Я сломал игру, но подсел на самоцензуру тут абсолютно во всём
Это нельзя сказать, ведь я фанбазу оскорблю
А это нельзя, поскольку меня сразу засмеют
Это нельзя — моя семья читает меня часто
А вот это точно нельзя — это небезопасно
– М. Я. Федоров (Oxxxymiron)
Острая и неоднозначная тема цензуры не перестает привлекать внимание авторов. Цензура касается многих дисциплин: права, социологии, истории, литературы и публицистики. Проблема, на которую аналитики смотрят с разных сторон, чтобы сложилась целостная картина, побуждает меня задуматься при каждом возвращении к ней. В упрощенном массовом понимании цензура = внешний запрет. В чем выражается более глубокое и тонкое влияние цензуры? Цензура – жесткое табу или вынужденная мера безопасности?
Цензура – умственная плотина, задерживающая и фильтрующая поток мысли авторов. Изливать душу из-за неё не выйдет. Но в каждом барьере есть трещины, недочеты, через которые в отфильтрованную информацию попадает творчество из промежуточного поля. Как писал Ю. М. Лотман: «Автор сам продуцировал своего идеального читателя». При появлении намеков на неподцензурную информацию формировалась определенная аудитория, понимающая материал, опубликованный осторожно и в обход цензуры. При этом оставались и люди, довольствующиеся поверхностными смыслами. В итоге структура аудитории становилась сложной.
Любой автор находится под влиянием потенциальных читателей и коллег по цеху. Цензура – еще один, хоть и более официальный, вид влияния внешнего мира на автора, на его мысли, а значит и тексты. Этот контекст создает поле внимания, направленное на работы писателя. Не всегда ожидания современников оправдываются. Так случилось с романом И. А. Гончарова «Обрыв». Стоит вспомнить, что Гончаров уезжал из Российской Империи, которая находилась под реакционным правлением Николая I, а вернулся уже в другую страну с иными общественными тенденциями. Обстоятельные тексты с тонким пониманием психологии любви – не то, чего ожидали от Гончарова во время формирования натуральной школы. Ее характеризовали общественно-значимая тематика и критическое отношение к социальной действительности. Сложный с точки зрения чувств и смыслов текст вызвал недоумение, так как не продолжал всеобщих революционных идей. В романе представлен иной взгляд на жизнь и на суть искусства, который не был близок обществу. Идея Гончарова при публикации комментария «лучше поздно, чем никогда» не совпадала с намерением критиков того времени увидеть радикальные и быстрые перемены.
Спустя 26 лет после публикации «Обрыва» Гончаров все еще мучается из-за того, что его посыл не понят. Он пишет статью «Намерения, задачи и идеи романа “Обрыв”». Важной мне показалась идея равного науке отражения истины в литературном творчестве, прослеживается стремление высказаться полно и искренне, донести свою мысль. Гончаров отстаивает то, что «Обрыв» не отстал от действительности и опубликован не позже, чем нужно: «Россия переживает теперь великую эпоху реформ Старые люди, как старые порядки, доживают свой срок, новые пути еще не установились; Искусству не над чем остановиться пока. Старые художники дописывают старую жизнь и прежних людей. Новых еще нет: сама новая жизнь не вложилась в определенную физиономию, и люди не имеют определенного лица и характера». Факт публикации искренней статьи говорит о том, что самоцензура Гончарова не остановила. Он не боялся за свою репутацию, не мирился с недопониманием. Писатель был движем желанием донести свою истину до аудитории.
Мой интерес к Гончарову в какой-то мере обусловлен тем, что он сам – и автор, и цензор. Казалось бы, у кого, если не у него, могли возникнуть мысли, относящиеся к самоцензуре. По словам Андре Мазона, цензорская деятельность Гончарова характеризовалась отсутствием всякой инициативы и избеганием ответственности. Но это далеко не так. Согласно характеристике В. А. Котельникова Гончаров по собственной инициативе ходатайствовал о дозволении в печать достойных произведений либо высказывался против применения санкций относительно талантливых авторов. Рассуждая о взаимодействии Гончарова со структурой государства, я все-таки склоняюсь к тому, что он скорее автор, который, так или иначе, борется с позицией цензурного закона, но изнутри системы.
Итог публикации его комментария к «Обрыву» в виде статьи можно рассмотреть с разных сторон. Для литературного потока того времени запоздалое объяснение идей произведения уже не играет роли. Но если рассматривать этот комментарий, как точку соприкосновения переживаний Гончарова и текста, статья приобретает уже другой вес. Гончаров прав в том, что стремиться донести собственную интерпретацию до читателя. Смысл художественного текста в том, что он выражает истину, сформулированную писателем. Если произведение стало отражением изначального посыла внутреннего мира автора, то текст можно считать удачным. Но если произведение не откликается полностью или частично – нельзя. Звучит по-максималистски, не так ли?
