У метро стоял студент. Среди помятых волос затерялись ушедшие листья, а лужа без боя захватила пожилые ботинки. Минут десять-шестьдесят назад он стал изваянием этой улицы вместе с букетом хмурых роз. Цветы мялись, задыхались, жались, расправлялись, переворачивались вверх тормашками, теряли лепестки и листья, уныло висели и кололи испачканные синими чернилами пальцы.
Северный ветер рванул одну розу и проволочил в разверзающееся жерло метро. Среди неприятно режущего глаза света ало-грязный бутон терялся в неровной пыли выступов эскалатора. Внизу раздался перестук — поезд.
Девочка с красным пластырем на щеке спускалась ровно со скоростью ленты. Не больше и не меньше. Книга в её руках застыла на сто пятьдесят восьмой странице. «Ночевала тучка. Ночевала тучка золотая…» — твердила она. Красный пластырь покрывался пылью, стремясь всё ближе и ближе к розе.
Гудящий вагон зашумел, пошатываясь, звонко заскрежетали колёса. Проржавевшие двери со вздохом разжались. Пассажиры выплеснулись наружу пёстрой массой и вернулись, изменив лица. Поезд тронулся.
Мужчина профессорского вида был задумчив, недовольно морщась от шума платформ и случайных попутчиков. Том “Антологии кинизма” у него на коленях был пронизан заметками и закладками. Он и сам был немного Диоген. Кратет успел плавно перейти в Демонакта, когда сонный вагон вновь оповестил пассажиров о прибытии.
«Станция “Коломенская”», — послышалось сверху. Девушка, сидевшая у дверей, поспешила к выходу и затерялась среди колонн. Потеряв опору, она упала на гранит, но продолжила путь, не глядя на прилипшие к коленям колготки. Ведь как можно быть несчастной с жёлтой заколкой в волосах?
В парке грустить легче. Безмолвные вороны сидят на ветвистой паутине и смотрят на реку. Она смотрела на них и вместе с ними. Женщина в инвалидной коляске остановилась, минув Передние ворота. Москва жила и гудела на другом берегу, а на холме, чуть ниже, пахло кофе и пряностями. Ей хотелось тоже быть там, но щебень закрыл ей дорогу дальше. И всё же в парке легче.
Западный ветер уносил уставшие листья и заставлял прохожих поправлять воротники. Всё ближе был закат, всё больше росла энтропия. «А на земле как будто ничего и не случилось».
