Ежедневно человек трудится, чтобы вырасти в глазах близких людей. Он работает, самоотверженно помогает родным во всяких мелочах (часто совсем не маленьких), читает умные книжки, чтобы казаться значимее — всё ради… чего?
Согласитесь, после всех приложенных трудов хочется узнать: ради чего ты так стараешься? Зачем не жалеешь себя? Ценит ли тебя и твои труды хоть кто-нибудь?
Однако в людских глазах ценник не отражается. Конечно, можно спросить об этом своих близких, но люди не хотят терять рабочую силу. Поэтому они уверят тебя, что для них нет никого дороже. Это очевидное лицемерие. И даже если это не лицемерие, то ты не можешь себя в этом убедить.
По причине этих факторов у человека нет цены. Из-за этого все люди должны быть равны, но равенства нет. Каждому очевидно, что какой-нибудь губернатор, ценнее, чем пьяница без гроша в кармане, или что близкий друг, дороже случайного прохожего. Значит, цена всё-таки есть, но как её узнать…
…
В комнату Егора почти не проникал свет из-за плотных кусков ткани, которыми было заделано окно. Только одна маленькая полосочка, прорвалась, чтобы явить миру месиво из носков, учебников и карандашей, расположившееся на полу между не заправленной кроватью и столом, заваленным всяким нужным хламом. Впрочем, кровать и стол были скрыты от света, как и сам хозяин комнаты. Так что Егор сидел на кровати в одном носке, мятых джинсах, толстовке, и с карамельными волосами, отдалённо напоминающими воронье гнездо, не утруждая себя мыслями, что свет осудит.
Тем не менее он хмуро упёрся лбом в кулак. Часы мерно тикали, тактично напоминая про скоротечность времени, но Егор не двигался.
Вдруг в этот тихий уголок темноты и хаоса ворвался стук. Он выстучал торопливую дробь и затих. Егор продолжил сосредоточено ничего не делать. Тогда дверь широко отворилась. В комнату ворвался свет и ещё кто-то. Егор зашипел и прикрыл лицо рукой.
— Убер-и-и све-е-ет! Он мне глаза выжжет, — прошипел он, на ощупь пробираясь к двери.
— Ты вампир что-ли? — поинтересовался Виктор, упёршись спиной в дверь и тем самым не давая Егору её закрыть.
Парень торопливо упёрся ногой в стену и со всей силы потянул за дверную ручку.
— Ну честное, слово, вампир: даже время для тебя перестало существовать. Всего полчаса до школы, а ты дома сидишь, — фальшиво недовольным тоном говорил Виктор — У тебя хоть сегодня причина есть?
Егор жалобно протянул:
— Я носок второй не мог найти-и-и, а ещё у меня учебники с карандашами вывалили-и-ись. Этого слишком много. Я слишком слаб и хочу спать, чтобы справиться со всеми этими проблемами-и-и. Да и кровать такая мягкая и тёплая, а улица такая холодная и мерзкая, про школу я вообще молчу-у. Да и вообще, с точки… зрения… мироздания и жизни в целом – школа это самое лучшее время в жизни, и я не хочу его себе портить шко-олой.
Он сделал последний рывок. Дверь не поддалась. Егор вздохнул и, отчаявшись, пошёл обратно на кровать.
— Другими словами, тебе лень, — подытожил Виктор.
— Ну да, — согласился Егор, падая на подушку.
Виктор подошёл ближе и устало вздохнул, глядя на недвижимого друга.
— Ты, как ребёнок, — вздохнул он.
— Я не ребёнок. Ребёнок – это тот, кто думает, что все ему что-то должны и всегда надеется на других. Я же прекрасно понимаю, что мне никто не поможет и ничего не даст, — сказал Егор в подушку.
— Почему не даст? Даст. Родители дадут тебе крепкого вразумительного нагоняя, когда тебя исключат из школы, — возразил Виктор.
— Ты врё-ё-ёшь, — беспомощно протянул Егор, всё так же лицом в подушку, — Другие тоже пропускают, но никого ещё не исключили.
— Да, они пропускают, но не так же много! Вставай и шуруй в школу! – по настоящему недовольно сказал Виктор и кинул в Егора носком, взятым из месива посередине комнаты.
Фальшиво хныкая, Егор сел и снял с плеча носок. Осмотрел его и, заметив что он не критично отличается от того, что на ноге, дополнил свой образ.
— За что мне всё это? Чем я так провинился перед судьбой, что она сделала меня школьником?! – причитал он.
