Чайльд Роланд дошел до Тёмной Башни
“Проклятье! Он мне лжет!” – подумал я.
Со злобным, плохо скрытым ликованьем
Старик седой, калека со вниманьем
Смотрел, как ложь влияет на меня.
Но я стоял, спокойствие храня,
И он мне лгал с особенным стараньем.
Должно быть, неспроста он здесь стоит:
В ловушку тех заманивают ложью,
Кто заплутал в пути по бездорожью.
А он как череп скалится и бдит,
И посоха его зловещий вид
Мне предрекает гибель у подножья
Той Темной Башни, что таится там,
Куда он путь мне указал любезно.
И я свернул на тракт, мне неизвестный,
И мысленно хвалу вознес богам,
Что разговор окончен бесполезный.
Путь долгий предстоит моим ногам.
За всё то время, что я был в пути,
Моя надежда в призрак обратилась.
Когда-то моё сердце быстро билось,
Теперь мне всё равно, куда идти
(Не может путь сей к Башне привести!),
И даже жить желанье испарилось.
Так бледный, умирающий больной,
Чья смерть неотвратимо подступает,
Стенаньям и слезам друзей внимает
И слышит вдруг, как говорит иной:
«-Друг, сколько б ни скорбели мы с тобой,
Но наша скорбь болезнь не прогоняет.
Нам надо выбрать день для похорон,
А также гроб и место для могилы.»
«-А вдруг еще найдет в себе он силы…?»
«-Да не переживай, не встанет он.»
Больной смертельный призывает сон,
Чтоб оправдать их чаянья. Как мило!
Я долго в путешествиях страдал,
Упорно шёл вперёд, друзей теряя,
Но наш обет и наша цель святая
Незыблемы, и я их не предал,
Ведь, позабыв предсказанный провал,
Мы к Башне шли, борясь и умирая.
И отвернулся я от старика-
Калеки, чья наружность так убога,
И выбранная повела дорога
Туда, где солнце скрыли облака,
И где они смотрели свысока
На путника, идущего далёко.
Я был немало времени в пути,
Дорога заросла и затерялась,
Лишь степь до горизонта простиралась –
Её непросто будет перейти.
Как не хотелось мне туда идти!
Но больше ничего не оставалось.
Для описанья не хватает слов:
Передо мной была равнина ада.
Там ничего не радовало взгляда,
Там не было деревьев и цветов,
И поросль печальных сорняков
Могла бы взору послужить усладой.
«Смотри или закрой глаза свои!» —
Казалось, мне природа говорила.
Меня до отвращенья поразило
Уродство, вялость, скупость сей земли.
Лишь страшного суда огни могли
Очистить это место темной силы.
Здесь лебеда есть с порванным листом,
Репейник — он головку пригибает
Под гнетом сорных трав, что прорастают
Сквозь сорняки, лежащие пластом —
Потоптаны прошедшим здесь скотом,
Что жизни их так грубо обрывает.
Как при проказе волосы редка,
Скудна, трава росла из грязи бурой,
Напоминавшей видом кровь. Понуро
Там конь слепой стоял без седока.
Должно быть, чёрту он служил, пока
Из ада не был выгнан. Всей фигурой
Он ужас, скорбь и боль изобразил:
Глаза слепые гноем истекали,
И из-под шкуры кости выпирали.
Меня сей вид ужасный поразил.
Он страшный грех, должно быть, совершил,
Что так его жестоко покарали!
Как воин перед битвою в вине
Нуждается, так остро я нуждался
В воспоминаньях счастья и старался
Былое вспомнить, что живет во мне.
Вот тайна выживанья на войне:
Сначала думал я, потом сражался.
Не Катберта хотел я увидать!
Златоволосый, с доброю улыбкой,
Он за руку меня с надеждой зыбкой
Хватал, стремясь на месте удержать.
Увы, не повернется время вспять!
Я совершил ужасную ошибку…
Я вижу Джайлса — он шутить любил,
Был честным человеком твердой воли,
Но шуток от него не слышно боле —
Палач к груди пергамент прикрепил:
«Перед тобой предатель!» — он гласил.
Ругались мы от ярости и боли.
Нет, не хочу я это вспоминать!
Приходится в реальность возвратиться.
Мой мрачный путь, кричит ночная птица,
Вокруг темно, дороги не видать.
Во тьме я думал, чем себя занять,
От мыслей грустных чтобы отстраниться.
Но вдруг внезапно путь мой пересёк,
Как змей во тьме скользя и извиваясь,
Шумливо, бурно пенясь и взвиваясь,
Бурлящий и неистовый поток.
