XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Баба Капа – это худенькая старушка с нашего двора. Она среднего роста, с улыбающимся лицом, именно лицом, а не просто улыбкой на лице. У неё всё улыбается: глаза, губы и даже морщинки на лбу. Ещё у неё есть боевое оружие – «палка-убивалка». Она тонкая и гладкая, как кость у собаки во рту, которую та полирует не один день. Кстати, такое прозвище для палки придумал я после одной истории, произошедшей в нашем дворе.

Было мне лет пять, когда стая собак проходила около нашего дома. Занятие у меня было интересное: делать из песка очередной гараж для моей пожарной машины. Периодически к окну подходила мама и наблюдала за мной. Всё было бы, как обычно, хорошо, но собаки нашли что-то из еды и стали драться. Одна из собак так жалобно завизжала, когда была укушена своей соплеменницей, что я бросился ей на помощь. Я стал кидать в нападавшую собаку песком. Но агрессивное животное это не испугало, и она переключилась на меня. К ней на помощь подоспела ещё одна. Они повалили меня на землю.

Я лежал лицом вниз и чувствовал, как одна ухватилась зубами за мою руку, а вторая тянет за штаны, а еще несколько собак находилось рядом, они грозно лаяли. Стало ужасно больно, и я так громко закричал, что мне показалось, что в ушах у меня что-то лопнуло, потому что звуки стали какие-то «с эффектом эха». Собаки от неожиданности остановились, но потом укусы последовали один за другим. В следующий момент я услышал глухой удар и одна из собак повалилась на меня, потом скатилась и отползла. Другая собака отлетела в сторону и с визгом помчалась прочь. Это была Баба Капа. Она так яростно размахивала своей «палкой-убивалкой», что мне показалось, что это Ниндзя из фильма примчался спасать меня.

Собаки мгновенно разбежались, а на шум выскочила мама. Плача, она вытирала мое лицо подолом платья, от этого, правда, оно становилось ещё грязнее. Баба Капа вынесла какую-то «медицину» и обработала укусы. Потом долго ещё во дворе вспоминали эту историю, удивлялись смелости этой женщины и её силе.

«Ленинградка» — так называли её взрослые. Тогда мы не знали — почему. Думали: «Может, жила она в Ленинграде или фамилия у неё такая?».

Для нас Баба Капа стала безоговорочным авторитетом и, гуляя в чужих дворах, мы всех, кто к нам приставал, пугали Бабой Капой и её «палкой-убивалкой».

На самом деле она была очень добрая, как из мультика про Лунтика. Старушка при встрече вынимала пакет с конфетами и щедро всех нас кормила. Иногда мы хитрили и подходили к ней, когда она вытряхивала половичок, тогда она бросала это дело, заходила домой и выносила заветный пакет с конфетами.

Бабу Капу любили все: и звери, и люди, и даже соседский пьяница Дядя Аркаша. Она всех старалась накормить. Когда она выходила из дома, немного опираясь на палочку, к ней слетались местные голуби и ворковали около её ног. Она потихоньку крошила остатки хлеба или бросала зёрна пшеницы, самые смелые садились на руки к ней и ели прямо из её сморщенных ладоней. Происходящее было как представление в цирке, мы стояли, открыв рты. Затем, подпрыгивая и мяуча, бежали дворовые кошки. Они тёрлись об ноги и получали свою порцию еды. Еще был старый пес Туман, спокойный и тихий, он подходил, виляя хвостом и тыкался мокрым носом в руки. Иногда Баба Капа присаживалась на корточки, а он становился на задние лапы и лизал ей лицо.

— Два старичка обнимаются! — говорили соседи.

Был ещё один подопечный у кормилицы — пьяница Дядя Аркаша. Вот его во дворе не любили. Он громко ругался, матерился, вонял, как сто дохлых тараканов, что даже мужики редко давали ему закурить, шарахаясь от нестерпимого зловония, которое этот неухоженный субъект распространял. Но Баба Капа выносила голодающему Аркаше тарелку супа и кусок хлеба, сажала его на лавку и начинала кормить. Иногда ей приходилось кормить его, как ребенка, из ложки, потому что руки у него дрожали, как будто он барабанщик и отбивает ими дробь. Дядя Аркаша послушно открывал рот, повторяя: «Ты меня прости, мать, прости, я больше не буду, это в последний раз…».

Но на следующий день все повторялось. Он снова был пьяный и беспомощный.

Но однажды случилась со мной вот какая история. Шёл я из школы домой, спешить не надо было, шёл и занимался своим любимым делом. Надо сказать, что я знатный футболист, иду, всё пинаю, все камни — мои! Мать, правда, ругается: у ботинок все носы сшиблены. Но ботинки — это ерунда, когда ты — лучший бомбардир в команде! А кубок с чемпионата юниоров занимает почётное место в гостиной. Старшие гладят по голове и говорят, что Рональдо нервно курит в сторонке, когда я пробиваю штрафной. (Извините, отвлёкся).