Возвращаясь к теме государственной цензуры, можно сказать и о ее положительной стороне. Регистрационная функция цензурного ведомства Российской Империи бесценна для истории литературы. Сохранившиеся документы рассказали многое о рукописи «Рима» Н. В. Гоголя. Отрывок , опубликованный в 1842 году в журнале «Москвитянин», имеет много расхождений с тиражной версией. За счет того, что цензурный устав все-таки мелкие поправки позволял, в экземпляре журнала был обнаружен вычеркнутый цензором фрагмент, а также варианты разночтений. Документы позволяют литературоведам увидеть неизвестный до этого этап работы над рукописью автора. В случае самоцензуры нам не были бы доступны «невыпущенные» фрагменты. Мы даже предположить не можем, что волновало писателей, которые так и не решились высказаться.
Порой из-за необходимости близкого взаимодействия цензора и редактора большую роль начинали играть личные и дружеские связи. Проанализировав документы из рукописного отдела Пушкинского Дома, исследователи установили целый ряд литературно-социологических связей устройства литературно-издательской жизни начала 1840-х годов. Ключевым узлом в публикации посмертного собрания сочинений М. Ю. Лермонтова журналистом А. А. Краевским без цензурирования стала симпатия А. В. Никитенко и к Лермонтову, и к его поэзии. Государственную цензуру могут помочь смягчить дружеские связи и симпатии. Чтобы обойти самоцензуру, нужно быть честным с самим собой. Стоит помнить, что в случае высказывания мысли, автор может встретить единомышленников и общественную поддержку. Но если оставить мысль «при себе», творец так и останется с ней наедине. Если есть диалог между писателем и издателем, появляется шанс публикации произведения. Но из-за самоцензуры этот диалог может даже не начаться. Внутренняя цензура препятствует установлению доверительных социальных связей.
Ужесточение цензуры в начале XX века «залатало» большинство трещин дамбы-системы. Более ни одна капля неподцензурной словестности не должна была проникнуть в публикующийся материал. В связи с репрессиями писателей того времени обострился сугубо личностный конфликт каждого творца: столкновение желания искренне выразить мысли и цели опубликовать произведение. Это внутреннее противостояние не имеет единого правильного итога и вызывает непривычное противочувствие.
Марина Ивановна Цветаева не пошла на компромисс с совестью. Этот выбор вынудил ее покинуть любимую страну в 1922 году. Отказавшись от благ за подчинение государству, а не родине, Цветаева переезжает в Прагу. Там она пишет стихотворение «Тоска по родине!..» Цензура сковывает автора, оставляет ему лишь малое пространство для творчества. Так и лирическая героиня, приближенная в стихотворении к самой Цветаевой, ассоциирует себя с могущественными животными в заточении:
«Мне все равно, каких среди
Лиц ощетиниваться пленным
Львом…»,
«Камчатским медведем без льдины
Где не ужиться (и не тщусь!)».
Лишенные свободы и естественной среды обитания могут приспособиться, но уточнение в скобках делает акцент на воспротивлении этой идее. Традиционные для романтического поэта чувства обостряются вдали от уже привычной среды. Достаточно прямое обозначение нежелания менять направление своих мыслей из за ограничения показывает отношение Цветаевой к цензуре.
«Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё — равно, и всё — едино.
Но если по дороге — куст
Встает, особенно — рябина…»
Символ рябины один из ключевых в творчестве Марины Цветаевой. Устойчивая метафора основывается на национальном культурном коде и фонетической схожести со словом родина. Из-за контекстуальных синонимов Родина – Россия – рябина появляется деталь, завершающая общую картину стихотворения. Образ рябины как символ родины особенно прослеживается в строках другого стихотворения М. Цветаевой «Рябину рубили зорькою…»
«Рябина —
Судьбина
Горькая.
Рябина!
Судьбина
Русская»
Практически полностью дублирующиеся строки отличаются парой слов: Горькая – Русская. Два стихотворения, написанные в один год отражают одно душевное состояние, связанное с родиной, но возникает оно по разным причинам. В «Тоске по родине!..» Цветаева вспоминает своё прошлое и родину , случайно встретив их символ в новой обстановке. В «Рябину рубили зорькою…» поэт обращает читательское внимание на то, что рябина все та же, но ее «Судьбина
Горькая». Цветаева говорит о том, что произошли перемены и судьба Родины горька.
Большая часть стихотворения – попытка самоцензуры и лжи даже себе. «Тоска по родине! Давно Разоблаченная морока!». Хотя читатель до конца не понимает, это художественный прием или нет. Обострение цензуры вынуждает поэта переживать из-за утерянного прошлого и будущего, не сулящего ничего хорошего. Только в последних строках раскрываются эти истинные переживания. Они обнуляют всю прошлую мысль, читатель понимает, что все совершенное безразличие было ложью и окружающим, и себе. Разрушается эмоциональная общность высказывания. Благодаря соотношению как минимум двух стихотворений, объединенных символом и смыслом, читатели могут понять, насколько сильно политические обстоятельства повлияли на сугубо внутреннее мироощущение поэта.
