Как же много на земле воды. Подумать только, больше 60 процентов. Даже больше! Кругом вода… 4 океана, десятки морей, сотни рек, притоков, истоков, флагштоков, высоток, красоток, а вокруг— вода. Сколько же всего мне говорила учительница географии, слава Богу— географию люблю, всё запоминаю. Так, на земле 7 континентов, 24 часовых пояса, 11 из которых— в России, у Америки—6, столица Англии— Лондон, всего в живом мире— 4 царства, а арбуз— это ягода.
Люблю воду, она какая-то… не буйствует, спокойная такая, плывет себе куда-то по протокам и течениям, холодная, теплая— разная. Она везде спокойная, разве только у японцев не спокойная, а у нас— очень даже спокойная.
Вечерний берег — штука романтическая, сидишь себе на камнях, заросших подростковой травой, лягушки, ящерки маленькие бегают, прыгают или сидят, и ты— точка в которой всё живое, двигающееся пересекается. Было бы славно чего-то перекусить. Или 5 всё-таки океанов?
На потемневшей земле я преспокойно проводил своё безделье, смотрел на бесконечный эскалатор воды уходящий куда-то туда. «Туда»? А куда ещё? В это время все ребята разошлись по своим лачугам. Надо помогать одиноким матерям, как же им без помощи? Ветер совсем ослабел, казалось, дневной ветер передаст силы вечернему, но нет, что сказать, — молодое поколение ветра.
Невозмутимость воды, видимо, должна была когда-то нарушиться, пусть я того не ждал и не хотел, предполагая. Я услышал какой-то хруст позади меня, на возвышенности берега, которая была от меня закрыта. Там— за отвесом, —лежало северное лесище: сосны многовековые, ели многострадальные. Хруст по ходу действия громчел и приближался. Передо мной встал во всей своей лесной силе и гордости серый волк, с небольшим белым отливом на задних ногах из-за особенностей вечернего освещения. Я слегка привстал, оттолкнулся легко от земли двумя руками, бережно и встал настороженно. Смотрю на него и соображаю. Волки — народ жестокий и несговорчивый— палку не кинуть, как собаке, а у меня и той нет. Даже булки никакой или куска чего-то съестного. Он не двигается. Я не двигаюсь. Думаю: «Ну если не я, то он». Во весь апорт, швыряя камни из-под тапок, лечу к воде. Сейчас на глубину зайду, он на мели останется. Плыву, назад оглядываюсь, а эта собака эдакая постояла мгновение на мели— и за мной. Какого чёрта он поплыл?! Адреналинами охваченный, страхом обуреваемый, я продолжаю плыть. Плыву и не понимаю, что происходит, и как я в эту историю попал. Всё, не могу, четвертуйте, волками терзайте— не могу. 4 метра меж нами, не больше, он на воде держится и на меня смотрит. А я— смотрю на него. Ну, думаю, лохматая, лесник зубастый, зараза ты такая, я тебе сейчас покажу, как родину любить. Как только он приблизился ко мне, я —на спину, и правой ногой снизу ему прям в челюсть. Он летит, я— в панику, но отчаяние не теряю. Хватается меня, я выбиваюсь, за пасть его держу, вонючую. Волчара пытается смыкать— я не даю. Ну думаю, погибель нам с тобой, брат. И на дно иду, посмотрим— кто кого передышит. Пузыри зелёные, муть без разбору, повсюду вода, грязная как, после стирки носков. Через зелень мало что видно, только разве что наверх смотришь— единственная светлость, а на дне сверкают осколки от бутылок из-под водки. Волк в моих цепких руках, практически обессиленных от схватки, с раскрытой рожей, с неутихающим оскалом глотает зелёную воду. Я держусь до последних кислородовых частиц и иду, и иду ко дну. Вижу волк закрывает глаза и медленно ослабевает, мы уже практически достигли дна каменистого. Собрав последнее здравомыслие лихорадочно начинаю махать руками. Воздуха осталось на несколько мгновений, на несколько гребков, и всё же слава Богу и моему учителю Петру Иванычу за уроки физкультуры. Я немного подержался на воде от недостатка сил, экономлю как могу, а у самого отдышка— будьте здрасте. Потихоньку начинаю плыть к берегу, радуясь прекращению это злосчастного волчьего дня. Вечер повзрослел и налился вечерним соком. Красота неописуема для тех, кто никогда здесь не жил и не будет.
Зеркальная, прекрасная вода, солнышко с последними п
