нам, чтобы мы не трогали его. Когда прозвенел звонок, Ваня, по своему обыкновению, снова вскочил самым первым и побежал в другой кабинет, но сегодня раза в два быстрее.

А следующий урок был еще веселее. Мы писали очередной пробник по математике, он профиль, а я базу. В принципе, базовая математика очень легкая, не сдать ее может только нетрезвый человек. Я в тот день был абсолютно трезв, но набрал меньше необходимого порога, а все потому, что Ваня использовал свой могучий мозг на все сто процентов. Каждое свое действие он комментировал, будь то умножение, деление, сложение, уточнение, выведение, возведение, уточнение, вознесение, дозволение, воскресение. А, учитывая многочисленные дефекты речи и привычку мычать перед каждым словом, сидеть с ним стало практически невозможно, я все усилия прикладывал, чтобы остаться на своем месте, держа при этом рот на замке. Ни в коем случае нельзя высказаться, поскольку Ваня очень ранимый и, кто знает, к каким ужасным последствиям может привести моя неосмотрительная грубость. Снова прозвенел звонок на перемену.

В нашем классе есть парень по имени Костя. В целом, добрый малый, но с ужасным, я бы даже сказал, жестоким чувством юмора. Ваня и Костя до девятого класса общались, а в десятом упорно делали вид, что друг друга не знали. Ваня становился главным объектом его желчных, но беззлобных насмешек, что, ему, разумеется, очень не нравилось. Ваня каждый раз пытался ему ответить, но делал это так неловко и неумело, что становился в глазах окружающих еще смешнее. На любое оскорбление или другую шутку он отвечал: «Знаешь что, Константин! Я…» — дальше все зависело от контекста, но чаще всего это было отрицание. На этот раз Костя притворился, что впервые увидел Ваню сегодня. Подойдя к нашей парте, Костя протянул руку Ване

— Привет, а я тебя и не заметил! – Костя широко улыбался, и я понял, что сейчас произойдет.

— Привет – сухо и с достоинством сказал Ваня, в душе радуясь вниманию. Он протянул свою руку. Вцепившись в Ванину ладонь своими нестриженными когтями, Костя так резко притянул бедного парня к себе, что тот чуть ли не перекувыркнувшись, вылетел из-за парты.

Класс взорвался нечеловеческим смехом, я попытался сдержаться, но получалось плохо. Поднявшийся хохот стих также быстро, как и начался. Ваня начал орать и ругаться худшими словами, известными ему, и даже попытался ударить Костю, но не смог. Костя пусть был и ниже, но мышечной массы у него больше раз в десять. Если бы Ваня ударил Костю во всю, простите за каламбур, Ивановскую, то рука бы его треснула, как прутик, которым пытаются пробить кирпичную стену. Ваня кричал, но на него никто не обращал внимания, все смотрели на заливающегося смехом Костю.

Ваня бухнулся обратно в свое место и смотрел на своего обидчика фирменным взглядом «убью».

Разумеется, это тоже никто не заметил. Только я увидел, как в его глазах на горящих останках школы черти плясали кордебалет.

К счастью, в этот момент пришел учитель. Класс уселся на свои места и продолжил грызть логарифмические выражения. Мозги у всех работали, видимо, на пределе и со скрипом, потому что никто не слышал, как время от времени изо рта Вани доносятся слова «убью», «не отвертитесь». Повторив эти страшные слова раз двадцать, Ваня запел что-то невразумительное, отдаленно напоминающее блеяние и рычание одновременно. Спина его выгнулась до состояния полукруга, а бедный заусенец на пальце был окончательно сорван. Была бы тут ненужная бумага, уверен, и она бы пошла в расход. К сожалению, только я видел то, во что превращается, вернее, чем хочет казаться Ваня.

Я попытался успокоить его, но учитель увидел, что я хочу что-то сказать, взял и отсадил меня на заднюю парту.

Остаток урока пролетел быстро и страшно. Я не написал практически ничего, но на пробник мне уже было абсолютно все равно.

Ваня сбежал.

Что, если он захочет заявить о себе. Единственное, что может заставить людей услышать его – крайняя необходимость или угроза жизни. Списывание у него – дело не благодарное, а вот угрозу жизни он вполне может представить. Его дедушка был знаменитым хирургом, а в свободное время баловался охотой. Вот так, спасал людей – стрелял кабанов. Отец Вани был врачом и мать была врачом. У них был вроде семейный подряд, пока они не развелись, когда Ваня был в пятом классе.

А Ваня хочет быть машинистом, метро водить. В Москву, поближе к папе, наверно.

Я не понял, как оказался дома. Не понял, как сделал уроки. Зачем я их сделал, если завтра все закончится? Не приходить? Обвинят в сговоре. Не приходить по уважительной причине? Мама не поверит. Рассказать про ситуацию в классе? Обвинят в буллинге.

С такими мыслями я пролежал до утра. Когда появилась возможность залезть в почту, я прочитал все письма. Может, Ваня напишет «не приходи»?

Пусто. Я собрался с духом, оделся и пошел медленным, мерным шагом. На улице стояли классические майские заморозки, даже снег шел. Я считал снежинки. Отвлекался, как мог

Я чуть-чуть опоздал. В раздевалке не было двух курток – моей и Вани.

Учитель меня отчитал.

Ждал.

Сел за парту.

Ждал.

Слушал и записывал.

Ждал.

Вспоминал и отвечал.

Открылась дверь.

В дверном проеме застыла высокая темная фигура. У фигуры в руках что-то квадратное. Фигура открывает это что-то. Делает шаг вперед. Я чуть не сполз под парту, дерево не спасет, но даст надежду.

