Нико зажмурился, прикрывая обгоревшее лицо. От острых лучей тосканского солнца едва ли спасал солнцезащитный крем, так что гордая, белая кожа теперь покрылась бордовыми пятнами.
— И как это я умудрился уснуть?.. — толстенная книга с белым песком между страниц лежала где-то неподалёку.
Распрямив затёкшие от, казалось, бесконечного сна плечи, он приподнялся, вбирая в себя столько воздуха, сколько могли вместить лёгкие, не разорвавшись. Хотелось вдохнуть весь солёный ветер, терпкий запах йода, густой аромат смолы и увезти, забрать их навсегда с собой, всё, до последнего атома. Дышалось тут прекрасно.
Пляж пустовал, за исключением пары-тройки бакланов и шуршащего ракушками океана. Горизонт уже мутнел закатным солнцем, и всё, чего действительно хотелось, — это уплыть туда, на самый край земли, где небо сливается с бесконечной водой, и упасть куда-то за край. Слишком приятно было существовать здесь и сейчас, улыбаться чёрными глазами сквозь едва раскрытые ресницы и… просто быть.
За спиной, далеко в городе, за изгородью из пахучих кипарисов прозвенело шесть часов. Нико привстал, собирая полосатое полотенце в крошечную корзинку.
Где-то сбоку промелькнул край краснеющей юбки, болезненно контрастирующий с голубизной вод.
Девушка — нелепо вытянутая, с распушившимися кудрями и таким же ярко-красным венком — бежала, смеясь, гремя браслетами и совершенно не замечая улетающих прочь из-под ног птиц. Она кружила вихрем, взбивая песок в лёгкую пену; оливковая кожа блестела, а кудри окутали её, закрыв от всего мира. Она была сама по себе, своей собственной и она была на месте.
Нико невольно засмотрелся. Эта картина слишком подходила для какой-нибудь пейзажной зарисовки, слишком целостной, складной, единой она была для реального мира.
Незнакомка смахнула спутанные от соли и ветра волосы и так просто, так чисто улыбнулась, глядя прямо в глаза. Чуть раскосые глаза смотрели хитро, глубоко, куда-то между рёбер, и девушка пустилась дальше в свой первобытный, никому, даже ей самой, непонятный танец.
Резкий рывок, удар ногой, разворот. Она скакала, словно впервые почувствовала такую свободу. От очередного прыжка с выгоревших волос слетел венок, но девушка была уже где-то далеко. Она не видела ничего вокруг, погружённая в себя или, наоборот, в каждую каплю воды, в каждый луч солнца. Она была везде, поглощала, манила, смотрела.
Нико, выдохнув, наступил на остывающий песок. Пальцы погружались в песчинки, утопая в их бесконечной мягкости, и остаться в «сейчас» захотелось намного сильнее, чем когда-либо. Стоять, как последний дурак, и, приоткрыв рот в оцепенении, впитывать, поглощать каждый шаг, каждый вздох. Он протянул руку и поднял венок, неловко оглядываясь по сторонам. Оборки длинной юбки виднелись где-то за кипарисами.
Повинуясь невозможному желанию, Нико рванул вперёд, спотыкаясь о песок и забывая об одышке и астме. Она была где-то там, а венок… венок нужно непременно вернуть, отдать прямо в тонкие руки, взглянуть в смеющиеся глаза. Отодвигая свободной рукой цепляющиеся за одежду ветви, Нико пытался отыскать хотя бы намёк на её присутствие, но разглядел лишь узкую петляющую улицу между цветастых, косых домов. Босой, взъерошенный, он ступал по мощёной дороге, как безумец, вглядываясь в каждое лицо. Переулок, другой, третий…
Запахло базиликом, морем и чем-то неуловимо сладким. За спиной снова послышался смех. Облокотившись на клумбу, девушка забавлялась с озадаченностью Нико.
— Вы всегда так убегаете? — он всё ещё пытался отдышаться.
— Лишь от тех, кто может догнать. — Она снова залилась смехом, надевая венок парню на голову. — А ты быстро меня нашёл. Хочешь апельсинов?
Загорелая рука протягивала ему только что взятые с прилавка фрукты.
— У меня аллергия на цитрусовые, — Нико шмыгнул носом.
— Забавный ты. Пойдём!
Положив ещё пару апельсинов в поясную сумку, девушка легко, едва касаясь земли ногами, понеслась по городу под крики торговца, таща за собой растерянного Нико. Дом сменял дом, улица — улицу, городская площадь скрылась за плотными шатрами рынка, и показалась пристань. Развевающуюся юбку нёс сам ветер, а, может, это она его и породила.