В нём чёрт свои копыта мыть бы мог,
От копоти и серы избавляясь.
Ручей хоть неглубок был, но бурлив.
Корявые ольхи над ним склонялись,
И в приступе отчаянья бросались
В него ряды самоубиец – ив.
Поток катился, корни их подмыв.
И как на берегу они держались?
С испугом я ручей переходил —
Ступить ногой на мертвеца боялся.
Мне мнилось, я волос его касался,
Но шёл вперёд, крепясь изо всех сил.
Копьём я крысу водную пронзил,
И в темноте ребёнка крик раздался.
Но вот река ужасная вдали.
На берегу другом я очутился,
И мне на поле битвы вид открылся.
Кто те бойцы, что бились здесь в пыли?
За что и с кем войну они вели?
Кто победил, а в прах кто обратился?
Похоже, склон сей местом битвы был.
Мне не узнать, что тут происходило –
Земля о том следов не сохранила,
Не видно ни скелетов, ни могил,
Как будто турок здесь рабов стравил
Для развлеченья и проверки силы.
Вот механизм. Им темные дела
Свершались ране. Ныне утопает
В земле и времена те вспоминает,
Когда людские резал он тела,
И смазкой острым зубьям кровь была.
Сейчас же он, ржавея, умирает.
Здесь, вверх когда-то сосенки вздымав,
Был лес, затем болото лес смещает,
Его земля бесплодная сменяет.
Песок и глина — вот её состав.
Дурак так веселится, вещь создав,
И, поиграв, безжалостно ломает.
Теперь здесь землю покрывает мох.
Вот дуб, расколот, время коротает,
А трещина в нем рот напоминает,
Что в страхе издает последний вздох.
Он почернел, потрескался, усох
И день последний, верно, доживает.
Я шёл вперёд уже немало дней,
Я долго к Темной Башне пробирался,
Но к цели будто бы не приближался,
Не верил я, что выйду скоро к ней
(Хотя мечтал о том всего сильней),
Но в мыслях ободрить себя пытался.
Но солнца осветил последний луч,
Остаток уходящего светила,
Громаду гор, что степь собой сменила.
Нагромождения высот и круч,
На пиках их — гнездовье сизых туч.
Такая перемена удивила.
Нет, тут обман какой-то! Верь — не верь,
Обманут я и в дураках остался!
Но слышу — за моей спиной раздался
Тот звук, с которым закрывают дверь.
Захлопнулась ловушка, и теперь,
Похоже, я в ней заперт оказался.
Но я внезапно правду осознал,
Увидев, вспомнив этот вид ужасный.
Как мог я быть так слеп, глупец несчастный,
Что сразу это место не узнал!
Всё было так, как мне старик сказал.
Неужто путь окончен мой злосчастный!?
Да! Вот она, в тени рогатых скал!
Уродлива, как прыщ на грязном теле,
Крива, темна, и окна словно щели…
Вот башня, что так долго я искал!
Но силуэт кривой мой взор ласкал –
Я наконец достиг желанной цели!
И, угасая, осветил закат
Уродливый пейзаж чужого края:
Огромные холмы, напоминая
Гигантов на охоте, что лежат,
«Давай, стреляй и дичь убей!» — кричат
Охотнику, за травлей наблюдая.
Затем я их увидел через миг,
Моих друзей. Судьба была к ним злее:
Один был смел, силен другой, умнее
Был третий, только Башни не достиг
Никто из них, всех свой конец настиг…
Что может быть печальней и страшнее!?
Они стояли, глядя на меня,
На призрачном холме видений сонмы,
Я шел вперед, их верою ведомый,
Я помнил их, я знал их имена.
Я протрубил, поднесши рог к губам:
«Я, Чайльд Роланд, дошел до Башни Тёмной!»
