Сквозь темное полотно мира, в котором мы были заперты словно в аквариуме, отрезающем нас от внешней жизни, продирались первые едва теплые лучи солнца — мы видели их через тонкие щели в потолке. Всего в тридцати метрах над головами, протыкая небо, громоздилась обезглавленная церковь. Всей ее второй половины недоставало. Признать ее церковью можно было лишь по кресту, который, должно быть, раньше красовался на куполе, а сейчас был с усилием воткнуть в сухую землю, что из нее торчал лишь самый его край. Церковь была деревянной, но это дерево то ли посерело со временем, то ли изначально было не пригодным для сооружения, потому что не оставалось ни одной доски без какой бы то ни было испорченности. И весь убогий вид этой никому не нужной махины поднимал в душе неприятное чувство отверженности, и даже некоторую жалость, которая мне в особенности не была свойственна. Казалось, что по этому полю, поросшему репьями, прошелся ураган, перевернувший все вверх тормашками и впечатавший ударом в землю бедную святыню.
Одним словом, богом тут и не пахло, лишь полевыми цветами, но отчего-то я чувствовала, что запах этот мне по душе намного больше.
С другой стороны, мы были тут именно по этой причине. Нас интересовало то, что могло остаться тут от прошлой жизни, потому что, глядя на постройку изнутри, создавалось ощущение, что что-то вещественное, что мы искали, и что-то духовное, что находило нас само, было замуровано именно тут, в этом самом месте, находящемся на отшибе жизни.
Мы были археологами по призванию, и большая часть работы, конечно, заключалась не в шатании по непонятным краям, хотя было весьма на мой взгляд близко к этому понятию, а в поиске чего-то из прошлого, значимого и полезного в изучении истории. Но сейчас мы были тут не как эксперты своей отрасли, а как «независимые исследователи», как называл нас Ян. И спустились в подвалы, которые были под хиленькой церквушкой, лишь ради праздного интереса и гадкой случайности, которая потянула нас неизвестно куда.
Грубо говоря, мы обнаружили, что вся эта громадина прячет под собой каменные подвалы, с очень небезопасным спуском, в который мы свалились, разбив телефон и колени. Все наше «специальное» снаряжение осталось в машине. И брошенной богом осталась уже не церквушка, а — барабанная дробь — мы сами. На руках остался один лишь фонарь и рюкзачок с еще горячим маминым обедом.
— «Благо мы только поели, и скудные запасы некоторое время нам не пригодятся», — было моей первой мыслью. Спустя множество безуспешных попыток выбраться мы двинулись по коридорам, и с удивлением обнаружили, что на стенах были устроены своеобразные светильники, окрещенные нами факелами. Они, етить — колотить, горели! И это стало лишь еще одним поводом идти вперед. Ян, порывшись в рюкзаке, выудил оттуда слабую старенькую камеру. И уже какое-то время я шла, слушая, как позади с разной периодичностью охает вспышка фотоаппарата.
Воздух тут не был сухим и горячим, наоборот — морозил легкие, что они сжимались до размеров кулака.
Со всех сторон возвышался громадный кирпичный фасад. Утренний воздух дрожал в тенях, и чем ниже мы спускались в подвалы, чем ближе становились к открытию, которое должно было вот-вот опуститься на наши головы, тем холоднее становилось вокруг. На секунду мой спутник остановился, вглядываясь в черный коридор, который остался позади, на развилке, но спустя время шаги послышались вновь. Это были грузные шаркающие звуки, эхо упруго ударялось от стен и попадало мне прямо в уши. Огонь факелов с обеих сторон коридора дергался в лихорадке, и от непонятного предвкушения, которое настигло меня на очередном повороте я глубоко вздохнула. В нос вместе с тяжелым влажным воздухом пробилась едва заметная вонь. Я обернулась. Ян, привставая на носочки, оперевшись на мшистую стену, со всем скрытым в его тучном теле усердием, тянулся к пламени сигаретой, зажатой меж его коротких пальцев. Дым от нее поднимался к потолку, исчезая в неровной кладке кирпичей. Я с суровостью, характерной жене, заставшей мужа с девкой-разлучницей, обратилась к нему:
— «Тебя в детстве не роняли случайно?»
Он уже успел затянуться, методично прокашляться, и его шепелявый, грохочущий всегда внутри моей головы голос, отскочил от черепа и ударился в мозг:
— «Да что-с, станется что-то ж что ли?» — из его ушей, носа и рта с этим действием вывалился темный дым, и в мгновение Ян оказался очень близко ко мне.
В едва освещенном узком пространстве, его лицо, не представляющее что-то красивое и при обычном дневном свете, стало совсем уж отвратительным. Тени залегли и тут, и там, и его непропорциональные выпученные глаза, делающие ему определенное сходство с рыбой фугу, больше напоминали теннисные мячи.
Я отшатнулась:
— «Хей, пропади со своими сигаретами далеко и надолго. И так тошно», — вырвалось само, когда я неловко помахала перед своим носом ладонью.
Строгое замечание, к моему разочарованию, его лишь рассмешило.