— Я говорю, ре-бё-нок. Обвиняешь судьбу в своих проблемах. Ты ведь вполне законно мог бы и не ходить в школу, если бы усердно занимался и закончил её экстерном.
— Я думал над этим, но если я закончу школу, то меня отправят в колледж, или институт. А там не лучше, — проворчал Егор, запихивая карандаши и ручки в рюкзак.
Виктор протяжно вздохнул и воодушевлённо сказал:
— Ну ла-адно, я понял, что ты не любишь школу. Но ты ведь любишь тайны.
— Нет.
— Тебе кажется. Смотри. Сегодня на улице человек в чёрном плаще и шляпе (очень странной шляпе. Когда я смотрел на неё у меня появилось смутное чувство, что она моя).Человек тот, сунул мне письмо, сказал: «Доставь по адресу,» — а потом исчез. Интригует? – весело сказал Виктор.
— Нет, — хмуро ответил Егор, доставая расчёску из-под кровати.
— Я его распечатал…
— Тебя попросили доставить.
— И что? Я даже не знаю человека, который меня попросил. Если бы он меня ещё слёзно умолял, то ладно, но ко мне ведь так грубо обратились! В общем вот оно, — Виктор достал из кармана маленький кусочек бумаги и продекламировал, — Дарья Косова, похищена. Если вы хотите получить её обратно, положите в почтовый ящик столько денег, во сколько вы её оцениваете.
— А теперь ты доставишь письмо? – без интереса спросил Егор, пытаясь причесаться и не остаться при этом без волос.
Виктор пронзил его недовольным взглядом.
— Нет, конечно! Это же такая… такая вещь. Это историческое событие для нашего города.
— Не знал, что ты коллекционируешь «такие вещи», — заметил Егор, пытаясь оторвать расчёску от волос.
— Да, нет! Я хочу, чтобы мы нашли похитителя и спасли Косову!
— Ещё хуже. Меня в этот цирк не впутывай, — сказал Егор, кое-как высвободив расчёску.
Виктор, насупившись скрестил руки на груди и замолчал.
— А если я куплю тебе Норвежский чай на палочке? – наконец спросил он.
Егор застыл.
— Вишнёвый?
— Только если найдёшь похитителя и поймёшь его мотив.
Егор помолчал с минуту, решаясь, а потом вновь принялся за свою шевелюру.
— Ла-адно. Что не сделаешь ради бесплатного чая.
Он ещё несколько раз провёл расчёской по волосам и бросил её обратно под кровать. В результате этих усилий, его причёска стала напоминать… причёску.
…
Егор присел к замочной скважине. Виктор стоял рядом и с опаской оглядывался по сторонам.
— Ты… Эмм, уверен, что это нормально — взламывать дверь в школе.
— Абсолютно, — ответил Егор, внимательно вглядываясь в скважину.
— Нас, эмм, ведь не отправят за это… не знаю, в тюрьму?
— Тут нет камер. Да и в любом случае, я уверен, что ты сможешь нам придумать достойное оправдание, — Егор достал ручку из пенала и, каким-то ловким движением превратил её в длинную отмычку.
Виктор краем глаза уставился на неё, пока другим продолжал тревожно искать людей в безлюдном коридоре.
— Откуда у тебя эта штука? – спросил он.
— Сделал, когда хотел стать вором.
— Ты хотел стать вором?
— Одно время, но это была детская идея, без прогностический основы. Эта ручка осталась лишь сувениром детской наивности.
Замок щёлкнул и Егор вытащил отмычку обратно.
— Иногда мне кажется, что ты мог бы захватить мир, если бы не был так ленив, – сказал Виктор, заходя во внутрь.
Егор пожал плечами и тоже зашёл в пыльную гримёрку.
Виктор нашарил рукой выключатель и свет озарил шкафы, зеркало и стену на которой висели головные уборы. Егор подошёл к этой стене и снял чёрную шляпу.
— На человеке в плаще была эта шляпа? – спросил он, протягивая головной убор Виктору.
Тот осторожно взял её в руки, удивлённо оглядывая.
— Да… Она даже влажная… Это определённо та самая… Как ты..?
— Ты сказал, что при взгляде на неё у тебя проснулось чувство собственничества, а при участии в спектаклях ты всегда выступаешь в этой шляпе. Она чёрная. Из-за этих обстоятельств я и предположил, что это она и есть.
— Удивительно, а ведь я даже не вспомнил. Но если шляпа здесь и она из нашей гримёрки, то похититель или пособник похитителя сейчас в нашей школе.