Прощальные лучи облизывали скромный городской маяк, исчерченный тонкими узорами. Скрипучая дверь в мгновение распахнулась и впустила в самое сердце океана.
Совсем крошечная комната с круглыми окнами, увенчанными длинными кружевными занавесками. Где-то над головой друг о друга стукались многочисленные ракушки, а лёгкий свет торшера отбрасывал блики на изрисованные стены.
Нико застыл, не то любуясь, не то удивляясь тому, как эта девушка подходила ко всему, что он видел вокруг: к городу, морю, комнате… самой жизни. Медленно, по-ценительски нежно, он провёл рукой по висящим ракушкам. Резные, цветные, блестящие, они завораживали не меньше лучших творений Боттичелли. В это время она гремела чем-то в шкафу.
— А вот и они!
Маленькие фарфоровые чашки с голубоватыми узорами. На одной — внушительная трещина возле ручки, на другой — ручки нет вовсе, но это их нисколько не портило. Нико провёл пальцами по поверхности стола. Шероховатая, пропитавшаяся десятилетиями, она вобрала в себя каждое дыхание океана.
Задевая парня краем, незнакомка с тихим «дзынь» поставила чашки на стол. Прозрачно-жёлтая жидкость переливалась и пахла чем-то горьким. Нико с вопросом взглянул на неё.
— Этот отвар мне всегда отец заваривал. Смесь трав, очень полезно, пей, пей!
Зелёные глаза были ещё ярче при слабом свете торшера. Они оказались хищнее, чем Нико себе представлял. Теперь он мог спокойно разглядеть девушку. Лицо и плечи усеяли веснушки, какие бывают у тех, кто много времени проводит на солнце. В уши были вдеты громоздкие серьги, а блузку украшали вышитые крестиком орнаменты.
— Нравится? — девушка кокетливо передёрнула плечами. — Сама вышивала.
— Да, я… Как тебя зовут? — Нико был задумчив.
— А меня не стоит звать.
Она снова улыбнулась, делая глоток отвара.
— Но всё же?
— Можешь звать меня Селин.
— Селин? Хорошо. Я Нико. Ты тут живёшь, на маяке?
Селин тихо вздохнула, вглядываясь в трепещущие листья оливы за окном.
— Я там, куда меня принесёт ветер. Сегодня на маяке, а кто знает, что станет завтра? Кстати, хочешь тут остаться? Я не всегда справляюсь с этой работой, всё-таки не моё это!
Девушка была близко, очень близко, но казалось, как ни тяни руку — её не достать, попросту не прикоснуться. Она снова была где-то далеко, в себе, как лист оливы, который в любой момент может оторваться от ветви и улететь.
— На маяке?
— Да, на маяке, — её глаза покрыла тёмная пелена, и Селин заговорила будто сама с собой. — Хочешь?
— Это… ну, я должен подумать. Я не ожидал такого от жизни.
Нико очень боялся её обидеть, боялся, что она снова убежит. Нечто необъяснимое вселяло уверенность: если не держать её за руку, если хоть на секунду её отпустить — больше никогда не встретишь.
Селин одёрнула юбку и снова заулыбалась, щуря глаза.
— Ой, ну чего ты такой серьёзный? Пей, а то остынет!
За окном уже совсем стемнело, и внизу, среди холодно-зелёных деревьев, загорались красные огоньки окон. Город не спал.
Что-то громко брякнуло, и девушка вскрикнула. По полу растекался ещё тёплый отвар. На её лице что-то переменилось. Привычная мягкая улыбка сменилась на перекошенные губы, и Селин залилась горячими слезами. Она дрожала, металась из стороны в сторону, носилась над разбитой чашкой, словно над умирающим дитём. Нико вскочил в растерянности, хватая её за плечи и прижимая к себе. Единственное, о чём он мог думать, это как же она похожа на океан. Бурная, бушующая… Гладя её, зарываясь пальцами в волнистые волосы, он шептал какие-то глупости, будто заново учил её дышать. Теперь она и правда была близка. Она была здесь, рядом, едва не сливаясь с ним. Она тихо плакала, и чувствовалось, как сумасшедше быстро бьётся её сердечко. Заглянув в её глаза, можно было увидеть её всю, как открытую книгу, которую до этого никто не рискнул прочитать. Она всё плакала, а он всё шептал, пытаясь впитать в себя всю её боль.
Мягко отстранившись, девушка села на пол, собирая осколки.
