Охотник был ловким и смелым.
Душа холодна, будто лёд.
Сверкали глаза золотые,
Хмельные, как сахарный мёд.
Нежна его светлая кожа,
А кудри темны точно смоль.
Рожденный морозной пургою,
Не знал он про жгучую боль.
Отец его – северный ветер,
Гуляющий в пустоши гор.
Сестрица-метель рисовала
Ему на кинжале узор.
Медведя убитого шкура
Его защищала в бою.
Об этом охотнике славном
Я древнюю песню спою.
Однажды охотник услышал
Легенду о шорохе трав,
О звере, что прячется в чаще
Глухих заповедных дубрав
И только ночами выходит
К пушистой высокой сосне,
Людей своим ревом пугает,
Тоскуя по вечной весне.
Узнавший об этом охотник,
Решил показать свою прыть:
Добравшись до жуткого леса,
Свирепого зверя убить.
Семь дней и ночей прошагал он
В горах одичавших богов,
Проплыв через бурные реки,
Достигнул бескрайних лугов.
И вот перед ним появился,
Как призрак, таинственный лес.
Не видно ни зверя, ни птицы –
Здесь все, как пророчил Велес.
Охотник медвежьей рукою
Колючие ветви куста
Раздвинул и сразу приметил
Три огненно-рыжих хвоста,
А с ними хранителя леса.
Радетель чащобы густой
От путника спрятал дорогу,
Засыпав пожухлой листвой,
Устроил ему испытанье
На тяжком и пыльном пути.
Сказал: «Если ветер догонишь,
То сможешь спокойно пройти».
Охотник воскликнул: «Отец мой!
Замедлись, прошу, хоть на миг!»
Безмолвием ветер ответил.
И солнца полуденный лик
Застыл в синеве небосвода,
Но истину знало чутьё:
Тропа оказалась свободной –
Охотник ступил на неё.
Но только в покое услышал,
Как звонко трещит свиристель,
И лес закружило в буране,
Тоскливо завыла метель.
Не видно ни зги, и дорога
Сокрылась под толщей снегов.
Плотнее закутался в шкуру
Охотник, гневящий богов.
Взмолился: «Сестра-чаровница!
Уйми ярость буйных стихий!»
Умаялась буря, лишь сумрак
Ползет по земле, точно змий.
Вот ночь опустилась и мягкой,
Туманной, густой пеленой
Укутала черные травы,
Застыла беззвездной стеной.
Хрустели сосновые иглы,
В дремоте багряной зари
Из темной глуши показались
Медвежьи глаза-янтари.
За ними и зверь появился
С рычаньем утробно-грудным.
Охотник застыл, пораженный,
Вдруг взвился конем вороным,
Увидев свое отраженье,
Как скверный и тягостный сон,
В зеркальных зеницах медведя;
И понял, что зверь – это он.
Клинок, предвкушавший сраженье,
Разбился о хладную твердь.
Охотник упал на колени,
Предчувствуя скорую смерть,
Взревел: «Неужели я скоро
Увижу Ирийский чертог?»
Но ждут его не алконосты –
Землистой берлоги порог.
Окутанный шерстью медвежьей,
Он прежний свой облик терял,
Его трепетавшее сердце
Мучительный страх обуял.
Согнулся от пламенной боли,
Вонзившейся в душу стрелой,
В зверином обличье остался,
Охваченный сумрачной мглой.
И вот, обращенный в медведя,
Он заперт в кольце из древес,
Не нужный ни свету, ни тени, –
Забрал его сумрачный лес.