— Да, и он или первоклассный взломщик или, что более вероятно, взял ключи от гримёрки.
— Так как школьный театр находится в прямом подчинении от ученического совета, то и ключ находится в их кабинете, — заметил Виктор.
Егор усмехнулся.
— Ты чего? – опасливо поинтересовался Виктор.
— Ученический совет замешан в похищении человека. Прекрасная новость. Они мне никогда не нравились. Дают всякие дурацкие задания, из-за которых приходится оставаться после уроков, проводят внеурочные мероприятия и требуют участия в благотворительности, которая, обычно, проходит по выходным. Они получат по заслугам, — зловеще пояснил парень.
— Ты… страшный.
…
Стены кабинета учсовета дрожали, как и некоторые его обитатели. Рука Насти Черновой с грохотом обрушилась на многострадальный стол.
— То есть, как это, у вас ещё не готов план мероприятий на месяц? Вас в культмассовый центр назначали, чтоб вы балду пинали? – яростно отчитывала Чернова девушку, дрожащую как осиновый лист.
Виктор несмело затворил за собой дверь. На секунду он замешкался, боясь остаться без путей отступления.
Девушка попыталась что-то промямлить, но Чернова гневно выпрямилась и, зыркнув на неё, продолжила:
— Почему я, казначей, должна контролировать вашу работу?! Или что? По вашему я сама должна её делать? Думаете мне забот с созданием бюджета из ничего не хватает?!
— Я не …, — быстро залепетала девушка.
Настя гневно топнула каблуком.
— Знаю, как «я не …»! Эффективная система требует работу всех шестерёнок! Если одна шестерёнка будет делать работу другой, то система в конце концов расстроится. У нас праздники на носу, а мы даже не знаем, к чему готовиться! Прелестно, — Настя закрыла лицо рукой и тяжело вздохнула.
Её взгляд зацепился за вошедших.
— Всё иди. Чтобы до завтра всё было готово.
Девушка торопливо кивнула и почти бегом покинула кабинет. Настя устало села за стол и, оперевшись головой на руку, лениво спросила:
— С чем пришли?
Виктор нервно улыбнулся, не смело проходя от двери вглубь кабинета.
— Да так, хотели поинтересоваться, как вам тут… э… работается? — сказал он с фальшивым весельем.
-Ужасно! Ужасно работается. Энтузиастов мало, никто не хочет ничего делать, активности никакой, денег нет, ничего глобального не сделаешь, а ещё требуют, какую-то, отчётность! Президент вечно в бумагах сидит… — затараторила Настя.
— А у кого хранится ключ от гримёрки? – прервал её Егор.
Настя глянула на подошедшего к столу парня уничтожающим взглядом.
— У президента, но тебе.., — процедила она.
— Не торопи светскую беседу, Егор, — нервно улыбаясь, Виктор толкнул друга назад, — Я это к чему спросил… Чисто теоретически, если бы президенту представился шанс найти работника и подзаработать денег он бы им воспользовался?
Настя недоуменно приподняла бровь.
— Ну… наверное…, — обескуражено ответила она.
Её подозрительный взгляд вонзился в Виктора.
— А ты что? Вступить хочешь? – с улыбкой и глазами сияющими надеждой спросила Чернова.
Виктор торопливо замахал руками и отступил назад.
— Нет-нет-нет. Не надо мне такого счастья, — сказал он и, хитро улыбнувшись указал на Егора, — Это он хочет.
Лицо Насти мгновенно окислилось.
— Враньё, — сказали они с Егором.
— Зачем сыпать мне соль на рану? Этот лентяй лучше умрёт, чем будет хоть кому-то помогать.
Егор устало вздохнул, и подошёл к столу. Его терпенье испарилось окончательно. Виктор попытался его остановить:
— Подожди, сейчас не…
Но Егор пафосно вытянул руку вперёд и объявил:
— Учсовет обвиняется в содействии похищению Косовой Дарьи.
Глаза Насти широко раскрылись, а брови опасно сблизились. Виктор обречённо закрыл лицо рукой.
— … время. Егор, ты абсолютно не умеешь общаться с уставшими девушками. Сначала, ей надо было посочувствовать, потом пошутить, рассказать о письме, шляпе, а уже в конце деликатно намекнуть на причастность учсовета. Тогда у нас хотя бы был шанс на конструктивный разговор, — обречённо проговорил он.
Егор опустил руку и лениво посмотрел на Виктора.
— Сложно.
