Уходили молодые парни на войну. Добровольно уходили и, не проронив ни единой слезы покидали родные города и села.
Все уходили. И Он тоже ушёл.
Ушёл обычный парень из села Лесовка. Не тронутое немцами, бедное на мужчин село. Его не провожали. Не пели на прощание песни. Лишь мать Его, седая женщина, покрестила Его перед уходом. На что Он нахмурил свои брови и поджал тонкие губы.
«Бога нет.»
И ушел Он на войну без Бога. Ехал на поезде с такими же парнями.
Головы у всех опущенны, руки сжаты в кулаки, а на коленях лежит скромный мешок с вещами. И лишь один, самый молодой на вид, сидел и улыбался, глядя на боевых товарищей.
— Эй, ну чего покисли все? Бог с нами, не боись!
— Бога нет.
— Что?
«Бога нет.»
Ехали они долго. Молча. Не глядя друг на друга. Даже мальчишка оставил свои попытки разговорить остальных. По приезду все быстро вышли на улицу, разглядывая серое небо, изнасилованную войной землю, поваленные взрывами деревья.
Он стоял радом с мальчишкой. Последний взглянул в глаза парню и легонько тронул за плечо.
— Как ты?
— Нормально.
В далеке раздался взрыв. И еще. Опять… Бомбят! Черти, бомбят!
Командир роты рявкнул на испуганных безусых парней, обернувшихся на громкий звук.
Речь была не долгой. Командир не улыбался, не подбадривал, а лишь озвучивал факты, которые были известны всем.
Драться до последнего немецкого зверя, мстить за детей, женщин, стариков наших. Мстить жестоко, гордо, неустанно.
Выдали винтовки. Видно, старые. Видно, лежали рядом с павшими людьми.
Теперь пешком.
— Куда мы идем?
— Бог его знает.
«Бога нет.»
Теперь настроение улучшилось. Парни общались друг с другом, шутили и смеялись. Лишь Он шёл молча, сжимая в руках оружие и изредка поглядывая на остальных.
Шли два дня. На отдых останавливались раз пять. Сейчас шестой.
Линия фронта близко. Это понятно по сожжённой траве, на которой пришлось сидеть солдатам и посыпать засохший хлеб солью. У него хлеб без соли. Да и хлеб не его.
Чем ближе к фронту — тем громче взрывы, истошней крики, крепче вера в Бога.
«Бога нет.»
И для молодых парней из девственного села началась война. Жестокая война. За будущее, которого может и не быть. За жизнь детей, которые могут и не родиться. За матерей, про которых ничего не известно. За женщин, которые могут не влюбиться. За… За что?
— За что?!
Он прижимает к груди тело парня. Русые волосы, слипшиеся от грязи, крови и пота полностью закрывали молодое лицо. Пальцы на руках дёргались, в попытке зацепиться за невидимые руки. Руки кого?
«Бога нет.»
Он отпустил его. Тело с глухим ударом упало на землю. Погиб. Самый младший, самый наивный из всех людей, которых Он знал, на веки закрыл глаза. Его тело не будет похоронено. Оно будет брошено на земле, затоптано в нее. Оно порастёт травой и цветами. Через сколько лет найдут этот пробитый пулей череп и поставят его в музей?
Он встал с колен. Встал и помчался прочь, подальше от трупа ребенка, подальше от войны. Но война везде. Война внутри него. Под ногтями, внутри рёбер. Война застряла у него в зубах и встала в горле.
«Бога нет.»
Бежал Он до тех пор, пока не запнулся и упал. Он упал лицом в землю и даже не пытался подняться. Руки тряслись, слезы текли из глаз и перемешивались с кровью на щеках. Вокруг было тихо. Ни криков, ни пулеметных очередей, ни взрывов. Глаза закрылись сами собой…
«Вставай.»
— Что?
«Вставай.»
— Кто ты?!
«Вставай.»
— Я схожу с ума!
«Вставай.»
«Бога нет?»
— Нет.
«Кто я?»
— Плод моей больной головы, отравленной войной, пропитанной кровью, избитой жизнью.
«Вставай.»
И Он открыл свои глаза. Вокруг были его товарищи по оружию.
«Бога нет.»
«Бога нет?»