Original Text: Robert Browning. «Childe Roland to the Dark Tower Came«
1 My first thought was, he lied in every word,
2 That hoary cripple, with malicious eye
3 Askance to watch the working of his lie
4 On mine, and mouth scarce able to afford
5 Suppression of the glee that pursed and scored
6 Its edge, at one more victim gained thereby.
7 What else should he be set for, with his staff?
8 What, save to waylay with his lies, ensnare
9 All travellers who might find him posted there,
10 And ask the road? I guessed what skull-like laugh
11 Would break, what crutch ‘gin write my epitaph
12 For pastime in the dusty thoroughfare,
13 If at his counsel I should turn aside
14 Into that ominous tract which, all agree,
15 Hides the Dark Tower. Yet acquiescingly
16 I did turn as he pointed: neither pride
17 Nor hope rekindling at the end descried,
18 So much as gladness that some end might be.
19 For, what with my whole world-wide wandering,
20 What with my search drawn out thro’ years, my hope
21 Dwindled into a ghost not fit to cope
22 With that obstreperous joy success would bring,
23 I hardly tried now to rebuke the spring
24 My heart made, finding failure in its scope.
25 As when a sick man very near to death
26 Seems dead indeed, and feels begin and end
27 The tears and takes the farewell of each friend,
28 And hears one bid the other go, draw breath
29 Freelier outside («since all is o’er,» he saith,
30 «And the blow fallen no grieving can amend»;)
31 While some discuss if near the other graves
32 Be room enough for this, and when a day
33 Suits best for carrying the corpse away,
34 With care about the banners, scarves and staves:
35 And still the man hears all, and only craves
36 He may not shame such tender love and stay.
37 Thus, I had so long suffered in this quest,
38 Heard failure prophesied so oft, been writ
39 So many times among «The Band»—to wit,
40 The knights who to the Dark Tower’s search addressed
41 Their steps—that just to fail as they, seemed best,
42 And all the doubt was now—should I be fit?
43 So, quiet as despair, I turned from him,
44 That hateful cripple, out of his highway
45 Into the path he pointed. All the day
46 Had been a dreary one at best, and dim
47 Was settling to its close, yet shot one grim
48 Red leer to see the plain catch its estray.
49 For mark! no sooner was I fairly found
50 Pledged to the plain, after a pace or two,
51 Than, pausing to throw backward a last view
52 O’er the safe road, ’twas gone; grey plain all round:
53 Nothing but plain to the horizon’s bound.
54 I might go on; nought else remained to do.
55 So, on I went. I think I never saw
56 Such starved ignoble nature; nothing throve:
57 For flowers—as well expect a cedar grove!
58 But cockle, spurge, according to their law
59 Might propagate their kind, with none to awe,
60 You’d think; a burr had been a treasure-trove.
61 No! penury, inertness and grimace,
62 In some strange sort, were the land’s portion. «See
63 Or shut your eyes,» said Nature peevishly,
64 «It nothing skills: I cannot help my case:
65 ‘Tis the Last Judgment’s fire must cure this place,
66 Calcine its clods and set my prisoners free.»
67 If there pushed any ragged thistle-stalk
68 Above its mates, the head was chopped; the bents
69 Were jealous else. What made those holes and rents
70 In the dock’s harsh swarth leaves, bruised as to baulk
71 All hope of greenness? ’tis a brute must walk
72 Pashing their life out, with a brute’s intents.
73 As for the grass, it grew as scant as hair
74 In leprosy; thin dry blades pricked the mud
75 Which underneath looked kneaded up with blood.
76 One stiff blind horse, his every bone a-stare,
77 Stood stupefied, however he came there:
78 Thrust out past service from the devil’s stud!
79 Alive? he might be dead for aught I know,
80 With that red gaunt and colloped neck a-strain,
81 And shut eyes underneath the rusty mane;
82 Seldom went such grotesqueness with such woe;
83 I never saw a brute I hated so;
84 He must be wicked to deserve such pain.
85 I shut my eyes and turned them on my heart.
86 As a man calls for wine before he fights,
87 I asked one draught of earlier, happier sights,
88 Ere fitly I could hope to play my part.
89 Think first, fight afterwards—the soldier’s art:
90 One taste of the old time sets all to rights.
91 Not it! I fancied Cuthbert’s reddening face
92 Beneath its garniture of curly gold,
93 Dear fellow, till I almost felt him fold
94 An arm in mine to fix me to the place
95 That way he used. Alas, one night’s disgrace!
96 Out went my heart’s new fire and left it cold.
97 Giles then, the soul of honour—there he stands
98 Frank as ten years ago when knighted first.
99 What honest men should dare (he said) he durst.
100 Good—but the scene shifts—faugh! what hangman hands
101 In to his breast a parchment? His own bands
102 Read it. Poor traitor, spit upon and curst!
103 Better this present than a past like that;
104 Back therefore to my darkening path again!
105 No sound, no sight as far as eye could strain.
106 Will the night send a howlet or a bat?
107 I asked: when something on the dismal flat
108 Came to arrest my thoughts and change their train.
109 A sudden little river crossed my path
110 As unexpected as a serpent comes.
111 No sluggish tide congenial to the glooms;
112 This, as it frothed by, might have been a bath
113 For the fiend’s glowing hoof—to see the wrath
114 Of its black eddy bespate with flakes and spumes.
115 So petty yet so spiteful! All along
116 Low scrubby alders kneeled down over it;
117 Drenched willows flung them headlong in a fit
118 Of mute despair, a suicidal throng:
119 The river which had done them all the wrong,
120 Whate’er that was, rolled by, deterred no whit.
121 Which, while I forded,—good saints, how I feared
122 To set my foot upon a dead man’s cheek,
123 Each step, or feel the spear I thrust to seek
124 For hollows, tangled in his hair or beard!
125 —It may have been a water-rat I speared,
126 But, ugh! it sounded like a baby’s shriek.
127 Glad was I when I reached the other bank.
128 Now for a better country. Vain presage!
129 Who were the strugglers, what war did they wage,
130 Whose savage trample thus could pad the dank
131 Soil to a plash? Toads in a poisoned tank,
132 Or wild cats in a red-hot iron cage—
133 The fight must so have seemed in that fell cirque.
134 What penned them there, with all the plain to choose?
135 No foot-print leading to that horrid mews,
136 None out of it. Mad brewage set to work
137 Their brains, no doubt, like galley-slaves the Turk
138 Pits for his pastime, Christians against Jews.
139 And more than that—a furlong on—why, there!
140 What bad use was that engine for, that wheel,
141 Or brake, not wheel—that harrow fit to reel
142 Men’s bodies out like silk? with all the air
143 Of Tophet’s tool, on earth left unaware,
144 Or brought to sharpen its rusty teeth of steel.
145 Then came a bit of stubbed ground, once a wood,
146 Next a marsh, it would seem, and now mere earth
147 Desperate and done with; (so a fool finds mirth,
148 Makes a thing and then mars it, till his mood
149 Changes and off he goes!) within a rood—
150 Bog, clay and rubble, sand and stark black dearth.
151 Now blotches rankling, coloured gay and grim,
152 Now patches where some leanness of the soil’s
153 Broke into moss or substances like boils;
154 Then came some palsied oak, a cleft in him
155 Like a distorted mouth that splits its rim
156 Gaping at death, and dies while it recoils.
157 And just as far as ever from the end!
158 Nought in the distance but the evening, nought
159 To point my footstep further! At the thought,
160 A great black bird, Apollyon’s bosom-friend,
161 Sailed past, nor beat his wide wing dragon-penned
162 That brushed my cap—perchance the guide I sought.
163 For, looking up, aware I somehow grew,
164 ‘Spite of the dusk, the plain had given place
165 All round to mountains—with such name to grace
166 Mere ugly heights and heaps now stolen in view.
167 How thus they had surprised me,—solve it, you!
168 How to get from them was no clearer case.
169 Yet half I seemed to recognise some trick
170 Of mischief happened to me, God knows when—
171 In a bad dream perhaps. Here ended, then,
172 Progress this way. When, in the very nick
173 Of giving up, one time more, came a click
174 As when a trap shuts—you’re inside the den!
175 Burningly it came on me all at once,
176 This was the place! those two hills on the right,
177 Crouched like two bulls locked horn in horn in fight;
178 While to the left, a tall scalped mountain . . . Dunce,
179 Dotard, a-dozing at the very nonce,
180 After a life spent training for the sight!
181 What in the midst lay but the Tower itself?
182 The round squat turret, blind as the fool’s heart
183 Built of brown stone, without a counterpart
184 In the whole world. The tempest’s mocking elf
185 Points to the shipman thus the unseen shelf
186 He strikes on, only when the timbers start.
187 Not see? because of night perhaps?—why, day
188 Came back again for that! before it left,
189 The dying sunset kindled through a cleft:
190 The hills, like giants at a hunting, lay
191 Chin upon hand, to see the game at bay,—
192 «Now stab and end the creature—to the heft!»
193 Not hear? when noise was everywhere! it tolled
194 Increasing like a bell. Names in my ears
195 Of all the lost adventurers my peers,—
196 How such a one was strong, and such was bold,
197 And such was fortunate, yet each of old
198 Lost, lost! one moment knelled the woe of years.
199 There they stood, ranged along the hillsides, met
200 To view the last of me, a living frame
201 For one more picture! in a sheet of flame
202 I saw them and I knew them all. And yet
203 Dauntless the slug-horn to my lips I set,
204 And blew. «Childe Roland to the Dark Tower came.»