— Не сложнее, чем твоя ручка для взламывания дверей! – взорвался Виктор.
— Не только дверей, — поправил его Егор.
— Да мне без…
— Вон оно что, — эти три слова, произнесённые не очень громко, пронзили пространство, подобно обстрелу сосульками.
Виктор с ужасом обернулся на Настю. Она смотрела на них убийственно-холодным взглядом.
— Ты работаешь не жалея себя, — голос будто бы был ледяным, но в тоже время был готов взорваться в любую секунду, — Остаёшься вечерами в школе, не имеешь ни минутки свободного времени. И что же ты получаешь взамен? Тебя обвиняют в похищении. И кто?! Лентяй, который шага лишнего не сделает! Тот на кого ты так великодушно тратишь своё время, вонзает тебе нож в спину… прелестно. Зачем я всё это делаю? Зачем так тружусь, если всё что я получаю взамен – обвинения в похищении? Ради кого я так стараюсь? Да… сделать жизнь неблагодарных лентяев лучше была заведомо проигрышной идеей. Надо было бросить её с самого начала.
— Ты… нагнетаешь, — беспомощно сказал Виктор.
— Я? Вот значит как! Сначала протыкают спину, а потом такие: «Да ты не переживай! Это просто дырка из которой хлещет кровь!». Прелестно! – Настя уже перешла на яростный крик.
— Что за шум?
Ребята обернулись. В дверях стоял президент школы – Зимин Дмитрий, человек с рыжими волосами и строгой формой. На лице его играла лёгкая улыбка.
— Ученический совет обвиняют в похищении Дарьи Косовой! Скажи же бред? – пожаловалась Настя.
Подходя к своему месту, Зимин внимательно посмотрел на Виктора и Егора.
— Полагаю, у них есть какие-то основания так считать, — сказал, он примиряюще улыбаясь, — Почему вы двое решили, что совет замешан в столь грязном деле? – в его тоне не было враждебности, но было в нём что-то давящие. Что-то прижимающие к стене, подобно пистолету. Упрёк.
Виктор уже открыл рот, чтобы неторопливо рассказать про произошедшее, но Егор был быстрее:
— Сегодня утром, незнакомец в чёрном плаще и шляпе из школьной гримёрки попросил Виктора доставить записку. Виктор, по неизвестной мне причине, не выбросил письмо в урну, а прочитал его. В нём просили выкуп за похищенную Косову. Как я говорил ранее, шляпа незнакомца была из школьной гримёрки, ключи от которой есть только у тебя, пре-зи-дент.
Зимин продолжал улыбаться. Только лёгкий прищур выдавал его враждебность.
— Какая занятная история, — проговорил он, — Можно, пожалуйста, посмотреть письмо?
Виктор, удивлённый его хорошим расположением, достал из кармана послание. Зимин взял его и рассмотрел. Потом перевёл взгляд на Виктора и потянул за края листка. Бумага заскрипела и разъехалась.
— Вы что делаете? – поражённо воскликнул Виктор.
— Эх, Виктор. Ты казался мне человеком более высоких нравов, для такой низости. Клеветать на учсовет… Это так подло. Я ещё понимаю, когда таким занимается Егор, который просто не хочет участвовать в жизни школы но ты, — серьёзный тон Зимина и его печальный взгляд проникали прямо в душу.
— Подождите, но никто на вас не клеветал… Егор лишь сказал факты, — недоумённо проговорил Виктор, делая шаг назад.
Зимин грустно усмехнулся, разрывая половинки письма на мелкие кусочки.
— Факт в том, что вы пришли ко мне и стали говорить про какого-то незнакомца в шляпе и принесли кусок бумаги, на котором было написано, что-то, что никак нельзя доказать. Единственное доказательство причастности совета, это шляпа, которая якобы из школьной гримёрки. Но факт в том, что в мире может быть тысячи таких же шляп. Соответственно, у вас нет фактов, а лишь клевета.
Виктор хотел что-то сказать, но вместо этого беспомощно опустил руки и обернулся к двери. Егор тяжело вздохнул и сделал шаг к столу Зимина.
— Не смотря на все ваши доводы против нашей правоты, президент, вы не привели не одного довода, что мои слова не правда. Строго говоря, вы беспочвенно обвинили меня в клевете, когда я отталкивался от некоторых наблюдений.
Виктор остановился и с удивлением обернулся на друга. Зимин, до этого совсем не замечавший Егора, медленно перевёл на него взгляд.
