XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Академия Мюнхгаузена
Проза на русском языке
Категория от 14 до 17 лет
8.30 — Подъем
Конечно, я знала, что осенью дождь – обычное дело. Конечно, нужно было слушать сестру и захватить с собой зонт. И да, конечно же, нужно было одеться теплее, как советовал отец. Вполне возможно, тогда мне не пришлось бы стоять под небольшим навесом, укрывающим крылечко мини-кондитерской и стучать зубами от холода и негодования.
– Может, зайдешь?
Голос заставил меня отскочить и большими глазами уставиться на дверной проем. Честное слово, я была уверена, что магазин уже закрыт: витрины занавешены темной плотной тканью, и света в помещении нет. Стоявшая в дверях девушка тихо хихикнула, наблюдая за моей реакцией. Я, не ожидавшая ничего хорошего от этого вечера, совершенно растерялась, понимая, что отказаться и остаться на улице в столь мерзкую погоду – глупо, а согласиться – страшно. В голове вырисовывались картинки похищения людей пришельцами, порталы в мир, из которого не возвращаются, вакханалии, ведьмы, призраки, насильники и убийцы. На заднем плане сквозь шум доносился голос учителя ОБЖ, с важным видом говорящего об опасности поездки в лифте с незнакомцем, о террористах и необходимости разбить витрину в случае нападения…
Судя по громкому смеху девушки, мыслительный процесс, проходивший в мозге, легко и просто читался по выражению моего лица. Даже неловко как-то стало.
– Да заходи, не бойся.
Она распахнула дверь шире, и… я вошла. В свое оправдание могу сказать только одно: я не забыла подозрительно покоситься на девушку, дверь и открывшуюся за ней картину. Глупое оправдание. И единственное.
Внутри, кроме торгового помещения и кухни, оказалась небольшая комната. Стол, стулья, шкаф, тумба, окно и электрочайник, вода в котором уже бурлила. Ах да, еще лампочка, одиноко висящая на проводке и освещающая комнатку теплым светом.
За мной следили три пары внимательных глаз. Стало вдруг жутковато, и на секунду даже показалось, будто они чего-то ждут от меня. Когда же я, неловко помявшись, все-таки согласилась на чай и села на единственный свободный стул, они вдруг весело загалдели и начали поздравлять друг друга с еще одним завершенным подвигом. И хотя я все еще ни черта не понимала, ртуть в градуснике, торчащем под мышкой моего настроения, плавно опускалась, намекая на скорейшее выздоровление.
В тот же вечер меня торжественно приняли в Академию Мюнхгаузена и окрестили Букой за «скептицизм и неверие».
9.00 – Разгон облаков
Каждое воскресное утро «академики» собирались в той самой кондитерской за чашечкой какао и обсуждали подвиги, которые можно было бы совершить. Не желая изменять системе, я попросила вместо какао кофе и получила в ответ полные недоумения взгляды. Этой просьбой я навсегда утвердила свое прозвище. «Посиделки за какао» и ожесточенные дискуссии на тему «Какому подвигу быть» носили гордое название «Разгон облаков».
– Мы можем обклеить весь район «добрыми» объявлениями.
– Апи, это было в прошлом месяце.
– Зато меня тогда с вами не было! В этот раз, уж поверьте, я помогу придумать что-то более оригинальное, нежели «Возьми радость с собой»!
– Нет, давайте без повторений.
– Так предложи что-нибудь другое, Грог. Нашелся тут… самый умный.
– А ну, не ссориться!
– Сейчас Одри всех спасет!
Наблюдать за их мозговым штурмом было крайне забавно. Разгон облаков по обыкновению затягивался на два или три часа, пока академики вдруг не решали, что пора действовать. Тогда один из нас (в этом деле соблюдалась строгая очередность) выбирал единственный подвиг из всех предложенных, и дружной толпой последователи учения Мюнхгаузена отправлялись на дело.
Кстати о последователях (они же академики): те упорно не хотели раскрывать имен – только прозвища: Апельсинка, Грог, Камыш и Одри. По-мальчишески короткие рыжие волосы Апельсинки недвусмысленно намекали на происхождение клички, а насчет остальных оставалось только догадываться.
– Бука, сегодня твоя очередь. Выбирай.
Да, моего имени они тоже просили не говорить, и я молча утешала себя тем, что Камышом быть, наверное, хуже.
– Лезем на крышу, друзья мои.
Поход на крышу – идея Грога. Его идеи мне обычно нравились больше остальных. По крайней мере, они зачастую оказывались куда более реальными и не требовали сильной эмоциональной отдачи. Кажется, мое прозвище все-таки выбрано правильно.
10.00 – 19.00 — Подвиг
Академики не были бы академиками, если бы не решили, что забраться на обычную среднестатистическую крышу обычного среднестатистического дома – вовсе не подвиг. А вот на верхушку элитного и со всех сторон охраняемого дома «ростом» в четырнадцать этажей – это уже совсем другое дело.
Трудности, которые последователи Мюнхгаузена встречали с бесконечным энтузиазмом, начались уже при входе. Охранник посчитал рассказ о цели нашего визита недостаточным снованием для пропуска. В такие моменты в переговоры вступала Одри. Не знаю, владела ли она гипнозом или даром внушения, но что-то мне подсказывало, что без нее не свершилось бы и половины подвигов Академии. Кстати говоря, именно Одри я встретила тогда в дверях.
Найти весомую причину и уговорить кого угодно у нее получалось быстро. По большей части, это было необходимо, потому как «подвиг обязательно должен состояться до семи часов». Все без исключения академики утверждали, что после семи можно геройствовать только в крайнем случае.
Так или иначе, нас впустили, предварительно предупредив о камерах и посоветовав взять ключи от крыши «у мужчины, сидящего за мониторами, третья дверь слева».
«Мужчина, сидящий за мониторами» отдал нам ключи без вопросов. Либо он настолько доверял коллегам, либо ему было все равно. В любом случае, билет на крышу у нас в руках, и все остальное уже не имело значения.
Наблюдать за жизнью города с высоты четырнадцатого этажа оказалось настолько восхитительно и захватывающе, что и словами не предать. Единственным фактором, омрачавшим картину, был сильный и холодный ноябрьский ветер. Поэтому, когда Камыш достал из рюкзака термос с горячим чаем и пластиковые стаканчики, я была в абсолютном щенячьем восторге.
То, как мы впятером в сгущающихся сумерках пили чай на крыше, надолго осталось в моей памяти как одно из самых неповторимых происшествий в жизни, несмотря на то что подобных происшествий за время «обучения» в Академии было немало.
Еще спустя час мы, продрогшие, но довольные академики, разошлись по домам, оставив на месте посиделок надпись «Подвиг №142». Впрочем, ее смыло уже на следующий день очередным холодным осенним дождем.