— Извините за опоздание. – Знакомый голос, только искаженный, превращающий любого тигра в Леопольда. Только сейчас уже поздно жить дружно, козел теперь суперхищник.

В руках у Вани был листок. Справка от врача. Он опоздал из-за приема у какого-то врача. Он держал в руках портфель. Ваня прошел к месту, сел рядом со мной, пожал мою трясущуюся руку и спросил

— Ты не находишь свой цвет лица не здоровым? – я был мертвенно-бледным, как мраморная плита с красными прожилками.

— Все нормально. – Прохрипел я и замолчал. Ваня одобрительно расплылся в улыбке. Меня передернуло.

Остаток учебного года я молчал. На последнем звонке я не разговаривал с Ваней. Он все хорошо сдал и теперь едет учиться на машиниста в Москву. Я еду… хоть не крышей и на том спасибо.

Следующие года пролетели незаметно. Много смеялся, боялся. Завел друзей. Женился, начал работать. Жил, как хотел. Лучше, чем мог себе представить. Я стал настоящим хищником – дорогой костюм, кредиты, хорошая квартира, кредиты и некий статус. Москва – красивый город, в нем я провел десять лет, включавших мое обучение и попытки найти свое место.

О Ване никто и не вспоминал. Я даже и думать забыл о своей паранойе и том моменте слабости. Смеялся над этой историей, когда рассказывал ее случайным знакомым. Смеялся над одиннадцатиклассником-машинистом без страха. Хотя могло бы случиться и так, что именно на ведомый им поезд я мог сесть, когда ехал по утрам на работу, пока не накопил на машину.

Через десять лет после выпуска наша заброшенная беседа класса ожила. Мы заскучали по тем временам и решили собраться где-нибудь. Волею случая много наших обосновалось в Москве и ее окрестностях. Дата была назначена, и я предвкушал тот день, когда увижу своих приятелей. Расскажу о своих успехах, разочарованиях и неудачах. Выслушаю их собственные переживания.

В указанный день мы собрались в не самом плохом (но и не самом хорошем) ресторане. Нарядные, молодые, но такие уставшие, наконец-то собрались. Относительно бодро выглядел Костя, организатор этой вечеринки и владелец этого ресторана.

Слово за слово, вспомнили прошлое, перемыли косточки отсутствующим.

По середине беседы я почувствовал холод, будто кто-то на меня уставился из-за кустов. Будь я настоящим тигром, у меня бы шерсть встала дыбом. Я обернулся и увидел его.

Кошмар повторился.

Ваня стоял и улыбался. Выглядел он плохо. Грязная одежда, немытая голова, красное вытянутое лицо. А в руках – чехол от гитары. На запястье – татуировка «1.01» — видимо, шансы на то, что его заметят.

Все замолчали. Вот он, момент истины. Расплата спустя столько лет. От этого еще больнее, видимо, Ваня все-таки имел какой-то вкус, знал, что месть подают холодной.

— Привет, ребят. – Он стал еще выше, чем был, но теперь на его плечах словно покоился целый мир, он стал еще более сгорбленным чем был. Мы еще в школе не давали ему выпрямиться в полный рост, показали, как к нему будет относится мир.

Он прошел к столу, занял единственное свободное место. Круг замкнулся.

— Привет – промычал я.

— Я ненадолго, очень хочется спать, только после смены. – Ваня улыбнулся и поправил волосы.

Мы все здесь навсегда.

— Я только сделаю то, что хотел и уйду.

Никто отсюда не уйдет.

Теперь у него есть силы, чтобы дать отпор. Роли поменялись. Теперь он – лиса в курятнике.

Щелк-щелк. Чехол открылся, гиперхищник на свободе.

Ваня прочистил горло и…

Достал гитару. В чехле из-под гитары действительно была гитара. Наши взгляды были прикованы к нему. Гитара, которую его руки сжимали, словно ружье для отстрела крупных хищников, была старой, словно вытащенной из прошлого насильно, как неприятное, горькое воспоминание.

— Я еще в школе пытался играть, но времени не было нормально, чтобы учиться. Думал, что после школы время появится, отклик будет. Я просто сыграю, а потом уйду.

Костя закатил глаза и снисходительно улыбнулся. Дима незаметно достал телефон, как в школьные времена, когда он записывал смешные выходки одноклассников. Только я видел: Ваня играл не для нас. Он играл для того Вани, которого мы похоронили под пиджаком в одиннадцатом классе.

Ванино волнение было написано на лице. Первая нота взвыла, словно собака, застрявшая на рельсах. Ваня сжался еще сильнее, но на этот раз усилием воли заставил руки продолжать играть. Я узнал эту мелодию, именно ее Ваня бубнил себе под нос на уроках. Он тогда стеснялся ее играть, наверно, он пел ее мне, чтобы я услышал и оценил ее. Ведь мать постоянно на работе, с отцом он виделся раза два в год, а друзей у Вани не было. Только я, если такого человека можно назвать другом. От гитары, наверно, были и царапины на пальцах, и многочисленные заусенцы, которые он сдирал у всех на глазах.

Ваня, красный, как солнце, закончил, быстро сложил старую гитару обратно и, раскланявшись, удалился. На столе он оставил медиатор, забыл, наверно. Обычный, желтый медиатор. В воздухе повисло молчание. Никто, кроме меня, возможно, не понял, что произошло. Я взял медиатор и положил его в карман своих брюк. После этого наша беседа продолжилась как ни в чем небывало, но медиатор как будто жег мне бедро, пытаясь оставить на мне отпечаток, обратить на себя мое внимание. Отчего? Я не знаю.