— Может мои слова и были резки, — медленно признал Зимин, — но и за вашу правоту нет не одного неоспоримого доказательства, поэтому мои слова о клевете всё равно останутся вероятной теорией. Обычно, такие теории становятся общепризнанной правдой.
Егор усмехнулся и сказал:
— Значит вам нужно доказательство вашей причастности, когда вы сами не собираетесь доказывать свою не виновность? Могут ли у вас быть на то свои причины?
Глаза президента враждебно сузились.
— Так как я президент школы и имею авторитет, который у тебя весьма страдает, то могу не предъявлять никаких доказательств. Это ты клевещешь на меня, а я — лишь жертва твоих безосновательных обвинений.
Егор смотрел на президента с усмешкой.
— До сегодняшнего вечера я предъявлю вам неоспоримые доказательства причастности совета и вы расскажете всё что знаете. Если я не справлюсь, то мои слова и вправду останутся лишь клеветой. А для меня на свете нет ничего ценнее моих слов и труда в особенности.
После небольшой паузы Зимин сказал:
— Хорошо. Пять вечера – крайний срок. Но если вы двое проиграете наше маленькое пари, то кто-то из вас должен будет вступить в совет.
— Ладно, — согласился Егор, пожимая плечами.
Он развернулся к выходу.
— Удачных вам поисков ничего, — бросил ему в след Зимин.
— Удачных попыток сокрытия чего-то, — отозвался Егор.
…
— Ну и? Что ты собираешься делать? – торопливо спросил Виктор, подбегая к Егору.
Он взбудоражено и немного растерянно наблюдал за другом. Также он бы, наверное смотрел на старого ленивого кота станцевавшего чечётку.
— Идти на уроки, — ответил Егор, попутно смотря в телефон.
— А потом? – терпеливо спросил Виктор.
— Сидеть на уроках.
— Но до конца дня ты же должен что –то сделать?! – возмутился Виктор.
— Да, посидеть на уроках.
Виктор с яростным недоумением уставился на друга.
— Ты только, что буквально объявил войну президенту школы. При этом, всё, что ты сделаешь для победы – это… ничего?
Егор на секунду остановился, задумчиво наклонив голову.
— В целом, так и есть, — согласился Спокойных, пожимая плечами.
Виктор уставился на него с отчаянным разочарованием.
— Но… ты же говорил что-то про цену своих трудов… Что они для тебя слишком дороги, чтобы растрачивать их попусту…
— Да, я ценю свой труд. Поэтому, умею вовремя остановиться и не потратить ещё больше сил понапрасну, — не задумываясь сказал Егор.
— Получается своим пари, ты просто обеспечил себе вступление в совет?
— О, нет. Это ты втянул меня в эту историю и дал полную свободу действий поэтому, в случае нашего проигрыша, в совет вступишь ты.
Виктор ошеломлённо остановился. Эти слова, пронзили его подобно ножу. Хотя нет. Предательство от друга, которому так самоотверженно помогал, будил почти каждый день, притаскивал в школу, поддерживал несмотря на всю жестокость мира было хуже ножа.
Егор равнодушно шёл вперёд.
…
Сонную тишину класса пронзил звонок. Самый изменчивый и многоликий звук, который доводилось слышать школьникам.
— Ну, пошли, что-ли? – спросил Егор, подойдя к парте друга.
Виктор поднял на него хмурый взгляд и сразу опустил его к рюкзаку.
— Иди домой без меня. Я телефон где-то посеял, да и вообще…, — глухо сказал он.
— Я не домой пойду, а к президенту. Кстати, где твой телефон, я тоже знаю.
Виктор удивлённо посмотрел на него и, торопливо закрыв рюкзак, встал.
— У тебя, ведь, нет доказательств. Неужели ты идёшь просто сдаться?
— Да, у меня нет доказательств, но они есть у другого человека.
— Ты кого-то подкупил?
— Можно и так сказать.
— Ты, который копейки лишней не потратит?!
— У человека есть не только вещи. Более того, сам человек — ценнее всех тех вещей, что у него есть.
— Ты продал себя в рабство?
Егор одарил Виктора долгим и тяжёлым взглядом.
— Не в этом смысле.
— Но я не понимаю, ты же точно говорил так, будто совсем не собираешься ничего делать. Почему ты сразу не сказал, что у тебя есть план?
— Для драматического эффекта. Ты же любишь всякие такие штуки: тайны, там, сюжетные повороты, неожиданные развязки, — пожал плечами Егор.
— Да, я это люблю, но ведь не тогда, когда дело касается меня!