Неотъемлемая часть литературного творчества — постоянное нахождение в писательской среде. Вдали от дома Цветаевой остаются лишь письма. Вспоминается такая мысль: иногда художнику необходимо отдалиться от объекта, чтобы увидеть его с другой стороны. В эмиграции Цветаева осознает, что ее дом уже не тот, что был прежде, за рубежом ее не приняли. Ей нигде нет места. Чувствовала бы она безысходность, оставшись в стране? В романе Гончарова «Обрыв» Райский наблюдает за окружающей его действительностью с отстранением и вдохновением, но это совсем не то, что делает человека по-настоящему живым. Живым человека творческого делает желание и возможность быть искренним, выражать мысли и чувства через творчество. Если цензура властвует над публичными текстами, откуда внутренние блоки?
Если автор не может справиться с ограничениями в своей голове, ему не устоять перед цензурным законом. Нужно обладать уверенностью в своих идеях, упорством, чтобы донести мысль большой аудитории. Во времена хрущевской оттепели особо горел этим делом А. Т. Твардовский. В качестве главного редактора журнала «Новый мир» он не мирился с решениями государственной цензуры и выходил «на ковер», «ел мыло» (его слова). «Это была необходимая мера стойкости журналиста против беснующейся власти». Несмотря на чудовищное давление как со стороны государства, так и со стороны других издательств в «Новый мир» вошла русская литература высокой пробы. Она была жива и оказалась «неуморимой» (В. Каверин). О Твардовском, как мне кажется, можно сказать так: «Когда весь мир против тебя, ты бунтуешь против всего мира».
Твардовский был не менее смел и настойчив, желая опубликовать поэму «Тёркин на том свете». Цензура обозлилась на произведение даже не столько за осуждение власти, сколько за критику цензоров и редакторов.
«От иных запросишь чуру —
И в отставку не хотят.
Тех, как водится, в цензуру —
На повышенный оклад».
Мысль этого отрывка: до цензурирования нередко добираются не самые честные и способные люди. В процессе дискуссии, в результате которой Твардовского сняли с поста главного редактора «Нового мира», он был спокоен. Все благодаря уверенности в своей позиции. Выиграв борьбу с самоцензурой, автор способен справиться и с цензурой. Твардовский в творчестве был искренен до конца.
Со временем цензура перестала быть главной проблемой литературного общества. Но оглядываясь на опыт прошлых лет, современные творцы все чаще прибегают к самоцензуре. Сложный выбор между осознанной недосказанностью и риском порой совсем нарушает природу написания собственного текста. «Невозможно знать о новых законах и не думать о последствиях, если ты сделаешь работу о том, что тебя действительно волнует» — упомянула в разговоре с журналистами Виктория Ламаско, современная художница, смело выражающая свою политическую позицию через искусство в сети. Стоит ли браться за заведомо урезанный вариант выражения порыва мысли? Ориентируясь на проблему художественного текста, такое произведение не будет удачным в первую очередь для самого творца. Недосказанность останется тяжелым грузом на всю жизнь.
Появление цензуры в жизни автора сравнимо с возведением плотины, помехи на пути реки, текшей много лет. Оно нарушает естественный поток мысли, вынуждает пойти по одному из путей. Река может изменить направление течения, как и автор, переступив через себя, начнет писать на другие темы. Остановленный поток выйдет из берегов и затопит все вокруг. И вновь два варианта развития событий: воды уйдут под землю, перестанут быть видны, но продолжат существовать, или река затопит все вокруг и уничтожит все живое, включая и исток мысли (автора). Что произойдет с потоком после исчезновения преграды? Мысль вернется в изначальное русло или нарушение ее естественного направления однажды навсегда останется печальным отпечатком? Поток не будет столь же благодатным и плодородным при любом из вариантов.
Все же цензура влияет на писателей и на внешнем, и на сугубо внутреннем уровне. Она сказывается в первую очередь на желании и возможности обратить внимание на острую тему, высказаться и донести целостно сугубо личную действительно выделяющуюся из потока мысль. Без любой из составляющих текст уже не отвечает внутреннему запросу писателя на искреннее высказывание. Цензура оказала влияние как на сознание каждого, так и на общество в целом. Настолько сильное, что постепенно превратилась в самоцензуру. И у каждого степень ее жестокости отличается. Искренне волнующие душу высказывания формируют актуальное понимание социальных проблем и тенденции развития. Литература не может существовать в вакууме и воспроизводить сама себя, она должна отражать жизнь. Отрицание некоторых течений и вопросов ведет к единомыслию. Наличие цензуры не ограничивает мысль автора, а вот самоцензура – да. К запрещенным темам не дают даже прикоснуться внутренние блоки. Только кто их возвел: внешняя цензура или внутренняя?