Мы были знакомы не так давно — всего семь месяцев, если быть точной. Но мне уже казалось, будто человека, стоявшего передо мной и небрежно крутящего в руках потертую фотокамеру, я знаю чуть ли не десятки лет. И в этом вопросе легко быть предвзятой, но по моим ощущениям, Ян производил такое впечатление на каждого, кому доводилось с ним познакомится. Но с другой стороны в той же мере он оставался загадкой, как будто есть что-то, что еще недосягаемо, закрыто за плотными дверьми, но вот-вот обдаст меня кипятком.
Я заметила, что все это время, смотрела ему прямо в глаза, а Ян, под этим откровенным взглядом, весь скукожился и приуменьшился, закостенело почесав щеку и награждая меня ответным заинтересованным взором. И почему-то все вокруг мгновенно ощутилось неестественным до мозга костей: заброшенная церковь, непонятные подвалы, ютившиеся под ней, узкий коридор, слабо освещенный недофонарями и этот пронизывающий взгляд. Пожалуй, естественным остались только две вещи: я, которая не переносит запах сигарет, и Ян, который их обожает.
— «Пойдем», — пробурчала я, и это лишь наполовину прозвучало непринужденно.
Мы тронулись дальше.
Без остановок прошли не меньше часа, едва ли перекидываясь и парочкой слов. Ян вначале еще пытался шутить, но вскоре и эти слабые попытки трансформировались в неразборчивый лепет, который, как я предполагала, являлся потоком жалоб. Но и я до этого момента забавы ради ухмыляющаяся этим попыткам, только вздыхала, когда за очередным поворотом оказывался длиннющий коридорище. И только выкуренная моим спутником уже как шестая сигарета отрезвляла не хуже мощной пощечины.
Мы ходили как будто кругами, неощутимо спускаясь все ниже, от чего делать очередной тяжелый шаг становилось сложнее. На следующем завороте Ян уже пошел впереди меня. Из-за его массивного тела мне не было видно ни света редеющих с каждой минутой факелов по обеим сторонам коридоров, ни стоптанной дороги, по которой мы шли уже второй час.
Спина ныла, ноги тянуло, голова вообще шла кругом, но все эти сигналы организма мне с огромным успехом удавалось игнорировать.
И вот, когда до точки Б нашего пути не могло оставаться слишком уж много, Ян подал голос. И он прозвучал уже без привычной мне искры, только медленно и устало.
— «Может хотя б отдохнем часок?» — он спросил, причмокнув губами.
Я с удивлением для себя отметила, что к такому его предложению почему-то отнеслась с презрением. Но, отмахнувшись от этого, без слов села на сырую, пахнувшую травой землю. Ян последовал моему примеру и плюхнулся рядом, вначале подскочив как пружина. Когда спина коснулась холодной каменной стены, я уже не помнила себя.
Проснулась, когда остаточный дым прогоревших факелов лениво тянулся вдоль потолка. В такой темноте не было видно ни зги, только чувствовалось присутствие чего-то страшного. Не было слышно совершенно ничего, даже моего ускорившегося в тот момент дыхания. По телу побежали мурашки. Под ощущением чьего-то хищного взгляда я поторопилась нащупать рюкзак, который был небрежно брошен Яном куда-то влево от меня. Моей первой мыслью было вслепую найти фонарик в его кармане, потому что становилось не по себе с каждой длинной секундой, проведенной в кромешной тьме. Но ни злосчастного кармана, ни рюкзака я не нашла. Его не было. Только вонючая травой земля.
Сердце пропустило удар. Или два.
— «Ян?» — в панике позвала я.
Мои же слова насмешливо скакали от стены к стене, потянув фальцетом.
Я позвала снова. И еще раз. И еще… ничего.
И словно в припадке я начала шарить вокруг, вспахивая ногтями землю. Все-таки кое-что мне удалось найти. Это был едва теплый окурок сигареты.
— «Алиса! — прервав любые размышления, вспыхнувшие в ту минуту, зазвенел голос Яна. Он сам показался мгновением позже из черного коридора, победоносно неся слабо освещающий путь факел. – Ты не поверишь, на что мы наткнулись!..»
На инстинкте мне хотелось ударить его со всей силы, на которую я только могла надеяться, но глядя на блестящие от шока глаза моего спутника, его приоткрытый в изумлении рот, да на весь его силуэт, изобразивший полное потрясения, я остановилась, и, отразив все эти чувства, скрытые в его туповатом взгляде, шепотом спросила:
— «На что?»
Мы прошлись по всем путям, которые вели с места привала. Я заметила, как в нетерпении подрагивали пальцы Яна, когда он уверенно вел меня по темноте этих подвалов, и это заставляло нервничать. На один миг мой спутник затормозил, сворачивая вправо. И тут же его глаза приклеились ко мне, ожидая реакции. Я медленно перевела свой взгляд с лица Яна, следящего за каждым мускулом на моем лице и… обомлела. Всевозможные восклицания покинули мой рот, но я была не в силах передать это словами.
В этой непонятно как образовавшейся пещере, от пола до потолка, со свисающими с него сталактитами, было расстояние более 150 метров. Это был чертов подземный город с аккуратными маленькими домами, со всеми привычными нам дорогами… Но что поразило меня в большей степени, так это огромная церковь, протыкающая потолок своим крестом, которого практически не было видно. Но я была уверена, на куполе этой громадной постройки точно был деревянный крест.