Егор распахнул дверь совета с такой силой, что с неё посыпалась краска. Президент, сидевший прямо напротив за своей партой, заваленной бумагами, поднял на них взгляд. Он ничего не выражал.
— Пришли просить помилования? – спросил он.
— Нет, я пришёл сюда, чтобы вернуть Виктору его телефон, — объявил Егор.
Рука Зимина с усилием сжала ручку. Он уставился на свой стол. Его глаза беспорядочно забегали. Он размышлял.
— Неужели, ещё до моего прихода вы захотели заключить пари… нет, маловероятно. Пока я был здесь вы тоже не могли установить слежку. Неужели… Вам кто-то помогал. Точно. Чернова заходила каждую перемену по какому-то незначительному дельцу и сразу же уходила. Это она установила слежку. Как жестоко… Я не допустил ни одного слабого места. Я предусмотрел всё: не вёл переписок, обходил стороной камеры, еду принёс из дома, всё время следил за кабинетом, даже словом не обмолвился. Единственное, что я не предусмотрел – предательство, — он проговорил всё это тихо, вполголоса, потом вздохнул и поднял взгляд на вошедших, — Хорошо. Я проиграл. Вчера ко мне пришла Дарья Косова и попросила спрятать в школе. За место и еду она обещала помогать мне с бумажной работой. Я согласился и поселил её в подсобке, также, по её просьбе дал ключи от гримёрки. В обед я отнёс ей еды. Это запечатлела ваша камера. На этом всё.
— Спасибо за признание, президент. Виктор, твой телефон в кармане пиджака. Ты опять положил его туда и не заметил, — сказал Егор обыденно.
Лицо президента посерело. Он сокрушённо упал на спинку стула. Виктор смотрел на друга глубоко восхищённым взглядом.
— Вот это — умение ничего не делать. Ты говорил слишком уверенно для человека без информации, поэтому Зимин посчитал, что у тебя обязательно есть туз в рукаве. Настю ты попросил, чтобы она просто повертелась рядом. Теперь, понятно, почему ты не продан в рабство и не потратил ни гроша. Весь день президента грызли сомнения и подозрения. Так что, когда ты объявил ему про телефон, он сразу сопоставил факты и дорисовал картину до своего проигрыша. Великолепно. Но… Зачем Косовой прятаться в школе? И кто был этим человеком в моей шляпе?
— Да что здесь непонятного? Ты помнишь формулировку просьбы о выкупе? Дарья Косова сама всё подстроила из-за детской идеи.
Дверь в подсобку отворилась и на свет вышла раскрасневшаяся девушка.
— Никакой не детской! За ней стояло долгое и последовательное рассуждение! Ты ничего не понимаешь! — горяча сказала она.
— Нет, я как раз таки всё понимаю. Ты хотела узнать, насколько ценна для своих близких, — глаза девушки удивлённо расширились, — На это указывает то, как в письме просили выкупа: «Сколько вам не жалко». Но правда в том, что это были бы какие-то формальные сто рублей. Конечно, они не думают, что ты стоишь сто рублей, но ты недооцениваешь человеческую скупость. Человек среднего заработка копейки лишней не потратит, тем более на что-то настолько… эфемерное. Поэтому эта идея и глупа.
Девушка опустила голову
— Неужели узнать свою цену и правда невозможно, — сказала она с горечью.
— Именно. Никто не может дать объективную цену человека, — Косова поджала губы, — Тем не менее, человек сам может более-менее близко оценить себя.
Дарья подняла на него удивлённый взгляд.
— Исключено, — заявил Зимин, — Человек склонен переоценивать себя или же напротив — занижать цену. Объективность — практически недостижимый навык для человека.
— Это так, но я считаю, что необъективность — это часть цены. Это фишка брендов или что-то типа того. Зная свою высокую цену ты уже не продашь себя за бесценок. Вот думаешь я за бесплатно разоблачал твои детские шалости? Как бы не так. Кстати, — Егор повернулся к Виктору, — Мне кажется пришёл час расплаты.
Виктор потупил взгляд.
— Слушай, у меня совсем вылетело из головы, — сказал он неловко, — Я на мели. Ни гроша за душой.
Взгляд Егора перестал что-либо выражать. Но это лишь на секунду. В следующую он может достать пистолет, позвонить в полицию, разрыдаться, закатить скандал, бросить в лицо Виктора перчатку или сотворить любое другое закономерное действие. Но так как тайна уже решена и тема исчерпана, перо никогда не опишет конец этого казуса.