— Хочешь, я спою тебе? — она смотрела с такой нестерпимой нежностью, какую едва ли могло выдержать человеческое существо.
— Спой.
Утро прогремело совершенно неожиданно. Непонятно было, спал ли Нико или нет, заворожённый мягким голосом Селин. Он понял, что прошло много времени только тогда, когда крики чаек заглушили мерный гул прибоя.
— Уже… утро? Я тебя заслушался, — парень неловко хмыкнул.
— Ну конечно, конечно. Тебя же, наверное, ждут! Вставай.
Взгляд девушки ощутимо изменился с сонно-чувственного, ласкающего слушателя, на решительный и острый.
— Нет, прости, я не хотел тебя обидеть! Селин!
Нико растерялся, не понимая такой резкой перемены. Девушка выталкивала его по лестнице, не слушая никаких протестов.
— Тебе правда пора, — она немного смягчилась.
— Мы ещё увидимся?
— Приходи вечером на то же место. Там и решим.
Девушка неоднозначно кивнула головой и захлопнула дверь.
День тянулся караваном бесконечных мыслей. Только низкие лучи коснулись волн, Нико уже торопливо шагал по песку, всматриваясь в далекий причал.
— Ты пришел. Зачем?
Селин не задавала других вопросов. Она говорила журчащим потоком едва слышных слов: то с усмешкой, то с задумчивой грустью, но это она сказала с ощутимым нажимом.
— Я хотел тебя снова увидеть.
Нико растерянно поправил волосы. Он снова не понимал её. То она радуется его вниманию, то плачет из-за глупых чашек, то не ждала его, хотя сама назначила встречу.
— Садись. Я тут принесла тебе кое-что. Ты вчера так смотрел на эти ракушки, и я решила, что одну из моей коллекции ты заслужил.
Девушка, грустно улыбнувшись, протянула ему перламутровую подвеску на длинной серебристой цепочке.
— Нравится? — она гордо хмыкнула.
— Она прекрасна! Я… ты уверена, что хочешь отдать её мне?
Её глаза блестели удовольствием и восхищением, как будто перед ней была не просто безделушка.
— Я хочу, чтобы она была у тебя. Ты же обещал присматривать за маяком, помнишь?
Они оба засмеялись как-то неуместно громко. Селин тут же замолчала.
— Знаешь, я давно так ни с кем не разговаривала.
Она смотрела в размытое вдаль, и сложно было понять, что она хотела этим сказать.
Внезапно она дернулась, обхватила голову Нико и поцеловала его — коротко, с неизмеримой тоской. Так же быстро, как поцеловала, она отпустила его и привстала.
— Наденешь кулон сейчас?
— Да… конечно, — смущённый внезапным порывом Селин, он надел цепочку через голову.
Океан волновался сильнее обычного, а её ресницы переплетались в причудливую косу. Прикрыв глаза на малую долю секунды, Нико задремал, смутно осознавая происходящее. Последнее, что он понял, было то, что девушка, за которой он был готов бежать хоть тысячу раз, растворилась где-то в бесконечных волнах.
Открыть глаза оказалось болезненно. Слабо осознавая произошедшее, Нико отряхнул волосы от песка. Берег был усеян водорослями — автограф сильного шторма. Проведя рукой по холодному утреннему песку, он ощутил пустоту на пальце. Тонкого кольца с фамильной гравировкой не было. А что было вчера? Сознание медленно вылезало из кокона, и осознание случившегося накатило холодным потоком.
— Селин!
Холодные воды океана неохотно принимали его; руки раздвигали мутную воду, а из глаз текли непрошенные слезы. Болезненные попытки нырнуть, заплывы далеко за буйки, крики, мольбы… Затем спешная дорога к маяку и остывший чай на деревянном столе, долгие поиски по городу. День, два, месяц… Маяк приютил его и дал то незримое ощущение теплоты. Но её не было. Она исчезла, слилась с тем, чем сама была. Во всяком случае, так Нико себе это объяснил. Теперь оставалось лишь ждать, вернётся ли та, которую он ждал. Та, чьим подарком он так дорожил, та, чей дом он так и не смог покинуть.
Солнце пригревало смеющуюся девушку, пушистую и звенящую. Кто-то смотрел на неё голодными глазами, а она танцевала, как в последний раз. Кружилась, исчезала в дали и вновь возвращалась. Некто хватал её за руки, а она, забавляясь, вырывалась и пряталась за кипарисами. Прищуренные, хитрые глаза хищно оценивали стоящего рядом мужчину. Издали с тоской наблюдал старый смотритель маяка. На её шее блестело чужое фамильное кольцо.