Иду я, значит, по дороге, а камней уже нет, но валяется полбуханки хлеба. Она чёрствая, даже кое-где с плесенью, как раз то, что надо. Подцепив её ботинком, я начал набивать то левой, то правой ногой.

То, что произошло в следующую минуту, я даже не понял, просто повалился на четвереньки от сильнейшего удара по спине. Повернувшись лицом к нападавшему, я увидел, что там стояла Баба Капа со своей «палкой-убивалкой» и грозила мне кулаком.

— Бессовестный! — повторяла она. — Бессовестный…

Тут я разозлился. Что я такого сделал-то?! Встал, отряхнул налипшую грязь, смачно плюнул под ноги, сказал сквозь зубы ей «дура» и пошёл домой.

Зайдя домой, я с такой силой захлопнул дверь, что если бы дома была мама, то точно влепила бы мне звонкий подзатыльник.

— Вот дура, старая дура! — повторял я.

Снимая школьную форму, я пошёл к окну и увидел, как Баба Капа своими костлявыми морщинистыми руками ломает хлеб на мелкие кусочки и кормит голубей. «Эта дура еще и голубей отравит,» — подумал я. Настроение было испорчено, и я лёг на диван, воткнув наушники в уши.

Музыка сменилась грохотом. Я вскочил, интуитивно закрывая лицо и голову.

Открыв глаза, я даже не понял, где я. Была ночь. Рядом со мной горело здание, я подумал: «Наверное, в доме бытовой газ взорвался!». (По телеку такое показывали не раз). В голове крутились мысли: «Где я? Как я попал сюда?».

Логика происходящего не давала ответов, только подкидывала новые вопросы. Опять начался гул и жуткие взрывы. Я присел и прижался к стене. «Ядерная война! — подумал я. -Хотя вряд ли: я бы и увидеть не успел, как был бы уже мёртв».

Мои мысли прервала девочка, которая ловко подползла ко мне. Она была лет пяти или шести, небольшого роста, одетая как-то чудновато. На ней было пальто с меховым воротником, какие-то башмаки с круглыми носами, а шерстяной платок, покрывавший голову, проходил крест-накрест на животе и завязывался сзади на талии.

— Ползи за мной. — сказала она и быстро поползла вдоль стены.

Вот чудная! Зачем ползи? Куда ползи? Я встал во весь рост, но тут так бабахнуло, что я лёг и так быстро пополз, что не почувствовал, как порезал руку о битое стекло. Мы с девочкой заползли в какой-то подвал, спустились вниз по лестнице, сели на корточки и прислонились к стене. Теперь я понял, что ей лет пять — не больше. Только глаза какие-то чересчур огромные, и взгляд какой-то знакомый, но вспомнить, откуда он мне так знаком, я так и не смог.

— Ты кто? — спросила она, по-детски плохо проговаривая слова.

— Я — Гришка, а ты кто? — ответил я.

— Я -девочка.- заморгала она.

Вот чудная, точно! Ведь и так ясно, что она — не мальчик.

— А как тебя зовут, девочка?

Она подумала и сказала:

— Конфетка.

Я хмыкнул и пошутил:

— Конфетка «Му-Му».

Она не обиделась на шутку, наверное, даже не поняла её. Я спросил девочку:

— А что так бахает?

Она ответила серьёзно:

— Бомбы падают.

Бомбы, — значит, всё-таки война. Кто на нас напал? Кто сбрасывает бомбы? Конфетка на эти вопросы не могла ответить. Я вспомнил про родителей, про младшего брата, который был в садике, когда я пришёл из школы. Мне стало так страшно, что я зарыдал. Девочка прижалась ко мне и стала гладить меня по голове, еле доставая мне до макушки.

— Не плачь, — приговаривала она, — сейчас уже улетят, не плачь.

Мне стало стыдно, что не я, а она успокаивает меня. Какой же я мужик после этого?! Скоро всё стихло, ночь ещё не закончилась, есть хотелось до жути, и я уже стал думать, где можно взять еды. Наверное, магазины брошены и там можно набрать еды. Когда мы вышли на улицу, уже светало…

То, что я увидел, было похоже на фильм ужасов или какую-то страшную реалистичную компьютерную игру. Я увидел вмерзших в лёд людей, они были похожи на восковые фигуры из музея, только волосы тихо шевелились от ветра, наводя на меня еще больше жути. Мне хотелось выйти из этой игры, проснуться, я зажмуривал и открывал глаза, но ничего не менялось.

За спиной я услышал всхлипывания. На льду сидела Конфетка и горько плакала.

— Бидончик, — повторяла она, — бидончик для мамы.

Только успокоив её, я понял, что она шла за водой к реке для мамы и потеряла бидончик. Я здесь же отрыл ей чайник, у которого нос, как хобот слона, торчал из снега. Район был мне не знаком, и я решил помочь Конфетке набрать воды в реке.

В конце улицы на столбе я увидел плакат: «Ленинград не сдаётся! Всё для фронта, всё для победы!» Тут логика сложила паззл. Великая Отечественная война… Ленинград… Блокада… Я вспомнил сюжеты из художественных и документальных фильмов, из уроков истории, фотографии в музее. У меня закружилась голова: я в прошлом!

Но опять логика начала подбрасывать вопросы: «Как я сюда попал?», «Разве есть машина времени?». «Я здесь не выживу, еды точно нет здесь! Что делать? Почему это случилось со мной?» — лихорадочно думал я.

Пока мысли свободно летали в голове, я машинально плёлся за Конфеткой, которая уверенно подходила к реке. Она зачерпнула воды в проруби, и мы поплелись обратной дорогой. Сил и желания говорить не было. Я забрал у девочки чайник и тупо следовал за ней.

К вечеру мы дошли до её дома. Так сильно есть я никогда не хотел, даже когда целый день были с пацанами на речке и у нас закончилась еда, взятая из дома. Теперь моя логика думала только о еде, рисуя в голове куриный суп в тарелке, мятую картошку с котлетой и блинчики с творогом. Мы поднялись на второй этаж. Дверь в квартиру Конфетки не закрывалась до конца, намёрзший кусок льда мешал плотно прикрыть дверь. Я пнул его ботинком изо всей силы и закрыл дверь. В квартире было тихо, нас никто не встретил. Конфетка прошла вперед и стала звать маму.

— Мама, проснись, я водички принесла, проснись.

Когда я зашёл следом, моему ужасу не было предела. На разобранной кровати лежала молодая женщина, волосы свисали с кровати, а лицо было покрыто инеем. Конфетка сидела на кровати и пыталась разбудить свою маму. Потом она залезла в сервант и достала крошечный кусочек хлеба и стала заталкивать в рот мертвой женщине.

— Поешь! — приговаривала девочка. — У тебя будут силы, и мы будем пить чай, я принесла воды.

Я забрал у неё кусочек хлеба и отнес Конфетку в другую комнату. Сказал, чтобы она не трогала маму и дала ей поспать. Конфетка всё поняла, она только тихо спросила:

— Мама умерла, да?

— Да, — ответил ей я.

Я думал, что она сейчас начнёт плакать, но она просто молчала и смотрела куда-то мимо меня.

Тут голова опять заработала, у меня был в руках кусочек хлеба, размером со спичечную коробку. Хлеб был странного черного цвета и как будто сделан совсем не из зерна, но в животе предательски урчало, и хотелось уже положить его в рот и почувствовать вкус еды. Избегая соблазна, я быстро отдал этот кусок Конфетке. А сам отошел в другую сторону комнаты и сел на стул около окна.

Поглядев в окно, я вспомнил, как Баба Капа разламывала своими костлявыми морщинистыми руками хлеб и кормила голубей. Сейчас я понял, что этой полбуханкой хлеба мы могли наесться с Конфеткой и спастись от голода.

— Прости меня, Баба Капа, прости меня! — повторял я, как пьяница Дядя Аркаша, и слёзы катились из моих глаз.

Я пришел в себя, когда кто-то потянул меня за рукав. Это Конфетка старалась привлечь моё внимание, она разломила кусочек хлеба пополам и давала часть мне. Я должен был отказаться: она была такой худенькой, с синюшными кругами под глазами. Наверное, поэтому глаза и казались такими большими на её лице. Но я не смог. Я взял часть хлеба и положил в рот, забросил, как полено в топку, хлеб растаял во рту, я даже не почувствовал его вкуса.

Открыв глаза, я увидел потолок в своей комнате, обои на стенах, которые мы выбирали вместе с мамой, на стене висела карта России, все вещи были на своих местах. Это был страшный сон. Я вспомнил Конфетку, мне так хотелось, чтобы она тоже оказалась со мной здесь рядом, где полный холодильник еды и вода непрестанно бежит из крана. Я вскочил с кровати и подбежал к окну. Во дворе на лавочке сидела Баба Капа, рядом лежала «палка-убивалка». Нет, не «убивалка», а «воспиталка», это правильное название для гладкой палки, которая ставит всех на место в жизни.

Я спустился во двор и тихонько присел к старушке. Слёзы сами закапали из моих глаз. Но Баба Капа уже не хотела меня бить, она просто ласково гладила по голове, и я, как во сне, услышал слова Конфетки:

— Не плачь, все хорошо, не плачь.